Прочитать с чего все началось, первую часть – можно здесь, а вторую – здесь
«Ну как тебе Burning Man? Что запомнилось больше всего?», — постоянно спрашивают меня.
Натянув самую американскую из своих улыбок на потрескавшиеся от солнца губы, я начал свой пересказ.
Рассказ про «берн» сродни питчу стартапа, есть обязательная программа: проблема с которой ты столкнулся, трекшен громких имен диджеев и художников, обязательный веселый пивот в середине, фото-пруф умопомрачительной красоты, неймдропинг известных лагерей и имен лидов, ну и ироничное использование мантр вроде «playa provides» (аффирмации в духе позитивного мышления), «Ох, уж эти верджины» и неизбежное «Берн уже не тот». Но такой питч я оставлю профессионалам Долины, себе же заберу сборник цитат из глины, пыли, пота и бензина.
— Птицы поют!
Посреди Дип Плайи, группой друзей и новых знакомых мы присели на деревянную лавочку. И вдруг нежным объемным звуком пронеслось отдаленное чириканье городских птиц — скрытые колонки среагировали на нас.
— Может это и есть дом? – я закрыл глаза, – Снова в Москве, августовское, еще теплое раннее утро, вышли из какого-то ночного заведения, рассвело, но не жарко. Сидим на лавочке, скажем, в парке, почему-то на Болотной. Идти до Новокузнецкой далековато, да и не хочется – можно просто закрыть глаза, вспомнить ночь и слушать трескотню курсирующих вокруг фонтана голубей.
– А я продала дом, в котором мы жили, дети, муж. Мы продали все и только прямо перед «Берном» я разобрала вещи. Две недели каждый маленький сувенир упаковывала: это мое, это его, это — на выброс. Теперь я чувствую, как выдохнула. У меня впервые нет дома, но я чувствую себя невероятно свободно.
Все прикрыли глаза.
Дом, свобода, дети, птицы в парке — очень удобно смотреть на эти идеи, когда вокруг лишь песок и лавочки, которых завтра не будет. Платон когда-то придумал, что мы все как узники, закованные в цепи внутри пещеры – видим лишь тени на стенах, так создаем представления о том, что происходит в мире. В пустыне утром только и есть что тени, чем больше арт-объект, чем выше идеи – тем дальше они отбрасывают тень. Становится заметно насколько тени несоразмерные, как зловеще они накрывают путников, кажутся величественнее, чем они есть. Мы живем в этих тенях не замечая самого предмета, не думая о нем. Так утренний разговор о птицах станет диалогом Платона, в котором можно препарировать уже знакомые идеи, повернуть их с новой стороны. Начинает припекать, надо идти: «К метро? Нет, на Луну».
– Да-да, я встал уже! Начни резать лук — донеслось из палатки Жу, моего друга и шефа кухни. Я решил, что идти спать перед обедом уже бессмысленно, включил музыку, надел горнолыжную маску — тщетно, клятый лук пробрался и заставил плакать. Слезы текли назойливо и заставляли делать перерывы — я вышел подышать. На улице у кухни уже толпилась дюжина кемпмейтов, уставившись в небо — двойная радуга, редкость в засушливой пустыне. Пойду посплю, обед уже практически готов.
Через шесть часов уютного и неожиданно прохладного сна я расстегнул палатку. Отодвинув дверцу я увидел улицу, молча сделал полшага назад, внутри что-то провалилось. Хотя вокруг было уже темно, я увидел, как весь лагерь превратился в глубокую лужу с глиняным дном. Передвигаться было решительно невозможно — щелочная пыль в мгновение превратилась в самую липкую в мире глину. Тимберленды утопали в ней, чудом не зачерпывая липкую жижу внутрь. Каждый шаг по луже добавлял нагрузки в несколько килограмм отборной глины, которая останется с тобой до конца пути. Рядом тонул линкор моего электровелосипеда, поваленного ветром в самую непроходимую жижу. Холодно. Не помню, как я оказался в ближайшей теплой палатке — это была уже родная кухня, но в этот раз полностью забитая людьми.
- - Да, ерунда, сейчас все высохнет!
- - Как меня достал этот чертов ливень, какого хрена Берн проходит в этой дыре!
- - Может переждем сейчас, а завтра что-то постелют на дороги?
- - Все тщетно, мы застряли и даже дойти до туалета невозможно!
С отсутствующим лицом я стоял у стенки и слушал разговоры. Молча ко мне подошел Жу, протянул жестяную кружку «джека» и миску лукового супа. Я немедленно выпил в два жадных глотка. Потеплело.
На утро пришло принятие – ренджеры, проходящие мимо советовали лагерю оставаться в тепле, чему мы послушно последовали. Из палаток громко вещало радио, собирая рекордную аудиторию. Раньше главной целью радио Black Rock был сбор слухов и предоставление микрофона для стендапа на тему бернерской жизни. Ведущие в прошлом балагурившие, лишь играя в радиостанцию – сегодня становились рупорами официальной информации. Я слушал их с помощью личной рации прямо в палатке, иногда высовываясь из нее по пояс и пересказывая последние информационные сводки: «сожгут ли “Мэна”?», «остался ли запрет выезда и выхода из лагерей?», «какой масштаб потопа на самом деле?». Не слушал радио только обладатель самого дорого среди нашего лагеря дома на колесах – он уже слепил «грязевика» (это как снеговик, но из грязи) и уже был полностью занят украшением жилища огромными резиновыми изделиями, которые он привез с собой «для костюма».
Во время бранча, который проходит по расписанию вне зависимости от погодных условий, я заметил, что люди начали скапливаться и смотреть какое-то видео на телефоне.
– Мы застряли, у нас кончается еда, вода. Власти объявили чрезвычайное положение, скоро начнется эвакуация, иначе наши жизни окажутся под угрозой.
Уверенно вещал из маленького окошка телеграмма наш мастер над «грязевиками», давая интервью огромному новостному каналу М. Кадр сменился, комментарий в том же духе давал еще один бернер.
– А это еще что за тип, знакомая морда?
Спросил я, надрываясь от сдавленного хохота из-за нелепого интервью.
– Так это водитель его! Он его роскошный RV (дом на колесах) привез.
– Водитель! Вот это фигура, а что это за тип у нас тут в лагере поселился? – Так П. – бывший мэр Варкуты, не знал? А резиновые изделия у него из собственного музея порнографии!
Нас прервала Ира, авторитарный лидер кухни и главный шеф-повар.
– Так, если у него там еда в лагере кончается – пусть ищит другую кухню! В нашем лагере ему больше еды не выдавать!
«Слышал, из брюле (соседний кемп, устраивающий цирк с факирами) уехал почти весь лагерь? Было 200 человек, а теперь за всех отдуваются и разбирают локацию 12-15 лидов», — с нескрываемой гордостью за нашу примерную сплоченность рассказал мне Женя. Он недавно переехал в Филадельфию, занимается всякими высотными работами: линии электричества, спутниковая связь и так далее. Незаменимый и неунывающий монтажник с вечным пивком в руке.
«Нам так нельзя – у нас 3 контейнера арт-объекта, а еще потом лагерь собирать. Нам нужны все!», — парировал я. Деловито проглотив полбанки мерзкого Bud Light, я заметил: «У нас 38 человек, из них 35 — верджины, включая нас. Может, на том и живем, кто еще может согласиться таскать 9 тонн металла по плае?»
«Считай вся Кремниевая Долина застряла на неделю в грязи — идеальное время, чтобы питчить». Эту шутку я слышал уже раз сто, но сделал усилие и улыбнулся биохимику из Долины, который не замолкал ни на минуту. Время примерно 6:30, вопреки слухам «Мэна» сожгли, вокруг пепелища уже станцевали хоровод нудисты, а хранители темпла Вавилона зажарили на углях барашка. Все танцевали не просто как в последний раз, а как-будто украли ночь у древнего злого языческого божка. «Да повернись ты назад и закрой рот — этот украденный рассвет ты в жизни никогда не увидишь, а шутки про застрявших LP и GP расскажешь позже». Но моего нового товарища уже несло: он показывал светящиеся колбочки, цветных мишек гами, зиплоки захватывающего вида содержимого — все собственного производства. «Иван, — ответил я, — это как Хуан, — улыбаясь перебил меня загадочный биохимик с лицом ацтека и уставился в заполненное людьми сердце Робота Харта. Я же не мог оторваться от поднимающегося огненного шара. Четверть людей уже разъехалась, этого рассвета не должно было случиться, финальная точка Берна случилась спустя два дня намеченного. Самый длинный берн, самый сложный берн, украденная ночь, но новое дарованное солнце.
Заключение
Меня смущал наш стихийный «лаунж». Зона отдыха отражала подход: «Пролетарий после трудового дня должен отдыхать культурно». Несколько кресел, одно с отломанным подлокотником, одинокий торшер, видавший виды кофейный столик, заваленный рациями, пивными банками и пепелом. Девушки нашего лагеря пытались было в первые дни что-то возражать, взывать к лучшим чувствам, мол нельзя так, но до дела не дошло, а после дождя и они махнули рукой. После чего парни принесли газовую горелку и все окончательно смирились с бардаком, а в последнюю ночь «лаунж» пришел в соответствие с общей картиной. Город почти разъехался, идти в общем-то некуда, вокруг тихая возня над кучками вещей, с тщетной надеждой разобрать лагерь так, чтобы уехать утром. Я уселся на свободный стул, уютно кутаясь в покрывало, и открыл бутылочку красного. На звук выкрученной с характерным шлепком пробки пришел Жу: сел, выдохнул и молча протянул стакан.
- Я вот все думаю про дом. Он может быть местом, может состоянием, но еще он может быть ничем, – начал я.
- Как это ничем? Это что-то вроде «что имеем — не храним, потерявши — плачем?» – я улыбнулся. Жульен любит говорить присказками и поговорками, иногда заменяя одни слова другими, но делая это с максимальным изяществом.
– Нет, я не про это. Отказаться от навязчивого поиска дома, освободить себя от этого, зная что именно тот самый «дом» ты уже потерял, и скорее всего ты не сможешь в него вернуться.
– Нельзя шлепнуться в реку дважды?
– Точно! Ты бы еще про вишневый сад вспомнил. Все это грустно, но освободившись от мысли о поиске дома. можно его по-настоящему найти. Он будет новый, другой, может, даже на том же месте. Помнишь, такое чувство, заходишь в квартиру и хочется сказать: «О, кажется жизнь налаживается!». Хотя, если вспомнить последний раз, это было много лет назад, и квартира представляла собой хрущевку с сомнительным подъездом.
Рядом с размаха развалился Дима-пожарник (только он не пожарный, и не имел никакого отношения к пожарной службе). Он был в куртке, лосинах, шапке-петушке и с грацией лыжника, съехавшего с дистанции, завалился на кресло-мешок, как в ближайший сугроб. Дима шумно закурил самокрутку и прервал нашу беседу рассказом о своей жизни в Лос-Анджелесе.
– Вот бомжи, говорите, а они живут не так уж плохо! Сколько Калифорния на них тратит – с ума сойти. Я как-то в Тендерлойне оказался (специфичный район ЛА), разговорился с одним: он встает к обеду, идет получает еду в столовой, потом тусит с корешами, подкуривается, идет в соседний палаточный лагерь – там празднуют "днюху" кого-то, выпивает, параллельно то сигаретку стрельнет, то еды поклянчит. В ночи – на боковую в своей палаточке. У него там и шкаф небольшой, электричество даже провел от столба ближайшего.
По ходу повествования Пожарника мы начали прыскать, к концу не могли остановиться от хохота – все оценили глупую схожесть нашего высоко организованного быта Black Rock City и палаточных городков бездомных Калифорнии.
– Пора расходиться – я хочу встать на рассвете и увидеть его перед отъездом, к чему приглашаю и вас.
Post Scriptum
— Знаю девочку, которая после первого берна переехала в Калифорнию, стала тренером йоги и нашла свой дом в коммуне какой-то. Двух детей не видела уже два года. Не все справляются.
— Думаю, я справлюсь. Мой дом не здесь.