Он посмотрел на себя в зеркало: лицо в морщинах, волосы поседели, усы висят редкими, смешными прядками. В мастерской ужасно холодно (печку вчера унёс крикливый жадный кредитор). Накинув на плечи старую шубу, подошёл к окну.
Январь... Почти касаясь башен и шпилей, плыли облака, крыши домов покрыты снегом; вода в каналах отражала свинцово-чёрным. На подоконнике лежала библия, он открыл её: «У одного человека было два сына. Младший из них попросил отца дать ему ту часть имения, которую он должен был получить. Отец исполнил желание. Тогда он ушёл из дому, поселился в чужой стране, жизнь там вёл невоздержанную и в скором времени истратил всё своё состояние». — Да… вся жизнь Рембрандта похожа на существование героя древней притчи.
Отец хотел видеть своего шестого, младшего сына учёным, философом. Он разрешил ему поступить в Лейденский университет. А сын, наперекор, стал художником, переехал в Амстердам.
Его вещи нравились — и платили отнюдь не плохо. Рембрандт завёл отменный дом. Появилось интереснейшее собрание гипсов, скульптур, старинных вещей, оружия, музыкальных инструментов. Он пишет «Поклонение волхвов», «Флору», «Притчу о работниках на винограднике», «Пророка Иеремию», «Воздвижение креста».
Групповой портрет «Урок анатомии доктора Тульпа» приносит Рембрандту славу незаурядного мастера. Богатство мимики и драматическое использование светотени подводит итог экспериментированию. Свидетельствуя о наступлении творческой зрелости.
При создании четырёхметровой картины «Ночной дозор» — самого масштабного из своих произведений — Рембрандт порвал с канонами голландской портретной живописи, за два столетия предсказав художественные находки XIX в. — эпохи реализма, импрессионизма.
Модели изображены весьма непосредственно, в движении, что вовсе не понравилось клиентам. Многие из которых оказались при этом безбожно задвинутыми на задний план. Можно себе представить, как возмущались стрелки, оплатившие совместный портрет: ну как же, ведь Рембрандт не расположил мушкетёров по фронту, не выписал детально их лица, мундиры, награды!
Рембрандт, тем не менее, сотворил великолепное историческое полотно: его герои по сигналу трубы выступают в поход, они полны энергии и мужества, сердца их кипят отвагой — «Ночной дозор»! А эти ожиревшие от сытости вельможи только визгливо гадали, кто и как показан, представлен. Кричали, что плохо, мол, видно одного, второго, третьего.
«Он был первейшим насмешником и презирал всё на свете. Внешность его (а лицо он имел некрасивое и плебейское) мало выигрывала от беспорядочного костюма, ибо во время работы он имел обыкновение вытирать о себя кисти и тому подобное. Когда он был занят работою, ни один величайший монарх не добился бы его аудиенции, и пришлось бы ему потратить немало времени, чтобы попасть, наконец, к художнику во время перерыва в работе», — отмечал современник Рембрандта датчанин Бернгард Кейль.
Вообще с заказчиками, доставлявшими ему немалые хлопоты, художник не церемонился. Обращался не всегда вежливо и деликатно.
Однажды Рембрандт писал групповой портрет: семейная чета, дети и с ними — маленькая тщедушная обезьянка. Во время одного из сеансов обезьянка сдохла, и потрясённый случившимся художник изобразил на картине её трупик. Клиенты потребовали убрать эту не слишком приятную деталь, на что мастер ответил решительным отказом. Дескать, именно она-то одна и делает холст интересным и колоритным. Сочным.
Покупатель, не будь дураком, не отставал и продолжал изводить автора никчемными придирками: упрёк состоял в том, что полотно получилось слишком шероховатым на ощупь. Рембрандт возразил фразой, ставшей впоследствии знаменитой: «Прошу прощения, но я ведь художник. А не чистильщик сапог!»
В быту он непритязателен — частенько посещал лавки старьёвщиков и покупал там старомодные платья и костюмы, выглядевшие забавными. А потом развешивал всё это тряпье, — как бы грязно оно не оказывалось, — по стенам студии. Вперемежку с превосходными драгоценностями и всевозможным оружием — алебардами, шпагами, рапирами, ножами. Тщательно и заботливо их коллекционировал, скрупулёзно каталогизировал и очень тем гордился.
Гордым, независимым был и характер Рембрандта.
Он любил рассказывать историю про Караваджо, коего считал одним из своих учителей и подражал ему в раннем творчестве.
Микеланджело Караваджо искусно владел клинком, что импонировало крайне. Подобно Рембрандту, Караваджо полвека назад категорически не терпел никакой критики. Нелестные отзывы о манере письма приводили маэстро в ярость.
Один раз некий Серапино неодобрительно отозвался о картинах Микеланджело, — вмиг получив за это вызов на дуэль.
Караваджо заколол его. За что был приговорён к смертной казни. Однако приговорённый чудом сумел бежать из Рима. Много скитался, продолжая творить, — что, несомненно, восхищало Рембрандта. Серапино же, в свою очередь, по иронии судьбы вошёл в анналы мировой истории как человек, которого убил на дуэли грандиозный художник-виртуоз стиля барокко — Микеланджело да Караваджо!
В 40—60-е годы семнадцатого века Рембрандт работает над «Данаей», «Святым семейством», «Вирсавией» и другими полотнами. Растёт его известность как рисовальщика, графика, офортиста: он создаёт «Слепого Товия», «Христа, исцеляющего больных», «Девушку у окна», «Три креста», «Мельницу». Пейзажи, портреты простых людей.
Вплоть до начала XX в. офортная техника развивалась, главным образом следуя рембрандтовской традиции. На протяжении всей жизни офорты приносили Рембрандту не меньший доход, чем собственно живопись. Как офортист он особенно славился применением сухой иглы, динамичного штриха и филигранной техники «затяжки».
Наступили блестящие и неуёмные годы славы и счастья: он пылко любит прекрасную жену Саскию, рождается сын Титус. Заказы сыплются один за другим: не менее полусотни портретов датируются именно годами пребывания Рембрандта в Амстердаме.
Но судьба блудного сына преследовала-настигала непрестанно: вслед появлению последнего ребёнка умерла Саския. И в быту, и в жизни начался горький период непрерывных личных утрат. Чёрная полоса.
Каковы бы ни были причины охлаждения амстердамской публики к Рембрандту, результатом перемены во вкусах стало угасание его славы, постепенное обнищание и постыдное забвение.
От Рембрандта отворачиваются заказчики, оставляют ученики. Осаждаемого кредиторами, художника признают несостоятельным должником. С молотка продан дом, имущество, коллекция, картины. Умирает отогревшая было его сердце Хендрикьё, бывшая ранее служанкой в доме. Ушёл в могилу сын Титус. Вместе с бедностью и одиночеством подкралась старость.
И только доскональное знание ремесла не покинуло вплоть до скорбного часа: как никто умел он передать психологию, характер модели, цветовое богатство, искусство светотени. Глубокая человечность и возвышенность содержания отличают полотна позднего Рембрандта «Артаксеркс, Аман и Эсфирь», «Семейный портрет», «Отречение апостола Петра».
Всё, что он пережил за непростой свой век, всё мастерство, всю любовь к людям вложил Рембрандт в «Возвращение».
«…Жизнь обернулась для блудного сына самой тяжёлой стороной: он нищенствовал, голодал. Тогда он раскаялся и вернулся домой. Любящий отец, увидев его издали, поспешил навстречу, пал ему на шею и поцеловал», — так заканчивалась притча.
С какой страстью и вдохновением писана эта картина! Она движется, живёт, трепещет. Полна чувств, искреннего переживания. Палитра картины — красная, коричневая, иссиня-жёлтая, шафранная, золотистая — словно светится божественным светом.
Не видно лица юноши, прильнувшего к отцу. Его жалкое рубище, стоптанная обувь въяве расскажут о прожитом и пережитом прошлом. Скрытое от зрителя лицо — каждому представляется по-своему. Так же как неутешное горе.
Насколько нежно, трогательно старик-отец обнял сына и прижал его к себе! В этом жесте — всепрощающем, милосердном, идущем от любящей души, — заключена мысль художника, его завещание людям: «Любите друг друга, прощайте заблуждения и ошибки близких — и тогда вы будете счастливы!»
«Возвращение блудного сына» — одно из самых совершенных созданий великого мастера… Всего мирового наследия.
Говорят, как-то раз к Рембрандту заглянул его преуспевающий ученик.
Он искусно нарисовал на полу золотые монеты, — которые подслеповатый художник принял за настоящие, — и тут же бросился собирать их! Вскоре после сего издевательского удара судьбы он скончался.
Он умер в Голландии,
холодом моря повитой,
оборванный бог,
нищий гений.
Он умер,
и дивную тайну унёс нераскрытой.
Он был королём светотени.
Бессмертную кисть,
точно жезл королевский, держал он
над царством мечты негасимой
той самой рукою,
что старческой дрожью дрожала,
когда подаянья просил он...
Новелла Матвеева