Весь год мы играли в города — места обитания участников проекта «Сноб». Наши корреспонденты писали о забастовках, премьерах, выставках, вечеринках. Вот какие события в Нью-Йорке, Лондоне и Москве показались им самыми значимыми:

Мел себе один дворник вдоль Николаевского вокзала, бывшего Ленинградского. Мел-мел — и нашел город. С виду пустой. Попинал ногой — нет, кто-то там внутри есть. Присел, заглянул между автострадами — да, люди какие-то бегают, чего-то там едят, на машинках катаются, молятся. Дети сосредоточенные ходят. Подошел с другой стороны, поднял пару крышек — нет, вроде все в рабочем более или менее состоянии: электричество есть, например, шкафы всякие стоят, веники. Нормальный вроде город, чего выбросили — непонятно.

Жители Москвы, кажется, в этом году окончательно выбросили Москву. Выбросили так, как выбрасывают старый кукольный дом, — не то чтобы он пришел в негодность, а просто совершенно потерял свое невероятное, тайное, пыльное обаяние. Была волшебная игрушка, где жили и старый пупс в дурацкой мантии, и взвинченная балеринка, и китайская копеечная собачка, на все согласно кивавшая, и всякий народ помельче — то чай пили, то в гости ходили с этажа на этаж, то ссорились, то песни пели. Хотя в темноте от дома бывало страшно: игрушки вроде спят, но что-то все-таки шевелится — не то тараканище с усами, не то призрак почти одноименной княжны. Своя вещь, что в этом доме устроишь, то и будет. А потом вдруг начинается какая-то гадость: то дом тебе палец прищемит какой-то переборкой, то на ногу печная труба упадет, то какой-то мерзкий запах возник, и уже не истребишь, то плесень по крыше поползла. Ты его чистишь-чистишь, моешь-моешь, чистишь-чистишь, а он все хуже и хуже, и запах все хуже, и собачку с балериной давно пришлось эвакуировать, пока плесень их не съела. И вот наступает некоторый день (год), ты просыпаешься, смотришь — а твоя любимая игрушка уже и не игрушка, и не твоя, а какая-то зловредная коробка с перегородками. И кончилось твое терпение делать вид, что ее можно починить, и ползать вокруг нее кругами, когда она норовит тебе то занозу вогнать в руку, то штаны щепкой разорвать. Вынесешь ее прочь, и подберет ее не дворник, а кое-кто похуже. Может, что и тараканище.

В 2009 году все чаще начинало казаться, что жители Москвы уходят во внутреннюю миграцию. Без «э» в начале, потому что речь идет не о «внутренней загранице», а о своего рода десятках внутренних (не географических, а ментальных, что ли) деревенек, городков, маркграфств, герцогств и дачных участков. Просто не очень хочется называть «своим» город, в котором люди, призванные охранять жителей, то открывают по этим жителям пьяную стрельбу (как майор Евсюков, начальник ОВД Царицыно, в апреле убивший троих и ранивший десятерых в городском супермаркете), а то пишут начальству челобитные: мол, другие-то, ваше тараканье сиятельство, еще похуже меня будут (как это сделал майор Дымовский, в ноябре выложивший на YouTube видеообращение к Путину с жалобами на бесчестное начальство). И не очень хочется считать «своим» город, с отвратительным упорством норовящий хвастаться перед собственными жителями наиболее позорными эпизодами прошлого — то восстановит хвалу самому главному Тараканищу на стене отремонтированной станции метро «Курская»: «Нас вырастил Сталин на верность народу», а то бессовестно и безжалостно начнет манипулировать словом «ветераны», чтобы снять вывеску с ничем не примечательной шашлычной «Антисоветская», якобы своим названием оскорбляющую ветеранов, сражавшихся за СССР. Да и передергивает немножко, если думать о городе, где от ненависти к Тельману Исмаилову, бывшему хозяину огромного и страшного Черкизовского рынка, обманывавшему этот город всеми правдами и неправдами, а потом сбежавшему в золотой турецкий дворец, принимаются гонять, выселять и сажать китайских, корейских и киргизских гастарбайтеров, все эти годы питавшихся растворимой лапшой, спавших в бараках и с утра до ночи таскавших по Черкизону тюки с товаром, чтобы беднейшие жители города могли хоть как-то прибарахлиться. Да и город, который, несмотря на яростные протесты жителей и экспертов, сносит Центральный дом художника — один из главных культурных центров столицы, и заставляет Русский музей отдать в отстроенный на Рублевке храм дышащую на ладан «Богородицу», которую реставраторы боятся даже вынимать из запасника, чтобы она не осыпалась, не очень хочется называть «своим». И город, в котором суд признает, что лозунг «Убивай хача, мочи хача!», под который был убит весной десятиклассник Тагир Керимов, не экстремизм, а лозунг «Свободу не дают, свободу берут!», с которым двое правозащитников пришли на митинг в поддержку прав подростков, — экстремизм, называть «своим» не очень хочется. Да и что там называть — ощущать его своим не хочется. Год 2009-й оказался годом, когда газета «Большой город» вышла с заголовком «Москва, которую мы потеряли» — и была права: такая Москва есть.

К счастью, проиграв по большому счету свой кукольный дом и отдав его тараканищам (под охрану, видимо, «православных народных дружин», начавших недавно действовать на северо-западе Москвы), жители Москвы начали постепенно выстраивать себе Москву внутреннюю. По мере того как любить город в уходящем году становилось все труднее, все важнее стало любить ближнего и делать что-нибудь в расчете не на благо всей Первопрестольной, а на благо таких, как ты. По этой логике — «создай себе свою Москву» — возник волшебный книжный магазин «Додо», где можно читать, лежать на пуфах, рисовать иллюстрации с детьми, слушать лекции и заказывать себе любую существующую книгу; возникла огромная галерея современного искусства «Гараж», в этом году принявшая Биеннале современного искусства и начавшая, среди прочего, проводить детские экскурсии по взрослым выставкам; возникло кафе «Море внутри», сделанное от начала до конца, включая покраску стен и ошкуривание деревянных столов, собственными руками владельцев. По той же логике «Винзавод» в этом году превратился из эстетского выставочного пространства в живой и сложный организм с магазинами, кафе, лекториями, лавочками, альтернативными галереями и одним из самых странных туалетов в городе. По этой же логике «хенд-мейды» и «хенд-мейкинг» превратились за последний год из аутичного занятия для духовно богатых дев с бисерными фенечками в альтернативную дизайнерскую культуру, с постоянно действующими рынками вроде Sunday Up Market, где раз в месяца полтора собираются до ста независимых дизайнеров, с чуть ли не еженедельными клубными ярмарками, с магазинами и магазинчиками аксессуаров и одежды, постепенно дающих Москве шанс научиться одеваться не по Vogue, а по собственному вкусу. Создай себе свою Москву — и открытые лекции на любые темы стали в уходящем году читаться не в государственных вузах, а в галереях, клубах и кинотеатрах. Создай себе свою Москву — и родители стали выкупать землю во дворах и сообща строить детские площадки.

«Создай себе свою Москву», в общем-то, звучит так современно и демократично и даже напоминает чем-то слоган Think Global, Act Local. Проблема только одна: act local вполне присутствует, а вот think global к концу 2009 года оказалось практически ненужным, потому что бесполезным. Думать о Москве «глобально» — только расстраиваться. Пользы не больше, чем от попыток разгонять облака люстрой Чижевского (специально установленной во дворе Комитета по науке и технологиям этой осенью). Легче внутренне мигрировать в свое клубное маркграфство, в малое герцогство независимых кинотеатров, в тихую коммуну творческих мастерских. Пусть тараканы ездят своими кортежами. У нас есть своя Москва.

Беда только в одном: несколько десятков тысяч «своих Москв» перестают быть Москвой. Если повторять себе «это не мой город» достаточно часто, он и правда перестает быть твоим. И не только в те моменты, когда менты сбивают пешеходов и сбегают, или когда сносят исторический центр и осеняют развалины Генпланом, или когда с воем едет по встречке в час пик мелкий рыжеватый тараканчик, спешит на ковер к своему тараканоиду, — он перестает быть твоим навсегда. Даже очень странные бронзовые тигры у особняка на Тверской, 21, и те перестают быть твоими и воротят свои плоские морды.

Мел себе один дворник вдоль Николаевского вокзала, бывшего Ленинградского. Мел-мел — и нашел город. С виду пустой. Попинал ногой — нет, кто-то там внутри есть. Нормальный вроде город, непонятно только — выбросили его или это он просто стоит, хозяев ждет.