Сергей Николаевич: Царь-Плисецкая

Было холодно, но солнечно. Англичане такую погоду называют Queen’s weather — в том смысле, что королеве такая погода очень идет: ветер не срывает шляпу, не задирает подол, с неба ничего не льет и не падает. Все чинно и благородно, как раз чтобы перерезать очередную ленточку. Приехали все телевизионные каналы, и пишущая братия тоже подтянулась. Раньше они все размещались по ложам и ярусам Большого театра, а теперь сгруппировались вокруг мраморного постамента, на котором высилась огромная скульптура Майи Михайловны Плисецкой.

Честно говоря, я даже не ожидал, что она будет такая большая. Эта вам не изящная балетная статуэтка, вписанная в зеленую перспективу какой-нибудь садовой аллеи или парка. Это огромная бронзовая Гулливерша на высоченном гранитном пьедестале, вроде того, на котором по всем площадям Восточной Европы раньше высились советские воины-освободители. Кое-где, впрочем, они остались стоять до сих пор. По своим габаритам бронзовая Майя Михайловна вполне могла бы с ними сравниться. Но дело, наверное, не только в этом. За этим стремлением к монументальности прослеживается генеральный тренд наших дней: великая история, великая культура, великая страна. Все мифы и легенды, как древнейшие, так и новейшие, для этого вполне могут сгодиться. Для каждого из них найдется и свой постамент, и подготовленная речь. По мне, так это можно стерпеть и даже не заметить. В конце концов, сколько этих памятников расставлено на улицах нашего города. Каждый раз переживать из-за их художественных несовершенств или эстетических несоответствий — здоровья не хватит. Но Майя, Майя… За что ей это? Она, которая так не любила пафос. Так смеялась и презирала любой официоз, так не хотела становиться памятником при жизни. Мне как-то рассказывали ее друзья, как, заприметив у них дома свое скульптурное изображение — что-то вроде мраморного бюста, вполне, к слову сказать, художественного, — деловито поинтересовалась: «А молоток есть?» — «Зачем?» — «Очень хочется мне эту башку расколотить». Еле отговорили от акта вандализма. И живописные портреты она свои не слишком жаловала. Дома у нее только один висел. Кажется, кисти Сарьяна, да и то весьма условного сходства. Помню один из наших последних разговоров:

— Вы видели панно со мной на Большой Дмитровке?

— Видел.

— Скажите, только честно, это ужас?

— Ну почему ужас, Майя Михайловна? Красивое панно.

— Вы слишком воспитанный, Сережа. Но вы хотя бы верите, что лично я к этому не имею никакого отношения?

Верю, конечно, верю, Майя Михайловна!

Даже в поздние года, когда уже всем все должно быть все равно, ей не изменяли ни вкус, ни чувство меры. Но что было делать со всеми дарами, орденами и подношениями, которые просыпались на нее особенно щедро в дни ее юбилейных торжеств? Было бы лицемерием сказать, что она была к ним совсем равнодушна. Вовсе нет! Майя была женщина и великая актриса. Она мгновенно сбрасывала несколько десятков лет, когда на нее были направлены телекамеры и влюбленные глаза. Ей нравилось быть в центре всеобщего внимания и поклонения. Но при этом сколько самоиронии, какая беспощадная трезвость во всех оценках и характеристиках!

Не надо обладать слишком богатым воображением, чтобы представить ее огненный монолог на тему монументальной бронзовой дамы, застывшей с поднятыми руками и с чем-то непонятным на голове. Но что теперь делать? Не переносить же ее в Музеон ко всем обидчикам и врагам Плисецкой? Пусть стоит. В конце концов, она лишила начальство удовольствия покрасоваться около своего гроба, не могла же она запретить им поставить памятник в свою честь. Тем более что все расходы взял на себя преданный друг и щедрый меценат Алишер Усманов. Так что ни рубля из городского бюджета или министерских денег потрачено на эту красоту не было.

Как осторожно предположил Родион Константинович Щедрин, может быть, здесь когда-нибудь обустроят уютный сквер, которых так не хватает в центре, и посадят кусты сирени, которую она так любила. Здесь будут встречаться молодые люди, назначать друг другу свидания, зазвучит музыка. И кто знает, может быть, даже появится новый мем — «Встретимся у Майи». А вот это ей бы наверняка понравилось и даже заставило бы смириться с тем, что она, такая огромная, грозная и неулыбчивая, будет возвышаться над пешеходами и машинами на Большой Дмитровке. Впрочем, это только мои предположения.

…Из динамиков звучат зловещие фанфары «Кармен-Сюиты». Телевизионщики мечутся между Щедриным в меховой ушанке и Валерием Гергиевым с железным корсетом на ноге — маэстро недавно повредил мениск, но сегодня вечером он уже должен дирижировать в Париже. И со всех сторон только и слышно: «великая балерина», «великая балерина», «великая балерина».