Моя бабушка носила ситцевые платья, заплетала волосы в косы и умела из штор, тюли и занавесок сшить костюм для Большого театра. Потому что ткани после войны не было, а театры были. А еще однажды моя бабушка встретила моего дедушку.

Она сшила дедушке штаны-клеши, а он отказывался ходить в них на завод, потому что боялся, что мужики будут дразнить его стилягой. Но ничего не поделаешь, штаны сшиты. Сшиты бабушкой. Пришлось ходить.

Однажды дедушка пришел пьяный с завода. Так тогда все делали. Да и сейчас тоже.

И ударил мою бабушку. Так тогда все делали. Да и сейчас тоже.

Бабушка взяла тяжеленную горячую сковородку, на которой жарилась картошка и сало, и треснула дедушке по лицу. Сковородкой прямо с плиты.

Дедушка сел.

- Кать, ты же меня убить могла, Кать.

- Еще раз руку поднимешь, убью. 

Сказала моя бабушка.

С дедушкой они прожили вместе 55 лет. 55 лет.

Выпивали полстопки самогонки перед обедом. Для здоровья. Ссорились, ругались, иногда не разговаривали неделями. Дедушка ходил за хлебом, а бабушка готовила, а потом они молча ели вместе. Но никогда не дрались.

Мне было лет восемь, когда бабушка рассказала мне эту историю.

Марина, самое страшное, это если бы он взял сковородку и треснул бы мне в ответ. Потому что убил бы. Но мне тогда в тот момент было все равно, убьет, не убьет, потому что лучше убьет, чем так жить. Как другие женщины живут.

Бабушка очень гордилась этой историей про сковородку с картошкой. Хитро прищуривалась, когда у ее подруг появлялись синяки, но ничего не говорила, только нежно их обнимала.

Однажды моя мама была беременной мною. У неё был большой круглый живот на сто тридцать пятом месяце беременности.

И папа порезал ей вены. Может быть пьяный был.

Так тогда все пили. Да и сейчас тоже. А может быть просто не хотел, чтобы мама рожала.

Мама просто собрала все вещи и ушла. В 90-е. Одной воспитывать дочку.

И уехала в другой город.

Потому что лучше уж так, чем с мужиком, который пьет и бьет. И режет тебе вены на девятом месяце беременности.

Она даже в декрет после родов не вышла, а просто взяла больничный на две недели, потому что работа. И вещи нужно купить на черкизовском рынке.

Со мной нянчилась бабушка. С дедушкой. 

А у мамы остался большой выпуклый шрам на запястье.

Однажды, когда мне было лет десять, я шла к репетитору по английскому мимо частных домов и размахивала пакетом со сменкой. 

У соседского дома какой-то мужчина стоял над женщиной и орал БЕРИИИИ БЕРИИИ. А она плакала. Нет, выла. Это я только потом поняла, что он трахал ее в рот, а она не хотела.

Однажды, классе в седьмом, мы развлекались в гаражах и

мальчишки из нашего класса трахнули в рот другого мальчишку. Не у всех на глазах, конечно. 

Просто шутили над ним:

«Эй, клещ, расскажи, как ты у всех сосал». 

А тот просто улыбался. И ничего не отвечал. Как будто бы не было этого ничего. Как будто бы это все шутка.

Такие развлечения были в нашем городе N.

Однажды, я рассказала об этом подруге.

Я ведь никому об этом не рассказывала, 

ни о бабушке, 

ни о маме, 

ни о мужике, который кричал бери, 

ни о мальчишках, которые трахнули другого мальчишку, 

ни о мужике-незнакомце, который водил пальцами по моей вагине в автобусе, а я ничего не сказала. 

Мужчина, отойдите.  Даже этого я не сказала.

А подруга сказала, знаешь, Марина, каждая душа выбирает свой опыт.

Если женщина позволяет себя бить, значит ей зачем-нибудь это  нужно.

Так она проходит обряд инициации и взрослеет.

Все, что с нами происходит - это наш выбор, Марина.

Так вот спасибо, я не хочу такого выбора. 

Не хочу попадать в ситуацию, где твоей душе нужно делать внутренний выбор, когда тебя трахают в рот. 

Потому что как-то уж слишком часто мы в неё попадаем.