Я тут имел бесконечное удовольствие отыграть на малой сцене с удивительным музыкантом - Дашей Ловать. И попросил своего друга Сергея Цветаева - чтобы он сформулировал, какие мысли возникают при ознакомлении с этой певицей и виолончелисткой.
Вот он мне пишет:
"Этому научил её старший брат — мир велик и не познан, мысли по эйнштейновски — открой двери и войди в него.
«Видишь наш подъезд? Вот он заканчивается. За ним, наш дом. И он заканчивается. И улица и квартал и город. Всё заканчивается. Континент. Потом и планета. Дальше космос. И он заканчивается? А где и как?» — такие вопросы он ей задавал. Брату было пятнадцать, а ей восемь. И всё в восьмилетней голове перевернулось и привиделись песочные часы, что успевают сделать оборот в точке крайней и как будто бы последней и всё немыслимое и неохватное, всё, что помещается в понятие вселенной, словно пружина начинает раскручиваться по новой из мнимого небытия заполняя собой пространство ещё мгновение назад бывшее пустотой.
Она говорит, что в восемь лет знала и Фрейда и Маугли, и Ницше и Заратустру и спустя ещё восемь была потрясена услышав про теорию большого взрыва — оказалось, всё недалеко от истины. От её истины.
Выходит, нет никакой пустоты — только перетекание мига. За него и держись...
Как в музыке — что ты слышал секунду назад? Что услышишь через секунду? Как это укладывается в голове? Как электричество идёт себе по проводам, а те лежат себе неподвижно? И почему в телевизоре помещается, да хоть и бы и нарисованная вселенная, а проведи рукой за панелью — пусто!
Обман?
Песочные часы.
Сам Карлсон не смог с этим разобраться — а ведь у него был пропеллер!..
Даша смеётся и в глазах у неё прыгают весёлые чёртики.
Она играет на виолончели, играет в театре, играет в кино, играет на чувствах беспечных слушателей ненароком забредших в окрестности её королевства. В жизни она не играет — если ты маленький и робкий, она тебя съест. Почти понарошку. И ты поймёшь — видимое, всегда есть одно из отражений реальности, но никогда не она сама.
Может реальность.
А может и Даша Ловать.
На вечеринке великого и временами ужасного (это он для имиджа и для острастки всяким неучам) Игоря Мальцева она играла рок. И пела. Было их двое — Даша с виолончелью и Корней на гитаре. Меня сразил «Summertime» — давно так по хорошему не приходилось «спотыкаться» на звуке, прилипать к действу, забывая о всём остальном. Я даже поймал себя на мысли что подхожу всё ближе и ближе пытаясь рассмотреть что-то невидимое, неуловимое глазу и уху.
Summertime
And the livin' is easy
Fish are jumpin'
And the cotton is high...
В такие моменты кажется что Юг жив и живы короли и королевы его. И царствует древний диксиленд земель Дикси и рок-н-ролл бесконечен и вечен и пребудет во веки. А она пела в тот вечер несколько вещей британской «Muse» и мне они слышались как речь знакомая, но не родная — ты понимаешь сказанное — ответить не можешь.
«Это потому «Muse», что иначе меня бы разорвало на осколки и разнесло на куски, а до этого был «Coldplay» и я сама себе удивлялась — а где тут Бетховен, где барокко?! А вот так сейчас и нет иного. Summertime... Джаз требует другого формата жизни. Это всё параллельные времена. Просто время очень ускорилось и теперь старая музыка не задерживается, слетает от ветра... Надо очень остановиться, очень переключиться внутри себя чтобы сегодня попасть в джаз. «Muse» тоже про настоящее — по сути классика, по драйву рок, а по поэтике... Мэт Беллами доносит важные вещи, чтобы молодёжь не ощущала потерянность, чтобы юные чувствовали что несут время на своих спинах».
А что несём на спинах мы?
Я задумываюсь о тщете и нужности всего сущего.
Мне казалось что мы встретимся и я сделаю дивный текст про то как сегодня настоящая музыка делает музыку ненастоящую... Вот мы встретились, отступать некуда. И она слушает Пламенева и говорит что он почти «новый Летов», но, нет, конечно, хотя поколению геймеров его мысли и тексты близки и если некому совсем будет до них достучаться то и что же тогда с ними будет?
Я спрашиваю, потеряны ли они — поколение геймеров? Даша отвечает, что скорее растеряны и им трудно, мир всё меньше гладит по голове и потому — рассказывать про музыку и книги важно, только без давления, его и так хватает: «Это всё вопросы внутренней честности и собственной скорости — кто знает... Кому и сколько нужно времени чтобы разглядеть за шелухой и чепухой настоящее. Его много. Мир велик».
Я слушаю Пламенева.
Я не видел людей уже несколько лет.
Думал, после войны их нигде уже нет.
Но сегодняшним утром... Я нашёл след!..
Оставляю комментарии относительно текущего момента внутри себя самого — кто я такой, чтобы судить о способных возвысить голос — мне лучше текстом.
Настойчиво спрашиваю — где проводники? Кто указал путь в музыке? Кумиры! Должны быть кумиры? В самом-то деле?
Отвечает, что да, есть такие — это она сама для себя самой. Видели вы подобную самонадеянность? Мы смеёмся и я говорю — а как же Элвис? Даже у Элвиса были кумиры.
Тогда она вспоминает Теодора Курентзиса и рассказывает как умеет он выйти на сцену и превратить оркестровый репетиционный сброд в совершенное и великолепное творенье божье и как все вздыхают томно и забывают о склоках и желании закопать друг друга в оркестровой яме...
Оказывается она к нему не прошла, хотя не очень там себя и видела, — «Зачем мне это сладкое рабство?» — смеётся. Чёртики прыгают всё веселее. Я соглашаюсь с тем, что для Курентзиса это определённо лучший из вариантов — кто знает что в противном случае происходило бы в его оркестре?
Над облаками мыслей светится солнце разума —
Вечно свободное, чистое от программ!
Мало ли кем, да даже тобой что сказано,
Я же себя никому, ни в куда ни отдам!
Её строчки.
В ней ощущается ярость анархии и прочный академизм — московская государственная консерватория, ГИТИС, барочный и джазовый вокал в гаагской академии. По классу виолончели — училище имени Ипполитова-Иванова, красный диплом Классической Академии имени Маймонида. Регалий предостаточно, меня впечатляет другое — столкновение с её реальностью — мы говорим совершенно на одном языке, но она упорно не соответствует тому представлению о ней, что сложилось в моей голове на вечеринке, когда пела она «Sumertime»...
Oh, your daddy's rich
And your ma' is good lookin'
So hush
Little baby
Don't you cry...
Она сочиняет музыку для себя и для спектаклей, она поёт барокко и Вертинского, декаданс и рок, джаз и стилизацию 60-ых. Но, ведь так не бывает?
Она играет в спектаклях и ставит спектакли, утверждая что театральные подмостки — мечта её детства. «Утиная охота» в «Et Cetera», «Стеклянный зверинец» в Театре Наций. Зачем я всё это перечисляю, кроме того, так ведь не бывает?
Она пишет стихи.
«Бесконечно наполненное летней романтикой существо!» — это она о себе. Можете и вы так? С непринуждённостью лёгкой?
Бесконечно чертя тонкими пальцами звёздные карты на плоскости стола уже возомнившего себя небом Даша говорит, что Древний Рим неизбежен, что он пророс через всю ткань человеческой истории, что люди жаждут хлеба, крови и зрелищ и плевать им на день вчерашний, а и более того — на завтрашний день.
Однажды она повстречала человека показавшего ей обратную сторону парадной вышивки жизни — смотри, мол, это ты на самом деле — месиво ниток, ничего не разобрать, сплошное отрицание гармонии и неприятие мира. И она услышала. Лет в двадцать. И изменилась. И поэтому академизм в ней никак не мешает буре анархии, даже и наоборот...
Спрашиваю: «Тот человек, он был волшебник?»
Отвечает: «Человек, да... Он был шаман...»
«Я была в музее Элвиса в Мемфисе. Это тоже самое, понимаешь? Невероятная смесь детства и величия. Я засыпала с Элвисом в ушах с четырнадцати до восемнадцати — он в крови. Когда я пою, я создаю внутри образ, удерживаю его, проживаю. Почему Элвис таков, что невозможно не откликнуться на его песни? Потому, что всё на самом деле. Только надо проживать, но не переживать. Иначе сгоришь. Он умел почти фарс превратить в чудо. Такое не повторишь, тоненькая грань между китчем и волшебством. Надо быть Элвисом...»
Мы пьём чай и молчим.
Наш диалог продолжается.
Даша говорит, что важно найти точку почитания внутри себя. Если уважаешь себя, просто по привычке будешь уважать и других, их мнение. В лоб — не достучаться.
«Знаешь», — говорит она, — «Это как Tik Tok — много плохих, неноских вещей, много плохих и неноских привычек. Мусор, он не поможет тебе выжить и победить. Значит — надо творить настоящее».
В разговоре выясняем — чтобы читать Павича и Толкиена не упуская смыслы, важно оказаться на их скорости. Мы перебрасываемся цитатами, сходимся на том, что скорости важно учиться переключать и тогда можно перекинуть мостики к любому возрасту от любого. Что толку кричать: «Культура пропала!», — она всегда пропала. Делай что должен и будешь услышан.
Как «Summertime».
«Я пою так как дышу. Ты же не думаешь когда дышишь. Только если задыхаться начинаешь. Вот так я пою. И следую своему предназначению. Умею создать музыку, не музыку, атмосферу, не атмосферу — на кончиках пальцев...»
На кончиках пальцев.
Весь бескрайний мир.
Свой лучший спектакль, с её слов, Даша сыграла на температуре «сорок» — внутри. Кто знает — сколько было снаружи? Болезнь, всегда испытание в нужный и исключительно неподходящий момент.
Вдруг прямо тогда и часы песочные перевернулись, дав обратный и новый ход бытию вселенной?
Тот спектакль...
«Кабаре Безумного Пьеро».
Впрочем — как и вся наша жизнь.
Весь наш единственный и лучший из возможных спектакль.
Summertime
And the livin' is easy...