Включите вальс из фильма "Амели", 2001 (Yann Tiersen - La Valse d'Amelie) – это важное условие для атмосферности погружения в текст…
Включили? Да/Нет? Начинаем…
В отличие от Антона Чехова, Михаил Лабковский не любит тексты про невротиков, а про истериков – тем более. Он так говорил или я так его понял. Это убеждение, с которым спорить бесполезно, но я, разумеется, буду, ибо наибольший результат применения его, Лабковского, 6-ти правил счастливой жизни, на мой взгляд, можно достичь именно с помощью таких, как у А.Чехова, текстов, которые уже пережили свое время и переживут наше.
Оговорюсь, это моё эссе – ужасно далеко от задачи петь осанну кому бы то ни было. У него вообще отсутствует задача. Тем не менее, перед вами текст о современной практике, увиденной из опыта классической русской литературы под современную иностранную музыку.
Итак, Чехов А.П. «Дуэль». Замечательный спектакль, показанный в рамках XVII Всероссийского фестиваля «Реальный театр» и увиденный мной там же.
На сцене – обстановка «Догвилля» Ларса фон Триера и банальная «трагедия» из жизни приморского городка дореволюционного Кавказа.
В постановке – приезжий с дамой, бесконечными поисками правды и самокопания, аккуратно уложенными в его невротическую колею – изящная цитата Пушкина здесь и в пьесе прилагаются:
...в уме, подавленном тоской,
Теснится тяжких дум избыток;
Воспоминание безмолвно предо мной
Свой длинный развивает свиток.
И с отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слезы лью,
Но строк печальных не смываю.
Пушкин
… а также милые горожане, которым эстетически приятно, физически комфортно и нравственно приемлемо находиться в своей … колее.
С очень подробным для А.Чехова сюжетом можно ознакомиться у автора, а здесь важно, что главный герой – редкий по крепости концентрат невроза, который в реальности встретить очень сложно: основу его жизни составляют фатальные привычки, укоренённые, разумеется, в детстве (привет Фрейду) и не преодолённые, но рефлексируемые, осознаваемые и манерно исповедальные. И, вот, ведомый этим норовом, герой произведения обречённо, самозабвенно и, кажется, даже гротескно заводит себя и всех окружающих, которыми он беспомощно и беспощадно заполняет собственную жизнь, в ситуацию «дуэли», когда истерический поиск внимания приводит его к риску смерти, антагониста – к риску греха и окружающих – к дискомфорту реальности, попадать в которую, вываливаясь из собственного сумасшествия, невротикам очень больноФото
Разрешение повести и финал спектакля – заслуживают того, чтобы читать и смотреть: обойдемся без спойлинга.
Вернемся, под музыку вальса, к М.Лабковскому и пониманию, которое хорошо бы на примере повести А.Чехова сделать привычным.
Театр прекрасен своей атомной силой, позволяющей погружать рефлексивного зрителя в переживание того опыта, которого он в жизни лишен. Зачем это нужно? Терапия! Одевая на себя чужие одежды, мы прикрываем собственную наготу, которую – каждый в чём-то своём – почувствовали от силы авторского текста. Узнавая в ком-то себя, мы можем остро, но быстро, пережить нечто и – главное – получить опыт, который позволит изменить свою жизнь, сложив новую привычку взамен старой.
Круговорот привычек, скажете вы? Да, но разных и совершенно необходимых, ведь если постоянно рефлексировать, то некогда будет действовать.
Классика, как бы к ней кто не относился, всегда современна, и эта пьеса без невыносимой лёгкости позволяет увидеть на сцене то, что в своей жизни мы, возможно, умалчиваем, прикрываясь правилами внутреннего трудового распорядка, неолиберальной экономикой или обязанностью зарабатывать на жизнь…
Будем надеяться или рассчитывать, что за переживанием «Чехов, Тьерсен, Триер и Лабковский» возникнут новые привычки действия. Для чего действия? Ответ и у А.Чехова, и у М.Лабковского (молчу про Триера) один – чтобы стать и быть счастливым, т.к. счастье без действия невозможно, оно – скорее глагол, нежели существительное.