Там у него сосутся и лижутся полкниги. Глянул в «Вики», скоко годиков мальчику. Сорокет с копейками. Пусть сосутся, думаю. Недолго осталось.
Но приступим…
Снегиря я люблю. Всегда любил. Может, даже сильней, чем заброшенный в разведку (с преамбулой) Е. Бунимович. С тяжёлыми увесистыми фразами «Русская литература», «Свет в конце тоннеля», «Представитель поколения», «Жёсткая самоирония». Тьфу, блин!..
Они (эти вступительные плакальщики по неизбывному) явно не читают восхваляемого. А идут чисто по накатанной. Зная автора. Часто с ним встречаясь. Пересекаясь. Наверняка выпивая. Точно — выпивая! Hennessy с Моётом… [Это во мне вятский провинциал кипит.]
Ну, и пока Снегирь опять чё-нить не занял, какое-нить первое или второе почётное место, изображу серьёзную физиогномию, по выражению Некрасова. И — разберусь с ним по-пацански. По пунктам.
Критерий
1. Как и любой великий состоявшийся писатель, Снегирь опережает время. Словно предвосхищая российскую действительность: от настоящего — к будущему. Это — да, есть. Не отнять.
2. Растёт. Прям видно — растёт. [«На дрожжах» говорить не буду. Слишком избито. Ещё скажут, что я тоже графоман.] В профессиональном плане. (Или в сексуальном?) Язык. Лингвостроение. Фонетическая доступность.
3. Мизансцены очень кинематографичны. Оперативны. Не растянуты. Сюжетно выпуклы. (Что я такое мелю?..) Вероятно, запомнил, как я ему выдал однажды насчёт выкрашенных, в позументах, предложений в букеровской «Вере». И — исправился. (Больше-то некому было пожурить.)
4. Вообразил тут, дескать, сей текст листает американец, албанец или алжирец. Прикинул — они тоже будут смеяться. В натуре мировой юмор. И проза — подлинно мировая.
Кстати, о юморе
Да. Снегирёвская фишка. Согласен. Если б не это… То и читать нечего.
Меж делом отрекомендую зрителю (ведь зал — полон зевак!) действительно гениальные сентенции. Вырванные самим Снегирём из ранних рецензий на его творения от разных критиков (выложенные в fb). Которые, в общем-то, подходят и к данной книге, почему нет. Зачем велосипед изобретать?
«…алкоголики, психи, слюнтяи и девушки лёгкого поведения. И ладно бы, если бы автор выдумал своих героев, но здесь множество вполне реальных (и легко узнаваемых) лиц».
*
«…бестолковый патриотизм, виктимность, блуд, блуд, блуд и бесконечное самооправдание».
*
«Редкий пример дистиллированной графомании. Сюжет ползёт. Мысль — трагическим образом отсутствует».
*
«Свободу херу! Бородатый оленёнок натянут спереди. И сзади».
*
«…брутальный чувак, старый козёл с оленьими рогами; гуру; творческий человек».
*
«Книжка Снегирёва напоминает секс в бракованном презервативе, только без секса».
*
«Часто смакуются слова «яйца» и «задница», фраза “мы заржали”».
*
«Этот автор будто и не москвич вовсе».
*
«Расползающаяся по швам претенциозная графомания». (Уже из «Плохой жены хорошего мужа» — со слов как бы читателя сочинений гл. героя.)
Упрёк номинаторам
Ребята, вы разве не понимаете? — двадцать рассказов не могут стать бестселлером. И сорок не могут. Сто сорок!
Зачем вы мучаете тонкого, подверженного саморазрушению и драматургии страстей человека, мечущегося от… Просто мечущегося. Вселяя в него несуществующую надежду?
Бестселлер — яркое произведение, роман. Захвативший и съевший вас, как читателя, целиком. Без остатка. Перевернувший вашу вселенную представлений. Запечатлённый в памяти, в конце концов, хотя бы до следующего утра. Не исключено что склонный к экранизации.
Роман. Не двадцать коротких весёлых, и не всегда, историй, чёрт возьми!
Но отвлеклись…
Плохо. И это — видно
А. Снегирёв ведёт повествование немного устало. Немного шутя. Чуть покачиваясь в (королевском) хэмингуэевском кресле. Как будто ему уже лет семьдесят. И он — признанный Родиной писатель. Ну, типа Шолохов. Или Фадеев. Это без вопросов. Данность. Отсюда и шагаем.
И даже, как говорит Бунимович, когда Снегирь иронизирует над собой: своими «слабостями, комплексами, недореализованностью и фобиями». На самом деле он лишь возвышается в собственном лице на собственном же нерушимом литературном постаменте. Тем более что со времён «Анны Карениной», по крайней мере, «новую модель отношений между мужем и женой с тех пор никто», кроме него, Снегиря, не предложил. Если кто не понял: сие — шутка из книги. Интерпретированная мною в иронию над автором. Но не суть…
После бойкой увертюры идёт тоскливая сел(р)ёдка. Орошённая писательскими, и не только, интрижками (навроде того как чувиха слямзила у гл. героя сюжет), терпко-вкусными тюльпанами с дозой гидропоники и… Запахом вагины — куда ж без того.
Горячие истории быстро иссякают, — остывая. Начинаются другие — вторая, третья. Десятая. Наркоманско-музыкантская. Домохозяйско-грибная. Послеродовая. Дородовая. Природно-спортивно-бассейная. Но — читательский интерес уже куда-то пропал. Улетучился.
Не сумев натянуть на глобус бородатого оленёнка… — тьфу ты! — цельного произведения, пусть и в виде сопоставимых текстов, Снегирь всовывает туда остатки с барского стола. Типа Олеши только не Олеша. Типа Чуковского только не Чуковский.
Пятнадцатый, двадцатый рассказ. Сдулся, блин. Как и в тот раз (неважно какой), опять сдулся, Снегирёк. Потускнели реплики. Потемнело сопровождение, оркестровка фальшиво затухла. Дирижёр уныло повернулся… А зал — пуст.
Вывод
К хорошему первому рассказу он присобачил ещё двадцать. Тоже неплохих.
Единственно, я всё время забывал, как называется книжка. Раз от разу возвращаясь в начало — посмотреть заглавие: о чём всё это?