Я хорошо помню, как много лет назад я начала рисовать мои первые выдуманные миры. Я поехала в Лондон подтянуть свой английский. Выбрала языковую школу в самом центре, на Leicester Square. После занятий я гуляла, позволяя городу быть моим гидом и проводником. Лондон мотал меня по улицам и переулкам, а потом всегда приводил в какой-нибудь замечательный сквер или парк, где я садилась на скамейку, доставала альбом и ручку и начинала рисовать.
И вот черная линия скользила по белой бумаге и рождался образ, за ним другой и другой. Лондон открыл во мне творца и перевернул всю мою жизнь. Мои помощники: белая бумага как некий абсолют, безмолвное полотно и черная ручка — маг и волшебник, который зацепившись за бумагу был уже не в состоянии от нее оторваться и носился по ней как сумасшедший, в своей немоте пытаясь донести до меня свой рассказ. Я была похожа на человека времен палеолита, который в попытке разогнать тьму, зажег костер, увидел в пещере прыгающие тени от языков пламени, схватил из костра кусок сгоревшего дерева в попытке зафиксировать скачущие тени-образы, сам удивляясь своим видениям-творениям.
О, этот черный уголь, первый цвет первого художника, первый проявитель фантазии творца, первый в гамме, какой невероятный путь ты проделал через века и эпохи в эволюции творчества. Черный, маг-проявитель, магическая первоматерия, пустота, ничто, из которого рождается мир идей и образов. Именно черный приносит в мир идеи и фиксирует их на белом, на абсолюте, который впитывает и нейтрализует все цвета, высвечивает любой промах черного.
Этот союз белого и черного в своей бесконечной дуэли и роковой любви, рождал и рождает шедевры, которые преобразуют мир. Из века в век, роман белого и черного завораживает и интригует творцов из всех областей искусства. Эта бессмертная пара в истории человеческой культуры открыла миру художников, поэтов, писателей, архитекторов и музыкантов. С них начались фотография и кинематограф, они создавали и создают самые элегантные и дорогие наряды для мужчин и женщин, они творят изысканные интерьеры. Именно их союз породил споры и войны великих творцов всех времен и народов.
Леонардо да Винчи констатировал: «черный — не цвет вовсе». Поль Гоген призывал отказаться от черного и серого. Пьер Сулаж признавал только черный и со всей страстью погружался в его глубину. Одержимость черным проистекала у Сулажа из стремления выразить субстанцию света.
Кандинский считал, что «черный цвет есть нечто угасшее, вроде выгоревшего костра, нечто неподвижное, как труп, ко всему происходящему безучастный и ничего не приемлющий. Это как бы безмолвие тела после смерти, после прекращения жизни».
Об истории белого и черного цвета пишут романы и исследования. Французский историк Мишель Пастуро предпринимает детективное расследование о приключениях и злоключениях черного цвета в западноевропейской культуре. Он описывает его как цвет первозданной тьмы, черной смерти и черного рыцаря, рассказывает как в Средние века он перекочевал на одеяния монахов и вскоре стал доминировать в протестантском гардеробе, как дальше превратился в излюбленный цвет юристов и коммерсантов, а в эпоху романтизма оказался неотъемлемым признаком меланхолических покровов и позднее — маркером элегантности и шика и одновременно непременным атрибутом повседневной жизни горожанина.
Белый — ахроматический, идеальный нейтральный фон. Он не относится ни к холодной, ни к теплой палитре. Цвет чистого листа, с которого начинается творчество, вечный партнер черного.
Когда пещерный человек нанес углем свой первый рисунок, он сел на землю и стал любоваться своим творением и вдруг понял, что ему не хватает фона и акцентов, тогда он вышел из пещеры, подобрал кусок белого кальцита, вернулся и добавил белого для контраста. Результат ошеломил его — с тех пор белый и черный неразлучны.
Древние греки видели мир с точки зрения темноты и света, поэтому белый цвет был фундаментальным.
Психотерапевт и разработчик знаменитого цветового теста Макс Люшер писал про белый, что он сродни освобождению, завершению старого и началу нового, само воплощение зарождения жизни.
Английский физик и математик Исаак Ньютон провел как-то занимательный эксперимент с призмой. Он пропустил через нее пучок света и обнаружил, что при прохождении через многогранник луч делится на семь разных цветов, которые, соединяясь между собой, образуют спектр. Но когда Ньютон пропустил радужный луч обратно через призму, то все цвета в нем снова трансформировались в белый. Человеческий глаз видит белый только в случае, когда поверхность предмета равномерно отражает все видимые длины волн, т. е. все спектральные цвета.
В XVIII–XIX вв. белый цвет стал доминантным в строительстве и интерьерном оформлении зданий в стиле барокко и рококо. Церковные интерьеры выполнялись в белом — символе света и Бога. Архитектор и ученый эпохи Возрождения Леон Баттиста Альберти писал, что церкви должны быть побелены внутри, так как, по его мнению, белый был единственным подходящим цветом для размышлений и медитации. На его фоне позолота на зеркалах и скульптурах смотрелась особенно богато и впечатляюще.
Французский архитектор Ле Корбюзье писал: «Каждый гражданин должен заменить портьеры и обои на простой белый. Теперь его дом чист. Все показано без прикрас, как есть. И только после этого стоит подумать и о внутренней чистоте».
Британский архитектор Джон Поусон считает своей коронной фишкой белоснежные пространства без какого-либо декорирования стен.
Ричард Мейер не признавал других цветов кроме белого. И все же архитектор спроектировал одно черное здание — это Башня 685 First Avenue в Нью-Йорке.
Как жизнь не может существовать без смерти, а свет без тьмы, добро без зла, так и белый не проявил бы себя в полной мере, если бы не его абсолютный антипод — черный. Перед идеальной парой глубокого черного и ослепительного белого сдаются дизайнеры, архитекторы и художники.
«Женщины думают обо всех цветах. Но они не думают об их отсутствии. Я сказала, что чёрный — это всё. Белый — то же самое. Их красота абсолютна. Их гармония идеальна», — манифестирует Коко Шанель.
Мир давно разделился на непримиримых черных и белых, и только художник понимает, что их союз идеален и бесконечно гармоничен.
«Черный и белый — абсолютны. Они могут выражать самую тонкую вибрацию, самое глубокое спокойствие и неограниченную глубину», — декларировал в своих работах японский художник Шико Мунаката.
Я пишу черным по белому и восхищаюсь, как черный, такой дерзкий и смелый, окрыленный и окруженный белым, мечтающим поглотить черного, носится по полотну. И оба они, равные по силе и мощи, в красивой схватке вовлеченные в творческий поток, в этой невероятной и захватывающей игре рождают образ.
