«Накануне “Букера” я успокаивал Елизарова: “Ну, не расстраивайся, все равно дадут Шарову”, — рассказывал на следующий день после церемонии Борис Куприянов, создатель книжного магазина по искусству при “Гараже” Даши Жуковой и хозяин “Фаланстера”. — Но когда в день церемонии к нам пришла женщина из букеровского комитета и купила шесть “Библиотекарей”, я понял, что получит Миша Елизаров: “Может, Шарова еще возьмете?” — “Нет, Шаров не нужен”».

Букеровская премия, не единожды попрекаемая за консерватизм, в итоге досталась человеку без галстука — зато в глухо зашнурованных армейских ботинках и при неизменных подтяжках — за фантасмагорию, исполненную тоски по Небесному Союзу, в котором разворачиваются настоящие боевые действия за животворящие книги номенклатурного советского писателя Громова. В этом смысле, наградив не принадлежащего ни к одному из академических литсословий (будь то Переделкино или орбита толстых журналов) человека, русский «Букер» наследовал своему британскому большому брату, где в этом году был столь же демократично премирован индиец Аравинд Адига (Aravind Adiga) за роман «Белый тигр».

Вот и чествование Елизарова в европейской манере происходило в пятницу в книжном магазине — в «Фаланстере», где тот одно время работал продавцом. «На “Букер” нас номинировала Архангельская областная научная библиотека!» — с порога торжествовал издатель Елизарова Александр Иванов (Ad Marginem), тогда как сам Елизаров обменивался любезностями с режиссером Гай Германикой («Я слышал, вы тоже что-то недавно получили») и рассказывал про дарованную ему капсулу счастья и мамлеевских персонажей («Ко мне на Тверской подошли два потрепанных мужичка: “Слушай, где-то я тебя видел. Ты играешь?” — “Нет, я пишу”. — “Ну, точно, по телеку врать не станут. Я тоже пишу!”») Так как подобные премии на порядок взвинчивают тиражи, скоро библиотека самого Елизарова должна пополниться пухлым собранием всех его прошлых сочинений, которое сейчас готовит Ad Marginem. Чуть позже Иванов, отвлекшись от рассказа о букинистическом магазине на проспекте Мира, где закупается Константин Эрнст, и обсуждения того, что  Парфенов на презентациях «Намедни» к каждому из зала бросается с микрофоном и вообще ведет себя точно как Барак Обама, строил гипотезы по поводу механизма выбора нынешнего «Букера»: «Дело в том, что в этот раз все жюри — это, по сути, советская богема, люди, чуждые неолиберализму, поскольку не успели обменять свободу на деньги в глянцевых журналах или крупных корпорациях».

— Сейчас я вам покажу смерть конструктивизма, — оживился Куприянов, листая книгу из недавних поступлений «Фаланстера», посвященную ленинградской архитектуре 20-30-х годов. — Вот, — сказал он, указывая на фотографию Кировского завода, всю стену которого заклеймила вывеска: McDonald’s.

Пока в одной части города продолжались бурные поминки по конструктивизму, на «Винзаводе» народилось новое пространство, целиком и полностью отданное ар-деко – шоурум и по совместительству галерея «Трансатлантик», восполняющая важный пробел на московской карте интерьерного искусства. Поскольку в Москве во время становления ар-деко в начале 30-х годов процветал сталинский ампир, это по преимуществу экспортное собрание — владелица галереи, искусствовед Даша Анцева на свое усмотрение отбирает и привозит всякие редкостные предметы того времени: к примеру, гарнитуры из парижского отеля Particulier или посуду Люка Ланеля, изготовленную специально для океанского лайнера Normandie. Оживить эту старину призваны московские архитекторы, которым делегированы кураторские проекты — завертеться все должно с отчетной выставки Бориса Уборевича-Боровского, спроектировавшего, в числе прочего, «Дом-ухо» на Ходынском поле. По иронии, открытие галереи вдохнуло вторую жизнь не только в ар-деко, всегда рифмующееся с китчем бобо, но и в старорежимную московскую богему — среди присутствующих едва ли не самым колоритным персонажем был Птюч, основатель одноименного журнала, что, учитывая расценки на выставленные раритеты и безнадежные биржевые сводки, повышало в происходящем градус веселого и безумного пира во время чумы.

Впрочем, кризис, существование которого признал на этой неделе даже премьер Путин, прежде этого слова избегавший, никак не сказался на потребительском буме. Вереница желающих посмотреть на недавно завезенного в Москву Пиросмани (вход — 200 р.) растянулась от искомой галереи «Проун» аж до самой проходной «Винзавода». Подогретые предновогодней ажитацией люди сгруппировались вокруг супермаркетов, навьючив на себя полиэтиленовые баулы, город обступили богато иллюминированные елки.

Поэтому попасть на фестиваль Nokia Trends  — по преимуществу светское мероприятие, задуманное как показ последних музыкальных достижений, подчиненный мобильному телефону, — оказалось сложнее, чем на немецкую постановку «Трех сестер», что венчала в ту же пятницу фестиваль NET. В поисках масштабного павильона для своих смотрин в этом году «Нокия» почему-то выбрала здание советского элеватора, где базируется московский клуб «Гауди» (хотя это еще ничего — пару лет назад они хотели устроить фестиваль в депо Киевского вокзала). На входе, поодаль от людской толчеи, лунатически приплясывали пьяные ребята, схватив в руки оранжевые конусы, что служат ограждениями для автомобилей. «Коля, возьми телефон. Это он», — во все горло распевали они, пародируя нервических людей на входе, созванивавшихся с организаторами в надежде получить свои «плюс один», хотя на самом деле списками здесь властвовал человек по имени Вася.

Внутри же балом правила певица Сантоголд  (Santogold) — тоже своего рода отступница от академических традиций, выступающая на периферии культурного зрения, даром что публикаций в толстых журналах ей не занимать. Взбаламутив в этом году всех своей дебютной пластинкой, она сделала кассу благодаря дремучим распевам третьего мира, конвертированным в бойкие и хлесткие поп-песни, которыми сейчас озвучивают все оголтелые нью-йоркские вечеринки. Ряженая в белую хламиду с тигровым профилем на груди, она без малого два часа тормошила стоическую московскую публику, в итоге сподвигнув ее на то, что мало кому удается, а именно — заставила танцевать.