Гранитная мастерская

Доктор лукавит! Говорю вам! Я это точно знаю! Дело в том, что я родился над магазином детской одежды. Второй этаж. Именно здесь были приобретены мои первые коляска, ползунки и деревянная машинка, которая, если мне не изменяет память, больше напоминала болид «Формулы-1». Семья наша жила скромно, но всякий раз, возвращаясь домой, мы непременно заходили сюда. Как правило, мне дарили мелочь: открытку, точилку или карандаш, но разве есть для ребенка вещь важнее самого процесса покупки? Мама вручала мне флажок, раскраску или набор цветной бумаги, и я был счастлив. Вбежав в кабинет отца, я с улыбкой до ушей кричал: «Пап, смотри, что у меня есть!» Папа не смотрел.

Когда мне исполнилось шесть, на месте детского магазина вырос канцелярский. Я грустил, но мама объясняла, что это очень даже хорошо. «Теперь нам не придется бегать по всему городу за тетрадками». Здесь были ручки, карандаши и широкие прозрачные линейки. Однажды я вернулся домой с глобусом, но не успел сказать отцу: «Папа, смотри что у меня есть!», как он холодно пробурчал: «Бесполезная покупка. С учетом перманентных войн, эта штука станет ненужной уже завтра». Я очень любил отца, а потому уже следующим утром вернул глобус в магазин. Поставив планету на прилавок, я заявил продавщице, что пока она храпела в стенку, границы нескольких африканских государств, вполне вероятно, были перечерчены. Вырученные за глобус деньги я спустил на марки с изображением лыжников. Много лыжников, которых я вырезал весь вечер.

Вслед за канцелярским случилась парикмахерская. Она появилась аккурат в то время, когда я научился писать это слово без ошибок, и просуществовала недолго, однако на всю жизнь я запомнил прекрасные минуты ожидания в обществе мужчин, которые обсуждали футбол, политику и, конечно же, ноги Анны. Именно здесь, в парикмахерской, я впервые столкнулся с тем, что было принято называть «моральным выбором». Оказавшись в кресле, я всякий раз задавался одним и тем же вопросом: «Класть или не класть?» Мне хотелось положить руку на подлокотник, как это делали «все мужики», чтоб прикоснуться к ногам Анны, но я замечал, что самой неприступной женщине нашего квартала это не нравилось. Почувствовав локоть, она всегда делала шажок назад, выставляя в сторону попку, что, впрочем, вызывало всеобщий восторг. Мне мечталось быть с Анной, а потому руки мои, как правило, оставались на коленях. Думаю, именно этим стоит объяснить тот факт, что у нас ничего не вышло и парикмахерскую закрыли. Но это и хорошо.

Открыли цветочный! И очень даже кстати! С одной стороны, в моду входили длинные волосы, с другой — в соседний подъезд переехала семья с двумя девочками невероятной красоты. Младшей, Софии, было шестнадцать, старшей, Елене, девятнадцать. Боже мой, если бы вы только знали, что эти родственницы делали с моим сердцем! Едва в руках моих оказывались деньги (как правило, найденные в папиной библиотеке), минуя лифт, я бежал вниз, чтоб купить очередной букет сестрам М. Да-да, с первых же дней я ухаживал за обеими. Розы, ландыши и тюльпаны. Хризантемы, маки и (конечно же!) все на свете полевые цветы. Только глупец стал бы выбирать между великолепным и совершенным. Мы часто встречались на улице, подолгу разговаривали во дворе, к тому же нередко оказывались за одним столом, когда родители наши отмечали общие праздники. К сожалению, одним дождливым днем родители Софии и Елены решили переехать в Канаду. Я был совершенно разрушен, а потому ни в коем случае не переживал о закрытии цветочного магазина.

Несколько лет я ходил мимо пустой витрины. Мама говорила, что это, пожалуй, даже правильно. «Все равно у нашего отца больше нет денег, чтобы что-нибудь покупать». Когда на месте цветочного открылся ресторан, мы поняли, что деньги у кого-то все-таки остались, просто не у нас. Папа очень переживал. Он говорил, что невозможно во все это поверить. К ресторану приезжали люди на черных машинах, и, время от времени, другие люди на таких же черных машинах стреляли по окнам, за которыми когда-то были цветочный, парикмахерская, канцелярский и детский мир. В конце концов эти странные ребята взорвали ресторан, и по дому нашему пошла трещина. Мама сказала, что нам пора переезжать, но папа отказался. Мама собрала вещи и предоставила мне возможность выбирать. Я ответил, что хочу остаться дома. Мне было интересно, что откроют под нами. Папа грустил, а мама вышла за математика, который продавал «гербалайф», и уехала в Хайфу.

Нулевой этаж вновь пустовал. Поступив в художественную академию, я представлял, что однажды открою здесь собственную галерею. Не срослось. Пока же вместе с отцом мы спускались во двор и, закурив одну на двоих сигарету, наблюдали за тем, как в нашем магазине делают ремонт.

— Что, думаешь, они построят?

— Может, книжный?

— Да брось ты! Кому теперь нужны книги?

Книжный действительно не построили. Был магазин автозапчастей, были «Охота и рыбалка». Авиакассы и агентство недвижимости. Был салон связи и магазин удобной обуви. Когда все супинаторы были распроданы, кто-то решил открыть часовой. Стрелки наворачивали круги, и, докурив последнюю сигарету, мы с отцом наблюдали, как уходит время…

— Тебе пора жениться, — однажды сказал папа. Я выкинул бычок и согласился.

Ювелирный просуществовал два года, затем помещение арендовала нотариальная контора. Мне посчастливилось стать преподавателем в художественной академии и застать те прекрасные месяцы, когда в магазине под нами располагался джазовый клуб. Кажется, я печалился, но был счастлив. Кажется, папа тоже. Пожалуй, это были лучшие годы в нашей жизни, которые, увы, завершились повышением арендной ставки. Клуб закрылся — открылась аптека. Тогда же не стало отца. Так совпало, что вместе с открытием «Зеленого креста» мне поставили этот дурацкий диагноз. Мы теперь все очень боимся рака, кансерофобия достигла невиданных масштабов, а между тем, к сожалению, есть немало других дерьмовых болезней. Впрочем, все это не так уж и важно. Теперь уж не важно. Я знаю, что мне осталось всего ничего. Я же говорил вам, что, подбадривая меня, доктор, безусловно, лукавит. Да-да, я больше не верю ему. Нет, вы не подумайте, что я уж так сильно печалюсь! Нет-нет, я все понимаю. Я бы даже сказал, что так оно и должно быть. Наверное, единственное, что меня по-настоящему расстраивает, так это то, что я уже никогда не войду в наш детский магазин…

Почему я в этом уверен? Все очень просто… Дело в том, что несколько дней назад у нас здесь открылась гранитная мастерская.