Глеб Павловский

Глеб Павловский, политолог, соучредитель и директор «Фонда эффективной политики»

Станислав Белковский, политолог

Этот год важен тем, что его нельзя вспомнить. Редкие колумнисты теребят иероглиф «1993», с запозданием переживая нечто. Есть подвижки: публика теперь склонна к мысли, что палить из танка по горожанам незачем — жалкий вывод из великого прошлого, да пусть хоть такой. Отметим сей скромный успех аплодисментами.

В нулевые годы всеобщим вниманием завладел военный президент Джордж Буш — младший. Тогдашние остряки предлагали выбирать президента США всем человечеством, раз он и так управляет им. Прошло лет пятнадцать — и почти то же говорят о президенте Путине. С одной поправкой — этого хотят всем миром снимать. Путин ведь трижды был лицом года по выбору Time — так, может, американским гражданам его и уволить? У них есть и средство к этому — antiRussianmeasures regime, политика антироссийских санкций.

Железный закон августовского перелома ожиданий — в действии. Все обретает новые пропорции и меняется на вкус, на цвет. В Единый день голосования — 2016 еще спорили, надо ли идти на выборы. В сентябре 2018 года обсуждают лишь, при какой явке победит мэр Собянин — а на его предвыборном сайте избиратели протестуют против того, что в Люблино завелись клопы.

В российско-грузинской войне 2008 года, так называемый «Пятидневной», есть подвох. Неясно даже, кто ее начал, а в России за сомнительную честь ее авторства по сей день спорят президенты Медведев с Путиным — тогдашний с нынешним. Патриот Грузии вечно доказывает, что Саакашвили не отдавал первым приказ атаковать свой же Цхинвали. Патриот России возводит в триумф операцию против слабейшего противника, еле выигранную с напряжением всех сил. А за что воевали? Независимость Южной Осетии не выглядит ярким трофеем.

Всемирный банк и Джордж Сорос, а за ними Bank of America предсказывают новый мировой экономический кризис, аналогичный 1998-му, а Дмитрий Песков успокаивает: «Сегодня абсолютно другое государство, с абсолютно другим запасом прочности экономики».

Прямая линия с Путиным будет завтра — но уже прошла в эфире австрийского телевидения силами ведущего ORF Армина Вольфа. Прямая линия Путина была с австрийским народом, а не с российским. Ему задавали отвратительные вопросы, и он вынужден был отвечать, причем ведущий возражал на любой ответ. Путину было страшно неприятно, он умолял: «Секунду, дайте мне сказать. Вы хотите все время задавать вопросы или хотите слышать мои ответы?» Но, как раз потому, что Путина перебивали, его ответы впервые с давних пор бывали интересны.

Взглянем на вещи без предубеждений — вот правительство, не решающее ничего. Но это же так интересно! Крепкое, компетентное, ничего не решающее правительство получит свои решения готовыми прямо в пакетах. То, что министры ничего не решали, станет их алиби на случай провала. И мы знаем имя этого алиби — Путин. Слово «Путин» позволяет уйти от любого ответа. Отчего правительство таково? Всё решил всесильный Путин. Почему в правительстве тот же премьер? Так проще нерешительному Путину. Почему у правительства нет реальной программы? Так наш решительный Путин решил, смело пойдя на прорыв!

Инаугурационная речь Путина выглядела речью музеефикатора. Она была бы хороша при вступлении в должность директора Новодевичьего кладбища: президент клялся перед «страной грандиозных побед и свершений», перед «тысячелетней историей государственности и нашими предками», перед «их мужеством, неустанным трудом, непобедимым единством»... Но где живая Россия?

Тридцать лет назад, в 1988 году, я бывал в Ереване гостем комитета «Карабах», тогда всесильного. Стотысячные демонстрации уже были нормой, они шли ежедневно, и протест не отличался от праздника. Члены комитета, будущие президенты и премьеры свободной Армении, возили меня по стране. Все они желали независимости. Все ничего не боялись, ведь диаспора завалит Армению инвестициями, а турки вернут Арарат — для чего он им? На каждом перекрестке эти дивные советские интеллигенты, астрофизики и филологи тормозили, подолгу споря, куда свернуть и где лучше проехать. Я что-то предчувствовал, но не мог сформулировать — нехватка своего опыта мешала оценить недостатки чужого. До спитакского землетрясения оставались недели, до независимости и войны в Карабахе — полгода. Все из них, кто остался жив, стали воинами, и часто диктаторами, вот как вчера ушедший премьер.

То, что мы видим в Армении, — не цветная, а парламентская революция при опоре на граждан. И это не «раскол элит», а, наоборот, выход из раскола конституционным путем, вариант, который Россия для себя закрыла. Политическая культура Армении сильно отличается от нашей. Там никогда не прекращались политические дебаты и уличные манифестации разного рода. Участники и лидеры этих протестов потом избирались в парламент, хотя лидер оппозиции Никол Пашинян одно время был арестован и сидел в тюрьме.

Постановление о блокировке Telegram — «сигнал», один из первых шагов обустройства власти в новом санкционном пространстве — зондаж и разведка боем.

Все ужаснулись трагедии Игоря Вострикова, потерявшего в огне жену и детей. Из суммы смертей его семья — почти десятая часть. Он созвал город на митинг, мы восхитились. Перед замгубернатора стоял грубо оскорбленный им человек. Он требовал правды и, произнеся триггерное слово «режим», вдруг стал героем. К нему прислушалась страна. Востриков говорил о сотнях жертв режима — власти нехотя отвели его на гарь, открыли морги. Тулеев напел ему о «майданах», лично просил ему верить и обещал решение Путина. Востриков и это пересказал стране путано — как умел. Странно, что он вообще мог говорить, но он упрямо говорил и говорил вслух. Тут что-то пошло не так. Теперь его осуждали. Наш идеальный герой ослепительно неуязвим. Лучший герой для нас — жертва, а жертвы молчат.

Послание Путина, конечно, его личная пиар-акция, с классической ошибкой дилетантов — спутанной адресацией. Каждый получил сигнал, посланный не ему. Пенсионеры ночь не спали в страхе за внуков, а военные элиты холодно скучали на аниме с бомбардировкой США и Австралии. Они-то знают, какое оружие реально и что поступило в войска, а не десятилетиями застревает на стендах. Показной ажиотаж публики на собрании государственных мультимиллионеров в Манеже не впечатлит — попробуй не вскочить и не хлопать, когда сосед вскочил. Но с наибольшим энтузиазмом там выслушали только триллионные цифры расходов бюджета.

В XIX веке индивидуальный террор — покушение на представителей власти, включая самих монархов, — был относительно нормальным явлением. Он не считался чем-то запредельным и был, скорее, естественным и объяснимым средством сопротивления. Тогда не только в России, но и в относительно правовых странах законы было другими. Человек, который придерживался крайних по тогдашним временам взглядов, но при этом прогрессивных с точки зрения общества, брался за кинжал или револьвер, потому что у него не было другого средства настоять на своем. В традиционном обществе с монархической властью у сторонников альтернативных, либеральных идей вообще не было шансов каким-то образом вынести свою программу на выборы. Потому и отношение к ним в Европе было очень снисходительным — но, конечно, лишь со стороны общества, а не царствующих домов, церкви и полиции.

В России то, что считалось неактуальным, затем вдруг оказывается запоздавшим. Смотреть на зачитывание приговора не стоящему на ногах Никите Белых мучительно. Но поздно говорить и о том, что следственные тюрьмы России пыточные — об этом покойный Валерий Абрамкин, член СПЧ и бывший зэк, бесполезно твердил 20 лет. А теперь это банальность и общее место. Поздно говорить о выборочности репрессий: их избирательность предпочтительна перед их массовостью — для всех, кроме немногих, кто назначен в жертву.

Наблюдатели наперебой ставят вопрос об «интриге выборов», о их «драматургии». Интрига есть, хотя никак не была представлена в жалкой постановке в Нижнем Новгороде на автозаводе Дерипаски. Похоже, никто в зале не знал, о чем спрашивать. Все наперебой что-то рассказывали кандидату — о чем? О стране, зовущейся «путинской Россией», которой сам Путин не знает. У них не было к товарищу Путину вопросов, они имели к товарищу Путину ответы; и Путин вел себя так же. Он сразу заявил, что намерен не отвечать, а «воспользоваться вашими вопросами, чтобы еще раз сказать о том, что считает важным». Это что-то из драматургии японского театра но.

Более 20 лет назад, ранним утром 28 мая 1996 года Борис Ельцин вылетел на Кавказ. Это держали в тайне. Шла война в Чечне и президентские выборы в остальной России. Кандидата доставили на российскую военную базу — аэропорт Северный. Там он поздравил военных с полной победой над чеченскими террористами и вылетел обратно в Москву.

Борьба Навального протекает в ненормальных условиях: он отсечен от крупных средств массовой информации и общенационального телевидения, плюс постоянно звучат заявления, что он не будет допущен к выборам. Об этом надо помнить, пытаясь понять его действия.

Это была чрезвычайно любопытная прямая линия. Мы увидели смерть жанра. Это даже хуже, чем просто отменить прямую линию. Путин не ответил почти ни на один вопрос: не только тревожного, обеспокоенного общества, недовольной оппозиции, но и тех, кто управляет страной — бюрократии и управленцев. Он показал, что даже не считает нужным это сделать.

На первый взгляд, не произошло ничего политически важного: и в Москве, и в регионах вышло не так много людей; прозвучало не так много политических лозунгов (лозунги Навального были скорее поводом выйти, чем причиной). Но было много воодушевления: ощущения от произошедшего у всех очень сильные — не только у участников митингов, но и у тех, кто наблюдал за ними из Кремля.

[stamp-one]В ночь на 15 ноября Следственный комитет арестовал министра экономического развития России Алексея Улюкаева по подозрению в вымогательстве взятки от «Роснефти». Вскоре стало известно, что Улюкаев собрался уйти в отставку еще в октябре. Политолог, директор «Фонда эффективной политики» Глеб Павловский рассказал «Снобу», что стоит за этой историей и почему Путин провоцирует министров на взятки

[stamp-one]Более сорока действующих депутатов «Единой России» приняли решение не участвовать в праймериз, а это значит, что они не пойдут на выборы в Думу от партии власти. Среди отказавшихся большинство так или иначе связаны с бизнесом и предпринимательством. Политолог, президент Фонда эффективной политики Глеб Павловский рассказал «Снобу», зачем «Единая России» обновляет кадры и принесет ли ей это победу на осенних выборах

[stamp-one]Экс-министр финансов Алексей Кудрин предложил досрочно провести выборы президента, так как «ни одна серьезная проблема в течение трехлетнего периода решена быть не может», а «Россия сейчас находится в полноценном кризисе». Политолог Глеб Павловский рассказал «Снобу», кому выгодно предложение Кудрина и возможен ли в России сценарий досрочных президентских выборов

Сколько раз в своей жизни человек, который не занимается ничем противозаконным, может произнести последнее слово? За последние полтора года это мое шестое или десятое последнее слово. Как будто наступают последние дни. Вы все — судьи, прокуроры, потерпевшие — в разговорах со мной смотрите в стол. Все мне говорят «Алексей Анатольевич, ну вы же все понимаете». Я все понимаю, понимаю, что вы сейчас не вскочите или представитель «Ив Роше» встанет и скажет: «Вы меня убедили». Нет, я понимаю, что люди иначе устроены. Никто семье не скажет: «Я сегодня посадил заведомо невиновного, и мне с этим жить». Я понимаю, что будет звучать «Вы же все понимаете» или «Ну а чего он на Путина...»

 

Германию, Польшу и США формула Януковича более-менее устраивает: главное для них увести людей с улицы, прекратить это кошмарное зрелище, то есть получить символическую победу оппозиции, ориентированной на Европу. В России, конечно, беспокоятся о том, кто будет обеспечивать интересы России в Украине, но этот вопрос требует политической работы.

Станислав Белковский, политолог:

Глеб Павловский, политолог: