Виктор Майклсон

Двойная выставка Кабаковых и Эля Лисицкого, приуроченная к 80-летию Ильи Кабакова, занимает все семь этажей Мультимедиа-арт-музея. За всю историю МАММ это случается впервые — куратор музея Екатерина Иноземцева говорит, что обычно они не отдают весь музей под один проект. По ее словам, днем ранее на официальном открытии выставки было «смертоубийство». Но «Снобу» повезло: нам удалось прогуляться по почти что пустому музею в теплой дружеской компании.

Для Slow Food (международной экогастрономической организации) организация рынков и фестивалей вроде того, что пройдет в Москве с 30 сентября по 2 октября, — архиважное дело. Вернуть фермеру покупателя, обеспечить фермерским продуктам присутствие на каждом столе — одна из главных задач сторонников движения (сегодня их более 100 тысяч в 153 странах мира). Еще Slow Food борется за сохранение биоразнообразия и учит детей по специальным программам, тренирующим вкусовые навыки.

Американская школьная учительница Кристина Томас подала в суд на власти штата Миссури. Новый закон, который запрещает учителям френдить своих учеников в социальных сетях, по мнению Кристины, ограничивает ее права: теперь она не может френдить своих собственных детей, которые тоже являются ее учениками. Закон был принят в рамках кампании по борьбе с педофилией, и его задача — свести к нулю все неформальные контакты учителей с учениками. Ограничения касаются любой онлайновой коммуникации: если речь идет о школьных заданиях, к переписке должны иметь доступ администрация школы и родители. А сетевое общение не по школьным вопросам запрещено вовсе. Причем не только со школьниками, но и с выпускниками.

Действительно, неудобно как-то вышло. В «Догвилле», как мы помним, режиссер очень убедительно изображает бесконечно порочную, безнадежно черную природу самых обычных людей. После того как кучка добродушных и порядочных с виду бюргеров насилует и принуждает к рабскому труду случайно забредшую к ним в город беззащитную женщину, единственным выходом оказывается очистительный огонь — гангстеры с пулеметами, сметающие Догвилль с лица земли, как Содом. И Триер, очевидно, понимая, что «раз пошутивши про Гитлера, кто тебе поверит», не стал дожидаться нападок, а первый дал интервью датской газете Politiken. Режиссер счел нужным пояснить, что Брейвик неправильно понял мораль фильма и что — настоящая сенсация! — он, Триер, отнюдь не призывал к массовым убийствам. «Я чувствую себя ужасно, когда думаю о том, что "Догвилль", который я считаю одним из своих лучших фильмов, стал своего рода сценарием для террориста», — сказал Триер. И пояснил, что, снимая «Догвилль», он имел в виду «не оправдать насилие, а спросить зрителей, смогут ли они принять решение главной героини, которая лишила жизни стольких людей ради мести», и вовсе не предлагал зрителю идентифицироваться с ней.

Мотивацию режиссера в принципе нетрудно понять. Например, ему нужна была провокация, а планку провокации Триер за свою долгую творческую жизнь успел поднять высоко. То есть нужно было сказать что-то абсолютно недопустимое — и режиссер посягнул на одно из незыблемых табу: помянул Гитлера. Хуже могло быть, наверное, только если бы Триер объявил себя педофилом: в этом случае даже я бы скривилась, а я, как уже было сказано выше, понимаю Триера и испытываю к нему симпатию. Почему — будет сказано ниже.

Почему хороших научных исследований, тестирующих еду на предмет ее лекарственных свойств, так немного? Это объяснимо: чтобы провести исследование, нужны приличные деньги, причем не факт, что результат исследования их оправдает — это в какой-то степени лотерея (внутреннему устройству всей этой индустрии посвящен очерк Ильи Колмановского «Побочный эффект», опубликованный в октябрьском номере журнала «Сноб»). Сейчас крупными суммами, которые можно вложить в такую лотерею, располагают в основном большие фармакологические концерны. И им надо производить новые препараты, а не доказывать пользу тех или иных продуктов. Потому что если испытания покажут, что ложка оливкового масла так же хорошо помогает при легкой стадии депрессии, как и рыбий жир в капсулах, тогда фармацевтическим компаниям это не интересно. А у тех, кому такие исследования были бы выгодны (например, производителям оливкового масла), нет таких бюджетов на науку. Впрочем, это лишь одна из теорий, которые легко оспариваются. Но именно в отсутствие большого массива статистически корректных данных, каким образом та или иная пища действует на организм, у каждого из нас есть свой правильный ответ на вопрос: «Что бы такого съесть, чтобы выздороветь?» И это тот случай, когда личный опыт бессмысленно подвергать сомнению, зато им бывает очень полезно поделиться. 

Как-то я провел на сайте опрос: «Что самое противное из того, что вам приходилось есть?» Выяснилось, что большинство вспоминает не крыс, змей и насекомых, а комки в манной каше и молочный суп, которым их пичкали в детском саду. Стало понятно, что нанесенный нам в детском саду гастрономический удар был почти что сокрушительным. Детский сад поломал представление о еде как о чем-то приятном, вкусном, познавательном. Принятие пищи на долгие годы стало тем, чего хотелось избежать. И уж точно детские сады надолго отбили любовь ко многим продуктам и блюдам. Как и желание пробовать что-то новое. Я, например, только к 30 годам окончательно излечился от детсадовского комплекса. Начал есть цветную капусту во всех ее видах, и обычную, пить кисель и прочее. А ведь почти всю мою сознательную жизнь все это вызывало во мне рвотные позывы. Мы решили, что нужно отправиться в детские сады и лично проинспектировать, чем же сейчас кормят детей. И выяснить, наносят ли им гастрономические травмы, схожие с нашими, или времена (и блюда) изменились. Вот точно, что изменилось, так это география нашего проживания. Так что мы пошли сразу в три детских сада — московский, лондонский и нью-йоркский.

[heroes]