В «Доме на полдороги» меня встречают очень разные люди. Они непохожи внешне, у них разные манеры, возраст, шрамы. Из общего — они одинаково присматриваются ко мне, незнакомке с фотоаппаратом «из редакции», одинаково благодарят друг друга после каждого выполненного на тренинге задания, одинаково старательно выполняют эти задания. И еще — они учатся не страдать. Главное, что их объединяет, — история зависимостей. Все они возвращаются к нормальной жизни после болезни. «Дом на полдороги», проект питерской «Ночлежки», помогает людям обрести себя после лечения от злоупотребления и с этим новым собой идти вперед.
Почему они идут в «Дом»? У большинства жильцов есть родные, друзья, оставленные семьи — но они не готовы принять обратно бывших алкоголиков, потому что «алкоголик бывшим не бывает».
Но что мы делаем для того, чтобы «бывал»?
Заклятые друзья
Главному герою этой истории, Жене, 38. Выглядит старше. Пить начал в 13, попробовал — и мгновенно втянулся. Первый запой — в 18. Страшный, с госпитализацией. Мама и бабушка пытались его «отпоить»: приносили спиртное — в надежде, что он насытится и остановится. Могли с тем же успехом отпаивать гипертоника крепким кофе. В итоге вызвали скорую. Сам Женя не возражал. Понимал, что нужна помощь.
«Мне было адски плохо, — вспоминает Женя. — Я пил и не мог остановиться, это необъяснимое состояние. Почему начинал — объяснимое. Неуверенность в себе, застенчивость, попытка казаться круче. Я девушек стеснялся, да и сам себя. Оказалось, что если выпить, то страх уходит. Я-то думал, алкоголь мне друг».
Когда «друг» держит человека за горло мертвой хваткой, его нужно отбивать. Но я помню, что было с моим дядей во времена запоев. Его выставляли из дома или не выпускали из квартиры, уговаривали, отчитывали, увещевали, угрожали, умоляли. А «друг» его держал и душил. Ему казалось, что вокруг стоит толпа и кричит: «Соберись, тряпка!» Только никто не попытался разжать руки душителя. Никто не спросил, почему дядя вообще водится с такими сомнительными друзьями.
«Мы не требуем от онкобольного, чтобы он перестал испытывать боль, или чтобы человек после инсульта бодро встал и пошел, — говорит координатор “Дома” Вячеслав Минин. — Алкоголизм — это такая же болезнь, она калечит, убивает. А мы путаем ремиссию с исцелением. Мы не умеем устранять причину, лечить саму болезнь. Симптомы снять — в стационар, на детокс. А дальше что?»
В «Дом» попадают те, кому больше некуда идти после лечения. Кто-то уже успел до детокса оказаться на улице, с ее жесткими, обесчеловечивающими законами, кого-то просто изгнали из семейного круга, который страдал от болезни вместе с больным. Реабилитация? Да ну, симптомы сняли, а дальше сам. А как сам? Сам — это заболеть, а вылечиться сам человек никогда не сможет.
Женя обстоятельно рассказывает, как остался один: бабушка умерла, мать погибла, а отец, который и так жил отдельно от семьи, уехал из маленького поселка, где Женина слава бежала впереди него, чтоб сын больше его не позорил. Женя настолько потерял контроль, что вынес из дома все, оставив лишь голые стены и пустую стеклотару. Тараканы ползали по бутылкам и по спящему среди них Жене. Однажды он понял, что ему конец, и тогда выполз из квартиры и пошел по поселку с криком «Помогите мне, кто-нибудь!» Очнулся он уже в больнице. Потом был центр реабилитации, работа там же консультантом после обучения и адаптации, групповая терапия, работа над собой, жизнь. Жена, сын. Шесть лет трезвости. Трудоустройство, уверенность в себе. Пропуски групповых занятий. Иллюзия контроля. Семейная ссора. Срыв. Лечение. Жесткое условие: ты небезопасен для жизни в семье. Полтора года трезвости. Срыв. Жена становится бывшей женой. Улица. Лечение. Ад.
Беспомощные помощники
Мне сейчас стыдно. Я в свое время была таким партнером, который пытается договариваться. Рядом со мной был алкоголик, а я по-настоящему ничего не сделала, чтобы его вылечить. Мне тогда казалось, что я сделала все, что могла. Я пыталась увещевать, морально обезболивать, помогать, ставила условия, любила. И считала зависимость добровольным безумием. Обижалась, плакала… но не помогала. Осознала я это только после двух поездок в «Дом на полдороги». Призналась сама себе, что сто раз спрашивала, зачем ты пьешь, но ни разу не попыталась понять почему. Один друг, «завязавший», как-то сказал мне: «Ты типичный созик». То есть созависимый. Созависимый возится с зависимым, но не помогает устранить саму причину. Созависимый несет крест страдальца, который терпит пьяницу, поддерживает, но не помогает вылечиться.
У Жени была жена. Полная противоположность «созику»: очень самостоятельная, независимая, логичная. Сорвался — уходи: у тебя сын, он не должен в этом расти. Женя страшно скучает по ребенку, но сам понимает, что такой отец ненадежен. Что это плохой пример. Я понимаю: я же видела, как во время запоев моя мама забирала дядю, своего брата, жить к нам. Помню, как меня это бесило. Помню, как надо было потерпеть, потому что мы семья. Помню, как это повторялось раз за разом.
В свое время я близко общалась с одним довольно молодым и тяжелобольным человеком. Он умер. В его семье было не принято жаловаться. Мужики не жалуются. Он был из тех, кто «не слабак и не нытик». Эмоции? Лишнее. Страх? Лишнее. Психологическая помощь? Тем более лишнее. Он не суетился, не искал третьего мнения, не позволял близким вмешиваться и вносить предложения, он только выполнял назначения врачей и держал лицо. Молча, без обсуждений, без вопросов. Диагноз, лекарства, процедуры, смерть. Прошло довольно много времени, а я все корю себя за то, что не «разговорила» его по-дружески. Не заставила признать страх, выплакаться, выговориться, по-настоящему испугаться за свою жизнь, понять, насколько он дорог близким, которые любят и принимают его таким, как есть. Может быть, он бы почувствовал себя живым и ценным, может быть, он стал бы задавать вопросы лечащему врачу, может быть, он позволил бы родным ему помогать, может быть, изменилась бы тактика лечения. Может быть, он сейчас был бы жив. Может, и мой дядя был бы жив тоже.
В «Доме» я увидела совсем другую модель семьи. Там не лечатся от зависимостей, там учатся жить так, чтобы не зависеть. Когда Женя рассказывал, почему пил (застенчивость, неуверенность в себе, низкая самооценка), я думала: «А если бы он вслух сказал, что ему мешает скромность? Если бы кто-то услышал, понял, помог адаптироваться к себе самому — он бы и тогда начал пить?»
Женя говорит: «Наверняка нет».
«Мне не нравилось пить. Мне нравилось, что с алкоголем я становлюсь как бы лучше, чем на самом деле. Моя проблема не в веществе, а в том, что без него я не могу жить таким, как есть».
И я понимаю. Я годами обезболиваю свою спину, но до сих пор даже не сделала МРТ. Болит — принимаю таблетку. И не лечусь. То есть болеть будет и дальше. Посажу себе печень, разорюсь на обезболивающих. Так же как зависимые: они пытаются обезболиться, уйти от реальности. Но когда у меня болит спина, мне предлагают таблетку и лечение, а когда у алкоголика болит самая его суть, ему предлагают взять себя в руки.
Зрители и участники
В первый визит в «Дом» я была готова изучать, узнавать, спрашивать, наблюдать. Второй раз я туда поехала просто так, потому что у меня бывали пьющие партнеры, был пьющий дядя, был друг, который тоже употреблял всякое и погиб. Я поехала не помогать, а учиться. В первый визит я попала на телесно ориентированный тренинг, меня попросили отложить фотоаппарат и присоединиться: «Здесь семья, а в семье зрителей нет, только участники».
Вячеслав Минин объяснил, как в «Доме» профилактируют срывы. Оказывается, человек далеко не всегда срывается внезапно. Сперва он постепенно возвращается к тем моделям поведения и привычкам, которые у него были в период болезни. Это возвращение может длиться годами. В «Доме» учат прислушиваться к себе, чтобы вовремя замечать эти регрессивные изменения и обращаться за помощью. Честно, я им завидую. Я до сих пор себя чаще игнорирую, чем нет. А ведь я не употребляла, не жила на улице, не теряла ничего так, как теряли они.
Один из жильцов, Борис, долго говорит о том, что его мучает. Рассказывает, что не может разобраться в себе, что пытается торговаться с Богом, что ему тяжело быть безусловным, — говорит много, грустно, эмоционально, изливает душу, показывает темные ее уголки. Пока он говорит, другой присутствующий, Костя, встает и с раздраженным видом выходит из комнаты. Потом возвращается. Дальше происходит нечто невероятное. Костя садится на свое место и говорит Борису:
«Мне было неприятно и не близко то, о чем ты говорил. Я не разделяю твою позицию, мне некомфортно такое слушать, поэтому я ушел, чтобы поберечь свой ресурс. Но я вернулся, потому что хочу тебя поддержать. Я вижу, что тебе это нужно».
Пожалуйста, думаю я, слушая Костю, кто-нибудь, верните всех нас обратно в раннее детство и научите вот так прислушиваться к себе и другим; научите, пожалуйста, мы проживем совсем другую жизнь. Научите меня говорить «Мне неприятно». Научите тех, к кому я сейчас езжу на кладбище, говорить «Мне нужны помощь и сочувствие». Научите моего покойного дядю заявлять о своих чувствах, а не глушить их алкоголем.
Стыд и принятие
Вячеслав говорит, что у Жени очень сильная мотивация. Что он старательно работает над собой. Что он настоящий добряк. У Жени рыжие волосы, россыпь веснушек на руках и ямочки, расцветающие вместе с улыбкой. Он галантен, предельно деликатен. У него приятный тембр и интонации сказочника из детской передачи. Он аккуратно строит фразы, у него четкая дикция. Я разговариваю с ним и думаю: «Господи, человече, как так вышло, что тебя не научили радоваться тому, какой ты? Почему тебе могли вызвать скорую, но не могли тебе помочь с удовольствием принимать самого себя?» Люди, посмотрите: этот парень чуть не погиб, напиваясь до белой горячки, только потому, что считал себя недостаточно классным. Я понимаю, что от подростковой неуверенности в себе до тяжелого алкоголизма не один шаг, но неприятие себя — это первое звено, от которого тянется вся цепочка.
Я не однажды говорила зависимым людям так: «Неужели кто-то стоит с пистолетом у твоей головы и заставляет тебя употреблять? Неужели нельзя просто не употребить? Пойди вместо этого к психотерапевту, обратись за помощью, ты же умный человек, возьми себя в руки, ты же разрушаешь себя и близких!»
Как же стыдно теперь за эти слова! Потому что на самом деле к голове зависимого всегда приставлен пистолет, и держит его он сам. Рука сведена судорогой, опустить ее невозможно.
В «Доме» помогают расслабить эту руку и бросить оружие.
В «Доме на полдороги» одновременно могут жить 14 человек. Срок пребывания — шесть месяцев, вернуться повторно нельзя, обратиться за помощью в любой момент — можно. Бывшие жильцы так и поступают: обращаются, когда чувствуют, что могут сорваться, когда боятся, когда тоскуют, когда хотят поделиться успехами. За эти полгода они проходят ресоциализацию и реабилитацию, устраиваются на работу (часто к тем, кто жил в «Доме» раньше). У каждого свое служение, бытовая обязанность: уход за кошкой, выдача продуктов, постельного белья, хозтоваров. Большинство попадает сюда как Женя — в чем были, с улицы, с пустыми руками и зачастую даже без документов.
Пожертвования позволяют «Дому» продолжить свою работу.