Идёт 1927 год…
Юбилей революции. НЭП на излёте, но ещё харахорится. Создан пресловутый ОСОАВИАХИМ. [«Пресловутый», потому что в СССР про него гуляли сонмы анекдотов.] Просуществовавший 20 лет. После чего передавший полномочия ДОСААФ.
Всё происходящее в советской России — подчинено нацбезопасности. Генсек Сталин, прошедший тюрьмы, две революции, подполье; Первую мировую, гражданскую войны; знавший партаппарат как свои пять пальцев, — конечно же, чувствовал приближение войны. Хоть сейчас и не любят об этом говорить, обвиняя в недальновидности.
В Москве — распахнула двери феерическая по насыщенности международная выставка «Межпланетных аппаратов, механизмов, приборов и исторических материалов» — первая в истории человечества выставка по космонавтике. С разрешения Сталина, разумеется. Принимавшего в экспозиции деятельное участие. И неспроста. Приехало много иностранных гостей. Делились опытом, программами исследований, наработками(!).
До первого русского спутника — ровно 30 лет. Но задумывались об этом единицы. Королёву было тогда 20 — он учится в МВТУ им. Баумана. И уже проектирует самолёты.
Противостояние Сталина с Троцким только набирало обороты. И было, в принципе, неясно, кто возьмёт верх на политической арене. Тем не менее образ Сталина очерчивался довольно чётко: он безапелляционно въезжал (в обоих смыслах) практически во все сферы социалистического бытия.
Летом 1927 г. ЦКК (контрольный комитет) рассматривает дела Зиновьева с Троцким. Последний выдвинул «тёмный» рискованный «Тезис Клемансо». Охарактеризованный Сталиным как обещание захватить повстанческим путём власть — в случае глобального конфликта: «Троцкий думает открыть в партии гражданскую войну в момент, когда враг будет стоять в 80 км от Кремля. Кажется, дальше некуда идти…».
Сталинское большинство осуждает Троцкого за «условное оборончество» и стремление организовать вторую партию. Но… Генсек выступает против исключения из РКПб. Ограничившись строгим выговором Зиновьеву и Троцкому: всё ещё вершилось в рамках «мягкой силы». До полной, полнейшей десакрализации Троцкого и троцкизма как явления — пара лет…
В свою очередь, Эйзенштейн уже снял лучший фильм всех времён и народов — «Броненосец “Потёмкин”». Где роль ст. офицера Гиляровского сыграл его приятель и младший коллега Гриша Александров.
Готовилась следующая громкая премьера — фильма «Октябрь»: к десятилетию 1917 года. [Вышел только в 1928-м из-за катастрофически быстро менявшейся (в худшую сторону) политической обстановки, — авт.]
Приходилось торопиться — сроки поджимали.
И вдруг — в горячую пору заключительного монтажа — раздаётся телефонный звонок.
Помощница, зная нелюбовь Эйзенштейна отрываться от работы, неуверенно зовёт его в щёлку двери:
— Срочно, Сергей Михайлович! Звонят из Кремля. — Видимо, со страху исковеркав ударение, — сказав «зво̀нят». [Что очень не приветствовал Эйзенштейн.]
— Да что ж такое-то!..
Режиссёр с неудовольствием вывалился в приёмную, нервно взял трубку:
— К вам едет Сталин, тов. артист, — нейтральным ровным голосом изрекли на том конце провода.
Что произошло в тот момент в душе и сердце человека с телефонной трубкой, история умалчивает.
Известно лишь, что крайне нервного, чрезвычайно мнительного Эйзенштейна в ту же минуту сдуло из аппаратной словно ветром. За ним — остальных помощников-монтажёров-операторов.
По праву младшего и, как говорится, эмоционально более устойчивый, —Александров в одиночестве ждал визитёров. Вышагивая взад-вперёд — руки за спину. Представить невозможно, что было бы: убеги ещё и он! Детский сад, ей богу.
В студию «Совкино» («Мосфильм») неспешно зашёл Сталин.
Оглянулся вокруг.
Загадочно ухмыльнулся:
— Здравствуйте, товарищ Александров.
— Здравствуйте, Иосиф Виссарионович. — Они встречались раньше. И несомненно, Сталин высоко ценил их с Эйзенштейном «Стачку» и «Потёмкина».
— Сергей улизнул?
Григорий Васильевич развёл руками — дескать, не в первый раз.
Сталин покряхтел, смеясь в усы, — да, он знал эту привычку Эйзенштейна: чуть что, рвать когти с перепугу.
— Трусишка зайка серенький, — хрипло пошутил Сталин, прикуривая.
Резко перешёл к делу:
— А скажите, Гриша, Троцкий в вашей картине есть?
Молодой режиссёр кивнул.
— Ну-ка, изобразите…
Александров включил аппарат, прокрутил Сталину смонтированный материал.
— Хорошо, — произнёс Сталин по окончании: — Ленту с Троцким показывать нельзя. Вы поняли меня, тов. Александров?
Александров, непреложно, понял. Кивнув.
Как ни странно, решение Сталина не вызвало единодушия у создателей трилогии [«Стачка», «Потёмкин» и «Октябрь», — авт.]. Они даже успели поспорить-поругаться — и попытаться отвратить «изъятие»: слишком много труда потрачено. Мол, творчество не задушишь. На дворе же, напомним, НЭП.
Слава господу, Александров настоял — эпизоды с Троцким убрали. [Причём сохранив персонаж Апфельбаума — в роли Г. Зиновьева.] Что наверняка спасло в дальнейшем жизнь и ему, и другу-Эйзенштейну.
После гениальных «Весёлых ребят» (1934), прикрывших своей безбашенной весёлостью зверства и ужасы ГПУ, Сталин пригласил Александрова в Кремль.
Вручая ему орден Красной Звезды, шепнул:
— Эйзенштейн опять сбежал?
Григорий Васильевич предусмотрительно молчал, по привычке пожав плечами.
— Скажи ему, скоро получит «заслуженного», — дабы не боялся. И передай, пусть делает что-нибудь героическое. Ну, о Невском, например. Или про Суворова.
— Спасибо, тов. Сталин, передам обязательно. Извините великодушно, можно задать некорректный вопрос?
— Да.
— Иосиф Виссарионович, это ведь боевой орден. Мне — за что?
— За храбрость, — подмигнул Александрову генсек. По-отцовски хлопнув того по плечу.
…До «волшебного» дождя наград, Сталинских премий и блистательного взлёта на вершину Олимпа советской Мельпомены — друзьям-режиссёрам оставалось совсем, совсем немного времени.
