Moscow Never Sleep
…
«Ей бы вина. Немного кьянти…» (из новеллы «Шансон для ZAZ»)
*
«…ну и напишите тогда о моих книгах, пока аффтор-то жыф!» (Рубанова — Фунту: из случайного)
*
«Кота так и зовут: Коt» (из рассказа «Нормальный человек»)
…
«Так вот спрашиваю: как по-украински “кот”? Он отвечает “кит”. Спрашиваю: “А как кит?” А он остановился, вытаращил глаза и молчит. И теперь не кланяется» (Булгаков).
Да, есть в её вещах это вот незримое, булгаковское — абсурдистское. Одномоментно в подтексте, бэкграундом — горькое, недосказанное. Где истина вынимается из подоплёки мнений. А события происходят, — вопреки и подтексту, и составляющим его модулям: — в извечной нашей боязни того, что за гранью. Якобы за гранью. Булгаковым, к слову, бережно, ненавязчиво орошены многие рубановские страницы, но о том чуть позже — в главке про интерполяцию.
Кстати, слёту дам оценку послевкусия от коротких новелл Натальи (она их называет «фишки») — как сущий гурман «искристых напитков».
Лёгкость. Ощущение воздушности — вне времени, вне стен… Без границ и препятствий. Где закон — лишь величие музыки. Любовь — вне времени. И… видится «прохладный хоботок эквалайзера», очерчивающий сверхкачество мерцающего звуком фона.
Экзотика фантасмагорий, конечно: «Альтист Данилов» forever! — короткая проза Рубановой — пристанище псевдо-эльфов, самых настоящих нимф и шикарнейших, иногда говорящих, котов… Ну, если не упоминать «весёлых» алкоголиков — в том числе доблестных мужей — местами сумасбродных героинек: «…надев на голову целлофановый пакет и туго стянув тот на шее, ангелы прибили ванванча к позорному столбу, да и закидали камнями на скорые крылья».
В общем-то (по-профессорски поправив перемотанные скотчем очки), присовокуплю: то же относится к крупной прозе.
Провисаний не замечено. Длиннот-натяжек… Нет, не приметил. Юмор — неизменно плотный, смешной (что важно!). Внушительные по объёму манускрипты не утомляют «читающего-простигосподикритикующего», — процитируем. Неназойливо предлагая отложить чтение до завтра, послезавтра, не суть…
Последняя её (по списку) книга — «Русский диссонанс» — и вовсе великолепна редкими эксклюзивными интервью с глобальными персонажами нашей глобальной жизни. Мировая штуковина! — без натяжек. [Крайний раз… — как же пошло звучит «крайний»... Скажем по-простому — последний раз (мы ж не лётчики), в «Нацбесте»-2022 по-настоящему европейской, «мировой прозой» я назвал книгу Юлии Кисиной «Бубуш».]
Но приступим к более детальному, пусть и чуть замутнённому обаянием фр. певицы Изабель Жеффруа, взгляду…
Редакторы-и-тэ-дэ разных изданий, мы частенько говорим с Натальей Фёдоровной в Телеграме-Вайбере… Так даже лучше. Никто никого не перебивает. Отвечает Наталья Фёдоровна, когда есть на то возможность. Беседуем не спеша…
Она — бывший классический пианист. Бывших не бывает, конечно, но тут случилось и такое… И в её литературных произведениях очень много музыки. Она — литагент крупных издательств. Я — бывший неформат-джазмен. Тоже агент… непонятно чего. Скорее, десятков недосмотренных фильмов и сотен недочитанных книг. Но — тоже напрочь скреплен с литературой: густой завесой табачного дыма над стареньким продавленным диваном «читаки-барабаки».
Намедни спорили с ней о прозе Андрея Бычкова.
Рубанова по касательной сравнивала его с Джойсом. Я — восхищался проницательнейшей бычковской казуист… — тьфу ты! — публицистикой, точнее. Обоюдно восторгались…
Знаете, дорогой читатель, взявшись пробежаться по (немалым числом) Наташиным книгам, я тут же усёк «за Бычкова» — в рубановской оптике.
Стилистика движения мысли, особенно в коротких «фишках», — у Натальи близка бычковской: вот откуда ветры дуют! — Удовлетворённо крякнув, зафиксировал очередной критический маркер. (О чём будет отдельный абзац ниже.)
Ну, бывает — идиоматически, и не только, — сошлись родные души. У неё встречаются целые постраничные бычковско-джойсовские фрагменты. Правда, филологи советуют, дескать, сэра Джеймса Джойса лучше лицезреть в оригинале. Чего я не могу себе позволить (или не хочу). Зато бычковское кино можно смотреть по-русски сколько угодно, слава богу.
Рубанова и пишет порой от лица мужчины. Подача материала у Натальи вообще — довольно мужская. Даже есть прелюбопытная перекличка автора-мужчины с автором-женщиной: в книге «Люди сверху…»
Короткие, порой рваные, фразы. Мужское видение скупого на комплименты «мужчикового» мира. (Не без феминистской ухмылки.) По-мужски потешный юмор — по диагонали всех текстов. Скупой, тонкий, не грубый. Но и не женский — не мягкий. Не расслабленный. Наоборот — с горчинкой.
Единственное, что «выдаёт» в рассказчике-мужчине — собственно женщину, — это превалирующее количество местоимений, местоименных прилагательных… Да ещё нескончаемые мелизмы — выделения курсивом. Никчемная р а з р я д к а опять же. Слова-словечки с прописных букв. «…я никогда не предполагала, что мужчина может ТАК говорить и ТАК чувствовать. Я же мурчала о том, что самое большое чудо на Земле — стать для другого и Небом, и Солнцем, и Музыкой, и Цветком...»
Будто автору требуется акцентировать что-то невыразимо важное — ценней, чем в написанном. Значимей сказанного. Что-то неизменно яркое — ярче, чем обрисовано.
Но какой смысл о том говорить? — Она наверняка в курсе, просто поделать с собой ничего не может. Ведь повествуя от мужского имени, Рубанова реализует свой внутренний писательский «средний род» — в голос Эпохи, не менее, — от имени всех. И женщин — более всего! — «”Здравствуй, жэньщина!” Ку-ку».
Далее как и обещал:
Мнемонические маркеры
Интертекст. Некая интерполяция фонетических формул — в отличие от математических. Неявные, скрыто-ненавязчивые отсылки вглубь веков, к творцам-поэтам, судьбоносным событиям. К лингвоприёмам тех, кто создал литературу в далёком вчера.
«Пятьдесят зим присутствия в человечьем зловонном футляре проросло камнями в почках…»
*
«…полное отсутствие какого-либо амбре» (Салтыков‑Щедрин «Сказочки»)
<…>
«Совсем как тогда… Что со мной? Ведь это и есть “тогда”!»
<…>
«И к бабке не ходи, и из комнаты не выходи, ага, и ашыпку не клонируй».
Перекрёстный разговор с писателями, литперсонажами прошлого.
Набоков «в космическом шлеме скитальца» интерстелларом перепрыгивает-перелетает к Шекспиру. Вивальди подыгрывает на скрипке Щедрину. Отпускающему сальные шуточки в сторону воинствующих московских провинциалов-маразматиков. …Сам выросший на пушкинской крестьянской «Барышне».
Писательско-философских, музыкально-композиторских, исполнительских инсинуаций-аллегорий действительно много, не перечислить.
Перекличка стилистик — от высокой к низкой, дворовой. От матерно-блатной — к девчачье-воздушной, лёгкой. От композитора Карела Свободы («Три орешка для Золушки») — до Майка Науменко: «…а на прощание я налью тебе чай».
Перекличка Наташиных книг друг с другом. Интересное явление…
В каждой последующей или, наоборот, каждой предыдущей книге — слышится аллюзия на уже прочитанное у неё до: типа Млечного пути Дао дэ цзин — ведущего в никуда… Во вселенную неизбывных снов. Слов.
Юмор — что называется, стабильно крепкий, стабильно присутствующий во всех вещах. Неувядающий. Бесконечный. Разнообразный до удивления — типа откель? — Это если не знать музыкантского бэкграунда, шепну я вам, уважаемые господа.
Музыка, жизнь оркестрантов — бескрайний, бездонный колодец приколов, специальных(!) неординарных компетенций. И несомненно — дурашливых водевилей.
Прошедшему суровую школу (работал в Краснознамённом военном оркестре), Наташин искромётный «зарамповый», вшитый в канву произведения юмор лично мне, для меня — дорогого стоит: «…ре-минорный концерт Брамса, сумасшедшая музыка, я довезу вас потом до отеля, соглашайтесь!» Или: «…Зато водился ещё тот Гоголь, которого обожала читать и перечитывать именно летом, именно на даче: “Вий”и К*: боялась, но из лап не выпускала… И весь этот ужас-ужас на фа-мажорном фоне роз, пионов, жасмина, флоксов, лилий, гвоздик, тюльпанов, маков…»
Наконец, целая блестящая плеяда, прям-таки вагон музыковедческого материала. Спрятанного за кулисами обычных с виду историй. В плане шутки — цитата из «Люди сверху, люди снизу»: «Марусь, а чем отличается менуэт от минета?» — «В менуэте всегда на “раз-два-три”, “раз-два-три”, а нам с тобой всегда на “раз-два”, “раз-два”…»
Нетленные вопросы жизни и смерти. Где можно родившись, умереть. А умерев, тут же вновь родиться. Будучи всего лишь уэльбековским сперматозоидом. Тем самым, который Рубанова рассмотрела под литмикроскопом в своём романе «Сперматозоиды».
Во главе угла — Любовь, овеянная сарказмом: «Она плакала, чем могла, и я не удержался, спросил: “Почему ты плачешь, малышка?” — “Отвали, старый педофил!” — ни за что ни про что огрело меня калёным ответом хрупкое создание».
Да, про юмор я уже говорил. Но — сарказм, пронизывающий книги Рубановой насквозь, — нужно непременно обвести красным…
Далее.
Мистификаторство. «Мать подошла к окну и выбросилась — на всякий случай — на мостовую». — Аллюзий на орловские фантасмагории я коснулся в увертюре. Чуть добавлю…
У Наташи сонмы мистических отсылок в мифы гераклитовского прошлого. Где властвуют потомки Медузы Горгоны, покровительницы семейного счастья Геры. Неистовствует сын Посейдона Прокруст, бушуют иные герои греко-индуистских легенд — до китайских, буддийских. Мерцают в неспокойной столичной ночи мифы XIX–XX веков, совлегенд: от лирической святости Венички — до совреалистической отрыжки Сорокина с Пелевиным. «Московия» не спит, зарывая фальшивые тайны под покрывало зари: «…таинственная и неповторимая, манящая и сумасшедшая, бесцеремонная и неровная!»
Последняя главка
Как я люблю. И как их называю, «гениальности». Рандомно вырванные из контекста сентенции:
«“…Неужели ты думаешь, что я в состоянии посвятить свою жизнь твоему желудку?” — искренне удивилась Лариса Незнакомцева».
*
«…трупики мыслей привычно множатся с невероятной скоростью».
*
«Директор дёрнул головогрудью, побагровел и вызвал оулдов, которые, не долго думая, и показали Savvе кузькину мать».
*
«Строгими инженеграми…»
*
«Все, кроме Кота, шизеют крещендо».
*
«…а ты с рылом своим пивным — в ряд шампанский, значит, желаешь?»
*
«Фиолетовогубая гёрлица».
*
«…лысеющие кашемировые профики — обитатели Soho».
*
«…сама питается в одиночестве, считая процесс принятия пищи столь же интимным, что и совокупление».
*
«Пустота пустот, фуэта фуэт!»
*
«“Почём билет?”» — спрашивал кто-то, никогда не живший больше, чем на одну зарплату».
*
«Поблагодарив женщину, оттрубившую в лагере свои лучшие годы, Аннушка съехала в общагу».
*
«…потерявшие последнюю надежду родить оркестрантки видели в нём одно лишь заветненькое оплодотворяющее начало — “отца своего ребёнка”, и лишь во-вторых — мужчину».
*
«Стройные мамины ноги в поблескивающих чулках доставляют Коту ни с чем не сравнимое эстетическое наслаждение».
*
«Одно сплошное ощущение. Дынная сага. Авантюрный аквамарин. Движение. Комбинации узоров. Мыслеотточия. Мозаика переплетений».
Да, и… Простите.
В первых её трудах свободы чувствуется на-а-а-а-амного-намного больше, чем… Но — это уже совсем, совсем другая история.
История про ещё одну книгу Натальи Рубановой. Которая пока не написана. Но — обязательно будет.
До свидания.
Библиография
(или, как сказала бы Н.Р., «книжки на посошок»)
Наталья Рубанова. Москва по понедельникам. — Р.: Узорочье, 2000.
Наталья Рубанова. Коллекция нефункциональных мужчин. Предъявы. — СПб: Лимбус Пресс, 2005.
Наталья Рубанова. Люди сверху, люди снизу. — М: Время, 2008.
Наталья Рубанова. Сперматозоиды. — М: Эксмо, 2013. — (Лауреаты литературных премий).
Наталья Рубанова. Карлсон, танцующий фламенко. Новеллы. — СПб: Лимбус Пресс, 2021. — (Авторская серия «Тёмные аллеи XXI век»).
Наталья Рубанова. Хулигангел, или Далеко и навсегда. Нетленки, тленки и монопье. — СПб: Лимбус Пресс, 2022. — (Авторская серия «Тёмные аллеи XXI век»).
Наталья Рубанова. Letters to Robot Werther / Зашибись! / перевод Рэйчел Даум. — SLC, UT: Carrion Bloom Books, 2021. — (Драма/Поэзия в билингвальном издании).
Наталья Рубанова. Русский диссонанс. От Топорова и Уэльбека до Робины Куртин: беседы и прочтения, эссе, статьи, рецензии, интервью-рокировки, фишки — СПб: Лимбус Пресс, 2023.
…продолжение следует.