Я одеваюсь у Ахмадуллиной, я одеваюсь у Терехова — можно услышать в разговорах наших модниц. А я одеваюсь у жены. Именно жена делает из меня человека.
Она меня кормит, поэтому точно знает, какой у меня размер одежды. Я не заглядывал в свой шкаф уже много лет.
— О, — спрашивают меня порой на вечерниках, — где ты покупал это поло?
А я стою и только глазами хлопаю, ведь единственная вещь, которую я могу сказать про поло, это то, что оно водное.
Однажды на этой почве у жены с ее подругой вышел конфликт. Мы втроём собирались в гости, и подруга за нами заехала. И вот они сидят в гостиной и при мне обсуждают, подкаблучник я или нет.
— Он сам даже одеться не может, конечно, подкаблучник, — утверждала подруга.
— При чем тут подкаблучник, — отвечала жена, — просто он мне доверяет.
Я хотел тоже поучаствовать в дискуссии, но жена сказала, чтобы я помолчал.
— Тогда пусть пойдёт и сам выберет себе одежду на сегодня, без твоего участия, — провоцировала подруга.
— А пусть! — спровоцировалась жена.
Я ушёл в спальню, где у меня шкаф.
Какие же они смешные, эти девочки. Одеться я сам не могу, детский сад! Папа может, папа может все, что угодно. Я точно знал, чем их удивить, сомнений не было: я надел свой любимый костюм. Мне даже стало их немножко жалко, единственное, что несколько омрачало триумф — это то, что попа вдруг стала у меня как барабан.
После того, как я вышел, между женой и подругой состоялся диалог, который я, честно говоря, не понял.
— Это тот знаменитый клетчатый костюм с его школьного выпускного? — спросила подруга.
— Да, — ответила жена.
— Почему ты его не сожгла?
— Он умолял. Говорил, это память.
— У него видны не только щиколотки, но и колени.
— Да, и я вот тоже не пойму, это уже жилетка или все ещё пиджак.
— Повернись! — попросили они синхронно.
Я повернулся. За моей спиной раздались какие-то повизгивания и всхлипывания.
— Прости, дорогая, — услышал я голос подруги, — беру все свои слова обратно.