Петербург снова не город и не фон, но персонаж, свидетель и соучастник.

Поначалу кажется, что нас и впрямь забросили в Петербург Достоевского — с грузными дворами-колодцами, насупившимися подворотням и будто бы залежалым желтым цветом. Потом по переулкам пролетают «Крылья» «Наутилуса Помпилиуса», вырвавшиеся из плеера Данилы Багрова, и совсем уж внезапно вокруг нас вырастает Питер FM, тот самый, в который переезжают по любви. 

«РАСКОЛЬНИКОВ. МАРМЕЛАДНЫЕ ОБЛАКА», РЕЖИССЕР АЛЕКСАНДРА САШНЕВА
«РАСКОЛЬНИКОВ. МАРМЕЛАДНЫЕ ОБЛАКА», РЕЖИССЕР АЛЕКСАНДРА САШНЕВА

Уместить все это в одну картину — тем более получасовую — невозможно. Но у режиссера Александры Сашневой получается. Ее Петербург — это коктейль эпох и образов. Они сливаются, путаются и наслаиваются друг на друга, создавая иррациональный и фантасмагоричный мир. 

«Это сны Петербурга. Он спит. И мы ему снимся».

Об этом не говорят прямо, это не подчеркивают и не обводят красным маркером, но это сначала считывается на каком-то интуитивном уровне, а потом уже выдергивает из нашего подсознания точные ассоциации-подсказки. 

«РАСКОЛЬНИКОВ. МАРМЕЛАДНЫЕ ОБЛАКА», РЕЖИССЕР АЛЕКСАНДРА САШНЕВА
«РАСКОЛЬНИКОВ. МАРМЕЛАДНЫЕ ОБЛАКА», РЕЖИССЕР АЛЕКСАНДРА САШНЕВА

Кроме Петербурга историю в «Мармеладных облаках» двигает Захар (актер Сергей Годин) — приятель нашего Раскольникова.

«РАСКОЛЬНИКОВ. МАРМЕЛАДНЫЕ ОБЛАКА», РЕЖИССЕР АЛЕКСАНДРА САШНЕВА
«РАСКОЛЬНИКОВ. МАРМЕЛАДНЫЕ ОБЛАКА», РЕЖИССЕР АЛЕКСАНДРА САШНЕВА

Именно он приходит к Раскольникову с бутылкой вина — чтобы «сварить глинтвейна и надраться». И он предлагает заложить антикварные часы, от которых Раскольников позже сам откажется: «Мне не нужны эти старые часы — я же не музей. Зачем мне часы, которые не идут?». И он же дает Раскольникову пистолет. Патронов в нем нет, но это и не нужно — «Главное ведь не то, что патронов нет, а что веришь, что выстрелит»

«РАСКОЛЬНИКОВ. МАРМЕЛАДНЫЕ ОБЛАКА», РЕЖИССЕР АЛЕКСАНДРА САШНЕВА
«РАСКОЛЬНИКОВ. МАРМЕЛАДНЫЕ ОБЛАКА», РЕЖИССЕР АЛЕКСАНДРА САШНЕВА

«Раскольников. Мармеладные облака» — теплая, живая, пластичная, точно — артхаусная и в каком-то смысле даже поэтическая история, в которую аккуратной строчкой — словно финальный штрих — вшиты искрометные диалоги и гипнотический авторский голос — от «Все писателями стали, читать больше некому» до «Это генетическая болезнь принцесс: тосковать о любви в золотой клетке»