В апреле 2023 года в Сан-Франциско умер Михаил Лемхин, фотограф и литератор. Его творческий путь можно назвать удачным, даже солидным: открывались выставки, выходили книги, гении времени и места доверяли ему свои сложные лица.
Первые фотографии опубликованы в 1961 году в журнале «Советское фото».
В 1983-м он с семьей эмигрировал в США, жил и работал в Сан-Франциско. Лемхиным создана галерея портретов писателей, поэтов, ученых и актеров, режиссеров и политических деятелей многих стран: Андрея Сахарова, Вацлава Гавела, Иосифа Бродского, Булата Окуджавы, Жака Дерриды, Михаила Горбачева, Андрея Тарковского, Чеслава Милоша, Василия Аксенова, Вениамина Каверина, Беллы Ахмадулиной, Отара Иоселиани, Сергея Довлатова, Сьюзен Зонтаг и других.
Как фотограф Лемхин оформил множество изданий и опубликовал две авторские книги — Missing Frames (предисловие Ольги Андреевой-Карлайл) и Joseph Brodsky, Leningrad: Fragments (предисловие Чеслава Милоша, послесловие Сьюзен Зонтаг).
В американских, европейских и российских изданиях напечатано более сотни статей, посвященных творчеству Лемхина. Его работы хранятся во множестве государственных и частных коллекций, от Центра Картье-Брессона в Париже, до Государственного Русского музея в Петербурге (где в 2005 году Михаил Лемхин был удостоен персональной выставки).
Лемхин начал фотографировать в Ленинграде 60-х, чаще всего объектив его фотоаппарата останавливался на лицах представителей ленинградской богемы и на самом городе; более всего его занимали творцы неофициального, полунеофициального, почти официального Ленинграда, многие из них достигли славы, например: Бродский, Довлатов, Рейн, Стругацкие, С. Лурье.
Все эти люди почти прекрасной, несчастной эпохи, колебавшиеся между желанием славы и отвращением к государству, разливавшему эту славу в тару позора, между желанием никогда не покидать свой город и бежать от него куда подальше, на край света.
Излюбленным ракурсом фотопортретиста Лемхина был предельный close up, яростный наплыв на лицо наблюдаемого: так близко в обычной жизни может приблизиться любовник или призрак. Мы видим игру морщин и теней, камера его безжалостна, как безжалостна может быть только любовь, не желающая отворачиваться, не умеющая перестать смотреть. Лемхина интересовала работа мысли, работа эмоции.
Мне кажется, в этих портретах явно влияние художника Рембрандта, столь любимого посетителями ленинградского музея Эрмитаж. Из густой темноты, из сумрака на нас смотрят или не смотрят, или смотрят не на нас лица тех, кого мы знаем по их хорошо сделанным словам, но так хотим узнать поближе, более лично.
И Лемхин осуществляет это наше желание, в этом, вероятно, одно из самых привлекательных качеств этих портретов.
И так же пристально Лемхин смотрит на город, бывший, ставший для его протагонистов единственным утешением, спасением от их негодного, тусклого времени безвременья.
Когда я росла в том городе, скажем, в роковые 90-е, для окружавших меня художников одним из самых оскорбительных ругательств был термин «литературность»: живопись не должна была сводиться к соблазну словесности, должна была радикально отличаться от, выступать из нее.
Литературны ли фотографии Лемхина? Полагаю, что да, но совсем в ином смысле.
Михаил Лемхин был человеком слова: кроме фотографий, он создал многочисленные рецензии, интервью, эссе — хронику литературной и культурной жизни, окружающей его. Он писал о фотографии, кино, истории — можно сказать, что он был собирателем этой жизни, как в метрополии, так и затем в диаспоре. В фотографиях же он стремился перелить слово во впечатления, в отношение, в особые единицы времени.
Можно назвать его наблюдателем, а можно коллекционером. Как нам напоминает собиратель советских игрушек Вальтер Беньямин, коллекционером владеет ужас распыления, распада времени, именно нежелание терять время понуждает коллекционера рыться в соре, из которого растет искусство, столь милое некоторым из нас. Разглядывая сегодня фотографии Лемхина, мы имеем поразительную возможность иллюзии управления машиной времени: пусть все они — и фотограф, и его модели — более для нас невидимы, недоступны в «реальном» измерении, — в залетейском Ленинграде они есть, они зримы: удивленные, печальные, смешные, столь нам навсегда необходимые.