Первый раз в жизни колокольчик сомнения в мужественности невероятно хорошо сложенного мужчины прозвенел в моей голове, когда я осознанно посмотрела балет: насколько бесподобны и элегантны были балерины, настолько глупо одетыми мне показались мужчины — в нормальных пиджаках, но в неприлично обтягивающих рейтузах. Признаюсь, мне было стыдно на них смотреть. Думаю, что этот образ наложил неглубокий, но перманентный отпечаток на мое восприятие красоты и гармонии. С тех пор слово «красота» в моем словаре применимо только к женщинам и некоторым пушистым животным, а так же к живой природе и предметам архитектуры и искусства. Назвать же мужчину красивым, на мой взгляд, можно только если в нем категорически не хочешь видеть мужчину. Впрочем, еще долгое время я не могла это для себя сформулировать. Может, мне казалось, что меня неправильно поймут? Или боялась сама себя неправильно понять: постоянные поклонники водились у меня с тринадцати лет — при чем здесь женская красота?
Разобраться в себе мне помог мой мой старый друг — ценитель прекрасного, блестящий инженер, успешный руководитель. Совершенно неожиданно мы разговорились о красоте человеческого тела.
Он был моим начальником в конце девяностых. Я проводила много времени в командировках в Москве; Манежная в то время все еще была большой стройкой; коллеги-европейцы озверевали от пробок; а я, как истиный патриот родного города, ежевечерне пыталась выгуливать их по своим любимым улочкам старого центра. Зная мою страсть к вечернему моциону многие благоразумно, еще до дессерта, ссылались на сильную занятость, и как тимуровцы, усталые, но довольные своей находчивостью, расползались по номерам смотреть БиБиСи и СиЭнЭн и переписывать протоколы прошедших заседаний.
И лишь мой начальник никогда не считал нужным притворяться, что он безумно занят и, безоговорочно доверяя моему выбору маршрута, шагал по Москве. Говорили мы во время этих прогулок не только о работе.
Случайно обнаруженная дырка в заборе напротив «Националя» подарила нам возможность облазить недостроенный торговый центр и прогуляться по дну навсегда теперь уже заполненного водой лубочно-разгламуренного кусочка речки Неглинки. Как-то раз полуночный снегопад очистил для нас от посетителей Красную площадь, и лишь стражи Мавзолея, не моргнув глазом и не поведя бровью смотрели, как я, разбегаясь и не падая, скользила по длинной-предлинной накатанной дорожке, а потом задрав голову и раскрыв рот пыталась напиться снегом. Недопозолоченный купол Храма с наклонившимися над ним головами журавлей-строителей, манил меня своей романтической новизной; при каждом взгляде на него мне вспоминалось, как я первый раз очень боялась опуститься с головой под воду, чтобы попасть из раздевалки в бассейн. Мы с мамой плавали вечером под прожекторами, в которых мелькали снежинки. От воды шел пар - это было волшебно. Впрочем, об этом я уже давно не вспоминаю. Облепившая периметр Храма Святая рать, напоминающая внешним видом и агрессивной сплоченностью своих рядов петроградских революционных матросов, вызывает у меня частичную атрофию чувства прекрасного на подходе к ракушке «Кропоткинской».
И конечно же в Москве мы ходили по театрам. Мой начальник коллекционировал «Ромео и Джульетту» по всему миру, включая постановки на языках, которыми не владел. После райкинского "Сатирикона" балета в «Большом» было уже не миновать. Тут-то я и вспомнила свою травму детства — обтянутых в мальчуковые рейтузы нелепо недоодетых мужчин.
- Посмотри, какой элегантный танцор! - примерно что-то в таком духе услышала я к своему огромному удивлению, пока разинув рот любовалась парящей в воздухе невесомой красавицей, партнера которой я воспринимала исключительно как подставку для ее затянувшегося грациозного прыжка.
- Ты что, шутишь?! Женщины намного красивей! - наверное, впервые в жизни я не только оформила эту мысль в слова, но и проговорила вслух.
- Да, женщины, конечно, невероятно красивы. Но я же мужчина. Как же я смогу любить себя, если я не способен отдать должное совершенству мне подобных?
Для меня было первородным откровением услышать такое от счастливого в браке, и совершенно очевидно симпатизирующего женщинам мужчины. В моем мозгу начала складываться многоуровневая революционная ситуация — его подход пошатнут мои представления о мироздании и создал новую систему координат для размышлений о себе.
Уж не вспомню теперь в подробностях, что и как я думала почти полтора десятилетия назад, но архиважнейшим осознанием стало то, что он был так успешен, тонок и по-доброму самодостаточен потому, что был открыт и умел любить себя: ведь когда человек чувствует себя всегда любимым, то он и другим может дать значительно больше! Это был первый в моем взрослом возрасте по-настоящему полезный урок взрослого мужчины.
А потом много еще чего было. Как-то раз меня довела до белого каления предклимактерическая французская секретарша, завидовавшая моей фонтанируюшей молодой жизнерадостности. В отчаянии, пытаясь на ходу не взорваться, я пошла к нему с вопросом, как поступить, чтобы не наделать глупостей и разрядить ситуацию — терпеть ее нападки, а особенно сплетни, становилось невыносимо. "Послушай, - сказал он мне. - У меня была старая мудрая тетя. У нее была прекрасная фраза: если собака писает на угол храма, неужели храму не всё равно?"
У меня встал перед глазами мерцающий в зимней темноте медный купол бассейного Храма, который, если верить новостям, на днях как раз собирались покрывать позолотой с алмазной крошкой, и робкая безродная белесая моська, задирающая лапу и пугливо озирающаяся по сторонам в ожидании пинка. Мне ничего не оставалось делать, как рассмеяться. Так, со смехом, я прожила несколько лет до ее пенсии — и дай ей Б-г пенсионного здоровья — меня эти годы многому научили.
Но научили ли бы, если бы рядом не было умных, взрослых, состоявшихся, не боявшихся воевать, если это действительно было нужно, а во всем остальном расслабленных, веселых и спокойных мужчин? Мужчин, которые спорили, обосновывая свою позицию доводами, а не эмоциями; мужчин, которые искренне смеялись над моими шутками и прощали мне фонтанирующее панибратство; мужчин, которые находили повод зайти ко мне в офис для того, чтобы стянуть конфету; мужчин, которые не обращали внимания на мою потекшую косметику и порвавшиеся колготки — поскольку ценили во мне совсем не это; мужчин, с которыми я работала несколько лет подряд не меньше десяти часов в день и не успевала использовать больше недели отпуска в году; мужчин, которые видели, что я близка к коллапсу и находили простые, хоть и неочевидные для женщин пути поставить меня на ноги; мужчин, в обществе которых я точно знала, что меня им не хватает, когда меня всего несколько дней нет на работе; мужчин, с которыми я праздновала в Москве свое тридцатилетие; мужчин, в общении с которыми я стала той женщиной, которая я сегодня.
Да, блестящие женщины в моей жизни тоже всегда были, есть и — я уверена — будут. Мои ближайшие друзья — несколько прекраснейших добрейших уникальнейших женщин, и я люблю их как родных.
По сей день мне время от времени (очень редко, если кому интересно) встречаются мужчины, которых я нахожу привлекательными, и если бы моя личная ситуация была другой, то я, может, попыталась бы выстроить с некоторыми из них интимное общение. И несмотря на сохранившуюся во мне уверенность о превалирующей женской красоте, привлекают меня все-таки мужчины. Мужчины грубоватые, уверенные в себе (но не самоуверенные), элегантные и острые в своем мышлении и способные к взвешенным поступкам. Мужчины, реализовавшие себя, и в то же время не перестающие с любопытством и интересом относиться к жизни; мужчины, которые знают, чего они стоят и именно поэтому относящиеся ко всем как к равным; мужчины, которые подтягивают окружающий мир до своего уровня; мужчины которые, несут себя одновременно с достоинством и смирением; мужчины, которые делают больше, чем говорят, а уж если говорят, то точно делают. Мужчины, которые ведут себя по-мужски.
Ведь это то, чего я не могу найти, обращаясь внутрь себя или вытирая очередные, ничем с мужской точки зрения не обоснованные слезы, о бескрайние жилетки своих родных подруг. И признаюсь, иногда эти неоднократно выжатые жилетки не могут заменить широкое крепкое плечо — пусть и в грубоватом теле с замашками хулигана, которому не суждено повзрослеть.
Мужчины, вы мне нужны и я люблю вас!
Об одном лишь прошу: ну не носите вы рейтузы поверх одежды в общественных местах!