Музейный экспонат
Помню, как круглыми глазами смотрела на шприц, кипящий на плите в металлической коробке - стерилизаторе. Это когда мой любимый впервые остался у меня на ночь. Утром хитро поглядывал на меня. Я заволновалась: «Это что? Зачем?» «Сейчас сделаем тебе укол», - пошутил, следил за реакцией.
Видимо, испытание я прошла. Через год поженились. То утро меня не напугало – скорее, удивило и заинтересовало. Ну и подстегнула самолюбие: где наша не пропадала!
Прорвемся!
Вот прорываемся уже 40 лет.
Он заболел в 15. Занимался классической борьбой, рвался к победе – очень целеустремленный, уходящий с головой во все, чем увлекался, юноша. И перетренировался. Его мама потом мне рассказывала, как пришли к эндокринологу и как врач плакала вместе с ней. Сейчас врачи не плачут из-за пациентов...
В общих чертах: при диабете 1-го типа поджелудочная железа перестает вырабатывать инсулин. И, чтобы жить, нужно каждый день, и не по одному разу, вводить его себе. Иначе гипергликемия (перебор сахара в крови) и смерть. Все дети и подростки заболевают именно так. Позже, с возрастом, тоже может настигнуть диабет, но, как правило, 2-го типа. Это когда инсулин начинает плохо усваиваться организмом, и ему помогают таблетками. Сейчас диабетиков 2-го типа тоже иногда переводят на инсулин – так организму комфортнее. Но, повторюсь, это совсем другая болезнь.
А в то время, в 1960-х, про диабет хоть и знали уже почти все, но инсулины были свиными и бычьими - плохими, «грязными». Это значит, много всего лишнего попадало внутрь с их введением. И даже одноразовых шприцев не было. Так и жили вплоть до 1990-х: каждый день стерилизатор на плиту, в него стеклянный шприц – и вперед. Добыча более хорошего, датского, инсулина – отдельная история. Его можно было получить только по большому блату. Спасибо нашему ангелу, профессору Александру Григорьевичу Мазовецкому (светлая память), который опекал моего мужа как родного – и других своих пациентов тоже. К нему всегда можно было приехать домой в гости и задать любой вопрос. Прояснить все, что не давало спокойно жить. Его жена (теперь вдова) Тамара, блестящий окулист, всегда была готова проверить и «поддержать» зрение – а это очень важно.
Потому что главный ужас диабета не в ежедневных инъекциях – ко всему человек привыкает. Главная беда в том, что болезнь разрушает со временем многие органы. Глаза (ретинопатия), почки (нефропатия), сердце (инфаркты), мозг (инсульты), ноги (облитерирующий атеросклероз).
Именно от чистоты инсулина зависит, как долго протянет тот или иной орган, ну и от общего состояния человека, разумеется. Можно сказать, что нам всегда везло. Все врачи «скорых», которых мы периодически вызываем, и врачи поликлиник страшно удивляются. Таких людей, как мой муж, живущих на инсулине уже 60 лет, никто из них не встречал. Подозреваю, что он настоящий «музейный экспонат» - единственный в Москве.
Гипа и гипер
Со временем я разобралась в том, как действует на него болезнь. Когда сахар высокий (гипергликемия), он должен добавить себе инсулина. Но бывает, что «подколки» не помогают. Ну не реагирует на них организм, и все. Черт знает что там происходит! Тогда муж становится вялым, сонливым, безразличным. Это может продолжаться день-два-три. Я понимаю, что высокий сахар вот именно сейчас, в этот самый момент, разъедает его сосуды, останавливает кровоток, бьет по глазам. Но все это не убивает его сразу, это убьет потом.
А вот когда сахар вдруг падает (гипогликемия), кричи караул. Чаще всего это происходит ночью, во сне. Муж начинает метаться по кровати, его лоб покрывается потом, он становится неадекватен: может смеяться или нести какую-то чушь. И тут самое трудное уговорить его выпить сладкого чая, а лучше сладкой газировки – она очень быстро всасывается в кровь. Уговорила (а он не слушается!) – теперь осталось выждать 10 минут, и можно выдохнуть.
Если гипа (так диабетики называют это состояние, гипогликемию) случалась днем, муж сам чувствовал примерное количество сахара в крови. И это было прекрасно, потому что ни о каких глюкометрах речи тогда еще не шло. Сейчас он в любой момент может измерить маленьким прибором свой сахар – правда, проколоть отвердевшую на всех пальцах кожу тот еще квест. Но появилась другая проблема.
Он перестал себя чувствовать. Вот только что сидел спокойно за компьютером, и – раааз! – упал без сознания. Хорошо еще, если не разбил голову обо что-то острое. (В последний раз он упал на огромный цветок – и горшок раскололся.)
Что делать? Ну, понятно, звонить в «скорую». К счастью, у нас она всегда приезжает за 5- 10 минут. Вводят глюкозу внутривенно, делают кардиограмму, предлагают отвезти в больницу. А смысл?
Ну не решается пока эта проблема! И никто из врачей не сделает мужа счастливым. Никто лучше него самого не будет следить за его сахаром, определять нужное вот именно сейчас количество инсулина, ночью трогать его лоб... Дома лучше. Больницы – это вообще отдельная история.
Еще один день жизни
Когда мы были молодыми, мы верили в больницы. В первый раз в нашей совместной жизни его увезли с гипогликемией. Помню, как мы с его мамой сидели всю ночь на кухне, разговаривали, плакали и ждали. Ждали любых известий, но надеялись на лучшее. Потом узнали, что в больнице ему сдуру вкатили инсулин (это при почти нулевом-то сахаре!), и он два дня пролежал в коме.
Он молодец! Он выжил!
Были еще больницы – так называемые плановые госпитализации. Помню, в какой ужас я пришла, когда увидела: в его палате половина пациентов на каталках, без ног. На ноги диабет набрасывается изо всех сил. Сосуды становятся непроходимыми, кровь не может через них просочиться, начинается гангрена, и ногу ампутируют.
Я долго видела во сне ампутированные конечности.
А еще ведь сердце...
...Поехали на консультацию в одну из лучших сердечных клиник. Там сказали: «Во-первых, у него был инфаркт». А он-то и не почувствовал. Точнее, так: я помню этот момент. Выглядело, как обычная гипогликемия: пот, слабость, сладкий чай. Разве что чуть дольше и серьезнее. Ну, отошел и отошел. Потом заключили: «Нужно делать шунтирование». Шунтирование при диабете? Вы смеетесь?
Надо, значит, надо.
Меня уже на следующий день пустили в реанимацию. Чтобы следила за состоянием, так надежнее – тогда еще никого не пускали (это был 2008 год). Состояние, надо сказать, было так себе. Сахар «плясал», а эндокринолога они почему-то звать не хотели. Я просила, я уговаривала, я ругалась. Я жила в этой больнице. Доругалась до того, что завотделением собрал консилиум, на котором я сидела и только отбивала удары («Какие к нам претензии? В чем проблема? Мы делаем все, что можем»). В итоге у мужа появился персональный эндокринолог, который позже следил за его состоянием.
Мужа перевели в отделение, я сказала, что никуда из больницы не уйду. Заявилась в палату к шестерым мужикам со своей подушкой: «Привет! Сегодня я ночую с вами». Мужики закричали «Ура!» - и дружно захлопали. Там и свободная койка, кстати, оказалась. И все это было не зря. Ночью муж привычно гипанул. Я учуяла, побежала на пост. Зевающая медсестра процедила: «Щас конфетку принесу». «Какую конфетку, вашу мать?! Давайте глюкозу вводите!» Ввели. Откачали. Еще один день жизни в плюс.
Такой важный медотвод
О детях. Этот сволочной диабет передается по наследству. Мой муж раньше уже был женат. И у него есть дочь от первого брака. Она (назову ее Ириной) болеет с 5 лет, сейчас ей за 40, и последние лет 20 она абсолютно слепа – отслоение сетчатки. Такая судьба. Но я уверена, что в судьбу можно и нужно вмешиваться.
К несчастью, муж не имел возможности воспитывать первого ребенка, хотя очень хотел. Некоторое время мы жили поблизости от его прежней семьи. Ирина заходила к нам в гости, и я часто видела ее во дворе с мороженым в руках. Мы разговаривали – ни о каких диетах там речь явно не шла. Она росла вольной птицей, делала и ела, что хотела. Когда у нас родилась дочь (назову ее Оля), я сразу была на стреме по поводу возможного диабета. Познакомилась с лучшими иммунологами в Москве. Они подтвердили: да, предрасположенность, да, сильная, но можно бороться. Мы боролись.
Во-первых, никаких прививок, кроме тех, что сделали еще в роддоме. Любая прививка подрывает иммунитет, очень доказательно объяснили мне умные врачи. Извините, ковид бушует, я все понимаю, но мы не делали и не делаем до сих пор прививок. Нам очень повезло с детским эндокринологом в поликлинике. Она была полностью с этим согласна и все время давала медотвод.
Во-вторых, никакого сладкого. Лет пять дочь вообще не пробовала конфет и всего такого. Потом по чуть-чуть и без энтузиазма, поскольку привычка не выработалась.
В-третьих, регулярные медосмотры. Каждые полгода мы делали так называемую сахарную кривую, когда кровь берется натощак, через полчаса после нагрузки (раствор глюкозы или завтрак), еще через полчаса, через час, через час. Кривая была плоской, а у здоровых людей она резко выраженная. Сначала сахар должен быть низким, потом высоким, потом постепенно снижаться. Но мы не сдавались. Предрасположенность – еще не болезнь.
В общем, дочь уже взрослая, вполне здорова (тьфу-тьфу-тьфу), диабет пока никак не проявился. К сладкому и вообще к перееданию до сих пор равнодушна. И это здорово.
Я просто его люблю
Но вернемся к нашим баранам. У нас в семье есть одна особенность – мы все интроверты. То есть поговорить откровенно с мужем не получается: он закрыт, я закрыта. Только если раз в год дело дойдет до моих рыданий, тогда он, может, снизойдет и объяснит, что чувствует, что происходит с его диабетом, и какие у него планы на лечение. А какие могут быть планы? Радуйся, пока жив.
Получается такая картинка. Ему плохо, он никакой, я встаю на дыбы, начинаю искать выход, тащу его по врачам, ругаюсь со всеми, все меня ненавидят. Думают: «Ну, надо же! Такому хорошему мужику такая жена-сука досталась!» Ему становится лучше, все врачи его уже любят и ему помогают, а я остаюсь всехним врагом.
Я не могу изменить ситуацию – могу только стоять рядом и подставлять руки, когда он падает. Ну, ничего, я потерплю, я привыкла. Пусть он только будет со мной подольше.
Мы всего 40 лет вместе – это же капля в море.
У меня есть подруга, которая иногда повторяет: «Он живет только благодаря тебе». Мне не нравятся такие слова. Я просто его люблю. И буду бороться за него столько, сколько смогу.