Окно моей комнаты в Бруклине выходит во двор: заросший пустырь, гараж из серого кирпича с зеленой крышей, за ним линия двухэтажных домиков, таких же уютных, как мой. Мои пальцы на клавиатуре тонкого ноутбука, я наблюдаю как по электрическим проводам над гаражом скачет белка – маленькая черно-белая птичка, чирикая на всю округу, отважно бросается на нее, у птички на деревянном столбе гнездо с птенчиками. Белка вниз головой, цепко перебирая коготками и вихляя огромным хвостом, спускается по столбу, прыгает на зеленую крышу и убегает, чтоб назавтра вернуться, эти бои за выживание я наблюдаю каждый день.
Вчера в метро я услышал, как звучит одиночество и до сих пор в моих ушах этот вопль – темнокожий саксофонист с пышными дредами суматошно бегал по гулким железным лестницам и кафельным коридорам подземки, и вопил в саксофон. Это вряд ли можно было назвать музыкой – протяжный отрывистый вой на пике верхней октавы. «Я здесь! – вопил саксофонист. – У меня нет работы, моя жизнь разбита, я безумен и одинок, услышьте меня!» Из тоннеля в клубах пара и со страшным свистом вылетел поезд и проглотил все звуки.
Такое бывает только в мегаполисах, толпы улыбчивых людей, манящий бурлеск вывесок и пряные запахи на улицах, завлекают людей из уютных маленьких деревень и городков, как мотыльков завлекает огонь, мегаполис отрывает людей от привычного уклада, от родителей, дядюшек и тетушек, но потом, уже приехав в мегаполис человек вдруг понимает, что никому не нужен, это может раздавить, если только ты не сильный. Впрочем, Нью-Йорк другой, здесь не дадут остаться наедине со своими демонами, думаю, парня подберут социальные службы, найдут ночлежку, работу, психоаналитики усадят в групповую терапию, залатают пробоины в душе, найдут друзей, семью, сделают мудрее, а может и добрее к чужим судьбам.
Когда звонит Ольга и просит помочь с переездом, я все еще слышу вопль того саксофониста. Пока я натягиваю джинсы и черную футболку, на кухне начинают ссориться соседи – тайка Чаданат и украинец Сергей. У них пятилетняя дочь Софья, они то вместе, то расстаются, но жить друг без друга не могут. «Уходи! - кричит Чад. - Я сказала уходи отсюда!» «Пап, останься!» - слышен детский голосок Софьи. «Видишь… твоя мама не хочет», – устало говорит Серёга, в тишине слышен щелчок дверной ручки и быстрые шаги по лестнице. Вскоре с улицы раздается рев его внедорожника.
Я еду на метро в Нижний Манхэттен и вскоре подхожу к месту встречи, немного замерзший от утренней прохлады, в мае еще не жарко. Ольга живет на Exchange Place, 20, в знаменитом небоскребе рядом с Wall street. Поднимаю глаза, эдакая квадратная пушка, сужающаяся по законам перспективы к небу, лишь Великая депрессия не позволила небоскребу стать высочайшим в мире, может потому в каменных лицах на фасаде застыло выражение страха. Пока я разглядываю затейливый восточный орнамент на высокой железной двери, оттуда выходит загорелый мужчина в бейсболке, одетый в полосатый костюм NY Yankees, на плече его огромная сумка клюшек для гольфа, следом идет элегантная девушка в черном пальто, она смотрит в телефон и ведет на поводке изогнутую тонкую собаку.
Я захожу в высокий зал из красного мрамора, духи прошлых событий так и лезут в голову – вот прошла рыжая девушка в сером плаще, может это Анна Чапман, в американской Википедии она значится среди известных жильцов небоскреба? Вот за люстрой тень, немного воображения и по стенам, выстреливая паутиной, прыгает гуттаперчевый человек-паук – небоскреб появлялся в кадре фильма «Новый Человек-паук. Высокое напряжение».
Раздается звонок, из лифта выходит высокая стройная девушка в джинсах и белой футболке, увидев меня она приветливо улыбается, это и есть Ольга. Ольга – модель из России, в другое время, в другом месте, мы бы никогда не встретились, мы из разных миров, но это Нью-Йорк, город мечтателей, ее заинтересовала моя история и мы подружились. А может она скучала по России, хотя никогда не признавалась. Ольга работает на трех работах, чтоб жить в этом небоскребе и водить дочь в хорошую школу, но цены подняли и пришлось искать жилье.
Мебель мы таскаем втроем, здоровенный иранец Хэйди, атлетичный американец Ральф и я – все друзья Ольги. С нами везде ходит полная афроамериканка в черной униформе, она находит грузовую тележку, блокирует лифт, открывает технический выезд, с любопытством разглядывает нас и всегда улыбается, Ольга называет ее «doorman». Мы выносим вещи в узкий проулок, заставленный строительными лесами, где Хэйди с трудом припарковал арендованный фургон. Наконец, мы все грузим, отдыхаем, шутим с Хэйди о пользе тренировок, Ральф, извинившись, уходит на работу. На нашу улочку заглядывает солнце, я, жмурясь, вижу, как Ольга несет бумажные стаканчики с чаем.
- Ольга, а что значит «doorman»? – спрашиваю я на русском.
- Она дает разрешение на выход, - говорит Ольга. – Она типа швейцара!
Вспоминая русский, Ольга делает паузы и говорит с заметным американским произношением.
Выясняется, что места в кабине мне нет, я залезаю внутрь фургона, Ольга, улыбаясь, вручает мне большой горшок с пальмой и стаканчик с обжигающим чаем, Хэйди со звуком «хррр» закрывает сверху вниз дверцу, становится совершенно темно. Я вдруг понимаю, что мне от темноты неуютно, я изворачиваюсь и включаю maps.me в телефоне, зеленоватый свет карты успокаивает меня.
Хэйди долго крутится в Нижнем Манхеттене и вдруг разгоняется. Фургон трясется, я слышу, как позвякивает тонкая посуда, как тяжелая мебель угрожающе елозит по полу и стукается друг об друга. «Хэйди, дружище, не так быстро!» – молю я, но иранец несется вперед, словно Всадник Апокалипсиса. Я сижу на письменном столе, мои ноги глупо болтаются в воздухе, телефон давно выключен и спрятан, я держу на весу горшок с пальмой и стакан с кипятком, а локтем цепляюсь за шведский комод, какой-нибудь тисседаль или сонгесанд. «А если мы упадем с моста в East river, то я смогу открыть дверь? – лезут в голову идиотские мысли. – Хэйди не будь эгоистом, вспомни о том, кто у тебя заперт в багажнике!»
Чтоб лучше понять дальнейшие события, нужно сделать отступление и описать Хэйди. Хэйди – хороший парень, ему лет двадцать пять, он приехал из Ирана в США учиться, ходит в Публичную библиотеку читать Адама Смита, невероятно обаятелен, добр, деликатен, вот только выглядит подозрительно – у него блестящий лысый череп, крючковатый нос и черная пышная борода, он похож на обритого Зака Галифианакис из фильма «Мальчишник 2: из Вегаса в Бангкок». Думаю, умные камеры, заприметив Хэйди в громыхающим тарелками фургоне, а может даже, услышав мои вспышки паники, дали знак полицейским проверить, не нарушает ли «человек в мчащемся белом фургоне» законы штата Нью-Йорк. Кстати, я ошибся, мы ехали не на мост, а в длиннющий тоннель Хью Кэри под East river.
Но все это я придумал позже, а в тот момент Хэйди резко тормозит, я едва не проливаю на себя кипяток, мы долгие минуты стоим. «Почему мы стоим? – думаю я, вслушиваясь в тишину, но ничего не слышу. – Мы висим на краю моста?» Вдруг раздается «хррр», открывается дверца, я вижу двоих полицейских в фуражках, один слепит меня фонариком. Позади можно разглядеть растерянное лицо Хэйди и улыбающуюся Ольгу, уж Ольга никогда не теряет чувства юмора. Похоже нам грозит большой штраф.
Полицейские смотрят на меня, я смотрю на них, одной рукой я обнимаю горшок с пальмой, другой вцепился в бумажный стакан с чаем. Однако, я – «furgonman». Мы все вдруг улыбаемся и ничего не можем с этим сделать.
- Сэр, пожалуйста, выходите, - говорит полицейский, опуская фонарик. – Здесь вам ехать нельзя.
- Хорошо! – я спрыгиваю и отдаю пальму Ольге.
Хэйди потом рассказал предысторию. Полицейские проверили его документы и попросили открыть фургон, на что он, заикаясь и краснея, признался, что «там человек».
- Он хоть живой? – спрашивает его один из полицейских.
- Конечно, живой, - отвечает он. – Был… живой!
- Хэйди! – говорю я с улыбкой. – А ты ведь так разогнался, что я мог быть и неживым!
- Прости! – он краснеет, хотя по моему виду понимает, что я шучу. – Я никогда не водил фургон!
Нас не оштрафовали. В наказание за лихую езду, Хэйди, пока я ехал на метро, разгрузил все сам. Когда я вернулся вечером к себе домой, с комнаты Чаданат слышался голос Сергея, он громко читал своей дочке Софье детскую книжку. Они вновь помирились.