«Я инопланетянин». Федор Бондарчук в Чертанове

Первый контакт

Потомственный кинематографист, сорокадевятилетний Федор Бондарчук скользит по снегу в модных туфлях, словно на лыжах. В пуховике с логотипом собственной продюсерской компании Art Pictures Бондарчуку жарко, и он то и дело скидывает капюшон, обнажая знаменитую лысину. Чуть поодаль то скользит, то бежит степенный молодой телохранитель. Он профессионально оглядывается по сторонам, не меняя сосредоточенного выражения лица. Воскресным днем в Битцевском парке много людей с детьми и собаками, встречаются и одинокие гуляющие. И те, и другие провожают звездную макушку взглядом, но подойти не решаются. За пришельцем следят с любопытством и опаской. Помятый мужчина с похмельным лицом не глядя просит прикурить. Мужчина прикуривает сигарету. Я спрашиваю, как пройти к Лысой горе: у нас есть два часа, чтобы дойти до кинотеатра. Он начинает объяснять и на полуслове сталкивается взглядом с Бондарчуком. Он, конечно, видел его сотни раз, но поверить в то, что этот герой из другого мира, практически из космоса, оказался рядом с ним, непросто. Мужчина по инерции начинает отходить, а потом оборачивается. Притяжение слишком сильное.

— А вы случайно не про фильм этот говорите, который у нас снимался здесь?

— Про «Притяжение», —  уточняет Бондарчук.

— Да-да! Хороший фильм?

— Ну сходите.

— Знакомые говорят, что обалденный (на тот момент фильм еще не вышел в прокат. — Прим. ред.), — мужчина замолкает, чтобы набраться храбрости. Первый контакт сейчас произойдет: — А вас случайно не Федор зовут?

— Федор.

— А я Сергей! Очень приятно! Обалденные ваши фильмы!

— Спасибо!

— И актер вы обалденный!

— Спасибо.

— «Девятая рота», вот реально прям нравится!

— Спасибо.

— Все ваши фильмы — это, м-м-м, красота! Красота, я вот так вот скажу! И как вы играете…

— Хе-хе. Спасибо.

— …вы сами мне нравитесь. Вы преподносите себя настоящим мужиком.

— Спасибо.

— На которого, ну, приятно… русский мужик, — Сергей произносит последнее словосочетание с особенным чувством.

— Спасибо, — устало повторяет Бондарчук эту мантру.

— Очень приятно… и все актеры…. то что режиссеры наши русские… — мужчина совсем смущается и замолкает, не закончив предложение. Они оглядывают друг друга. В трех километрах от этой заснеженной опушки в фильме инопланетный корабль падает на жилые многоквартирные дома.

— Спасибо, — выдыхает Бондарчук.

Сергей набирает воздуха в грудь и начинает тараторить с удвоенной силой:

— Спасибо вам за смелость! Смелый — потому что, мое мнение, мало кто решается такие фильмы снять, как вы снимаете. Я извиняюсь, не помню, как называется, где вот тоже на другой планете…

— «Обитаемый остров»…

— Да, «Обитаемый остров». Обалденный фильм! Мне он очень нравится. Смело! Вот это компьютерная графика!

— Ну, тогда еще время было такое. Сложное, — Бондарчук старается поддержать собеседника.

— Как вы сняли, это вообще шикарно!

— Спасибо.

— Как вам Чертаново?

— Ох, я здесь… прекрасное… время. Пугают, больше пугают! Хороший район. Надеюсь, никому не помешал здесь.

— Не... Я лично очень рад и горд, можно сказать, что иду рядом. Это не лесть, ничего, это…

— Да я знаю! — с готовностью заверяет Бондарчук.

— …от души!

— Спасибо!

Сергей еще раз объясняет: налево будет родник, а дальше нужно идти по прямой и выйти на Лысую гору. Родник знаменит чистой водой и тем, что около него почему-то любят обнажаться местные пенсионеры. Необъяснимый случай эксгибиционизма среди отдельных социальных групп: Сергей объясняет, что, по мнению пенсионеров, это способствует хорошему самочувствию. Аномалии повсюду, и Сергей готов быть надежным проводником в хорошо знакомом ему мире. Получив вежливый отказ, он еще раз просит прикурить, пожимает руки и уходит.

— Вам тяжело слушать комплименты? — спрашиваю Бондарчука, когда Сергей растворяется в лесу.

— Тяжело, неловко. На премьере «Девятой роты» подошел военный, снял колодки (орденские планки. — Прим. ред.): «На, это тебе». Я зажался донельзя. Даже не знаешь, как реагировать. Неловко.

— А как именно вы узнали о существовании Чертанова?

Инопланетянин

Микрорайон Северное Чертаново, куда ни посмотри, место культовое. До недавнего времени здесь жил культовый писатель Виктор Пелевин. Действие одной из его книг происходит в Битцевском парке —  том самом, где орудовал маньяк-шахматист Александр Пичушкин. Книжная любовь Лисицы А Хули и волка-оборотня в звании генерал-лейтенанта ФСБ разворачивалась там же, где маньяк забивал людей молотком. История Северного Чертанова тоже коренится в культовом: романтичные архитекторы 80-х пытались переосмыслить культовые идеи Корбюзье и Баухауса о городе-саде, социалистическом рае — и построили город будущего, но поселились в нем номенклатурные старцы эпохи позднего застоя. Город будущего превратился в живое воспоминание о том, чего не случилось — для этого понятия есть даже специальное слово в португальском языке, saudade. Так культ состарился и затвердел, то есть стал настоящим культом. Северное Чертаново пользуется дурной славой неблагополучного района, никогда им, на самом деле, не быв. Все это — часть большого астрального *** (подкола), как говорит Бондарчук.

Сам Федор Бондарчук оказался в Чертанове случайно — потому что оказался случайно во ВГИКе, где и узнал о существовании этого места. После того как он с треском провалил экзамен в МГИМО, отец — одновременный источник комплексов и вдохновитель Федора — привел его в институт кинематографии за руку. Юные кинематографисты старались перещеголять друг друга — задействованными в студенческих картинах актерами, аппаратурой из «взрослого кино», которую клянчили на съемочных площадках, военной пленкой «A2H» ч/б с повышенным содержанием серебра и, конечно, локациями. В попытке сразить всех крутой натурой в конце восьмидесятых Бондарчук бродил по этим местам с ручной камерой. А теперь высадил здесь пришельцев, чтобы рассказать о том, что он сам — инопланетное существо.

— В студенческие времена во ВГИКе все мы ездили в поисках оригинальных мест, — Бондарчук идет вдоль маленькой речки Чертановка. — Ездили по Подмосковью и Москве. Старались с непривычных ракурсов снимать. Самое смешное было смотреть на педагогов. Они-то все это проходили. И говорили: «Ну да, понятно. А следующая картинка будет сталинский ампир, где памятник с другого ракурса так выглядит, что у него что-то торчит двусмысленно?» — «Ну да». —  «Все понятно, ты сто первый». И Чертаново, конечно, попадало в поле зрения, благодаря архитектуре. Чертаново строили к Олимпиаде, насколько я знаю.

— Но не успели. А строили по образцу послевоенной французской архитектуры.

— Да, такой город будущего, идеальный для горожан. То есть вся инфраструктура была сделана, гаражи. Но у кого машины были тогда? Все эти стоянки превратились в автомастерские. То есть адаптировались. А потом во время поиска натуры для фильма начались все эти вещи. Надо произносить: мы из Чертанова, мы из Химок, мы из Люберец. Ну и Чертаново победило в наших олимпийских играх среди локейшн-менеджеров.

— То есть из-за фонетики и натуры.

— Да, об этом я и сказал. Мы сразу же думали про спальный район.

— Есть же еще Выхино, Гольяново. Вы были когда-нибудь в Гольянове?

— Конечно, у меня там были гольяновские пацаны. Они же рядом со ВГИКом. Это ВДНХ, туда, с правой стороны. Гольяновские, измайловские.

— Драться приходилось?

— Ну, как-то. В институте много.

— А когда последний раз дрались?

— По-моему, это было с моим другом детства Володей Пресняковым в гостинице «Космос». Лет двадцать тому назад.

— Вы с ним против кого-то дрались?

— Да-да. За справедливость.

— А против кого?

— А я уж не помню.

— Вы победили?

— Победила охрана.

Женщина на лыжах пролетает мимо и кричит: «Вас задавить или как?» Федор Бондарчук провожает ее недоуменным взглядом. В его новом фильме школьный учитель разглагольствует о том, что нормы морали инопланетян нам неизвестны, а потому во время первых контактов могут происходить неожиданные вещи.

— Сколько времени вы провели в Чертанове?

— Месяца три, блоками. У нас было пятьдесят съемочных дней. И у второй съемочной группы столько же.

— Вы сюда приезжали каждый день? Или жили где-то?

— Приезжали рано утром и снимали весь день. Главное было не попасть в шестичасовую пробку.

— А вы здесь как себя чувствуете? Вы свой или чужой здесь?

— Знаете, столько баек про меня сложено. Я нормально всю жизнь жил по разным местам. Все, что я имею, сделал своими руками. Этот путь никто мне не давал, не дарил, я не пришел на готовое. Так же, как и зритель мой появился. Невозможно подарить зрителя через имя отца. Эту всю жизнь я знаю. Другое дело, что я ловил здесь такой совершенный романтизм. По улице не часто ходишь, а здесь — кепку надвинул, дождь прошел, асфальт пахнет фантастически. Девушки идут, дети смеются, машина проехала, шумы городские. Я иногда просто говорил: а ну, дайте, я пойду покурю, — и просто гулял здесь. Фотографировался с местными.

— Может быть, «Притяжение» — это фильм про Федора Бондарчука, который вдруг оказался в Чертанове?

— Ну конечно, отчасти вы правы. Одно дело, когда ты никому не известный студент. Сейчас же другое отношение к пространству, к людям, да вообще все другое. Конечно, я инопланетянин. Я изо всех сил пытался адаптироваться. Думаю, что получилось. Многие фразы, которые говорит герой Риналя Мухаметова, — это мои реакции. Такая растерянность — а-а-а! Ты приходишь со своим багажом, проблемами. Конечно, у Федора Бондарчука есть две стороны медали.

— Какие?

— Один журналист, который никогда не был на «Кинотавре» — а там есть открытая дорожка, по сторонам которой в хорошую погоду собираются тысячи людей, — пошел по ней вместе со мной. И когда видишь эту реакцию, то, как люди себя восторженно ведут... Он увидел это и сказал мне: ***, а ты вот оказывается, какой! Да, я такой. Особенно это чувствуется, если выехать из Москвы. А с другой стороны, то, что лысую башку мою знает каждый, не идет мне на пользу. И делать то, что я люблю, погулять выйти, я не могу. В кино даже сложно сходить.

— Поэтому с вами телохранитель.

— А вы попробуйте, когда начинается все это: о, выпей с нами, че не уважаешь, давай хлопнем, Федя!

— Я знаю, что вы внимательно читаете, что пишут о вас в интернете.

— Да, читаю.

— Ну и вы же видели все эти негативные комментарии.

— Да.

— Почему вас не любят? Вот, например, Михалкова тоже не любят — но он то с мигалкой ездит, то скажет что-то неоднозначное.

— Вот смотрите, когда приходит осознание, что это касается только тебя, тогда стоит задуматься. Если б был только Бондарчук и его хейтеры, тогда я бы крепко задумался. А так, вы посмотрите, политика, спорт, что там про других пишут — это повсюду. Просто мир такой. Я не знаю, российский у нас такой.

— Чем этот мир характеризуется?

— Отношением к успеху. Может быть, так произошло из-за первично неправильного распределения за семьдесят лет построенного мира. Все пишут о государственных деньгах: я, мол, налогоплательщик, на мои деньги сняли, мне не понравилось. Я ни у кого ничего не брал. И всем все вернул. На самом деле это бессмысленно — объяснять, как устроена студия, как устроен продакшн. Тебя все равно никто не услышит, и комментарий будет такой: вот, своровал.

— Про вас говорят: своровал, близок к власти — состоит в «Единой России», мажор. И еще такая странная претензия — что все ваше кино недостоверно снято.

— А потом снимают достоверно, и его никто не смотрит. Потому что художественное кино и документалистика — это две разные территории.

— Вы когда-нибудь думали, что эти претензии не от головы идут, а от сердца. От души. Вот этот мужик, который подходил и говорил вам комплименты, — именно он и пишет о вас комментарии.

— Я попытался в этом разобраться и обратился к своим цифровым друзьям, королям интернета. Он говорит: почитали, у тебя пятьдесят на пятьдесят негативных и позитивных отзывов. Я говорю, может, надо объяснить аудитории что-то? Мне говорят: нет! Радуйся. Сколько человек посмотрело фильм «Сталинград»? Семь миллионов. Они говорят —  так тебе и надо, хороняка. Терпи неприятные отзывы. А вот базовая первопричина этого чувства, она не во мне кроется. Вы же упомянули «Единую Россию». Там много кроется — и хорошего, и претензий.

— «Притяжение» во многом фильм о недовольстве. Есть ощущение, что сценаристы вдохновлялись событиями в Бирюлеве, событиями на Болотной.

— В Бирюлеве, да. Туда же — история с футбольными фанатами. Время меняется, и не всегда в лучшую сторону. Сейчас проявлений агрессии становится больше. Я, конечно, никого не собираюсь учить. Толстой, по-моему это говорил, что художник не должен никого поучать. Я сам в поиске нахожусь.

— А ваш фильм учит?

— Мы интересную штуку делали — собирали фокус-группу нашей целевой аудитории, 12–17. Они такие молодые, легкие, все считывают. Им все понравилось. А те, кто старше — не знаю, что с ними происходит в институте, может, это следствие пресловутой пропаганды — говорят: ну, хорошо, мы пойдем на фильм. Но эти герои в третьем акте нам крайне несимпатичны. Вот это нежелание смотреть на самих себя — удивительное.

В третьем акте, о котором говорит режиссер, молодые чертановцы во главе с героем Александра Петрова с помощью соцсетей поднимают протест против пришельцев, пробираются на территорию, оцепленную российской армией, и устраивают разборку c инопланетными гостями. Пришелец Федор Бондарчук считает, что победить агрессию озверевшей толпы могут только одиночки, а роль личности в истории очень важна. Бондарчук говорит про героиню Ирины Старшенбаум — она побеждает и красиво упакованную, но не очень эффективную российскую армию, и толпу озверевших соседей-чертановцев. Разумеется, с помощью любви, приходящей, как в сказке, практически из ниоткуда.

— Вы же знаете историю про гуманоида Алешеньку? Тамара Прозорова из дальнего челябинского поселка нашла инопланетянина, выходила его сгущенкой, а потом ее забрали в психушку. История главной героини вашего фильма в чем-то схожа с ее. Как можно объяснить любовь русской бабы к инопланетному дурачку?

— Любовью. Вы знаете, есть такие состояния, что можно себе что угодно придумать. Не знаю, какого бы я себе Алешеньку придумал.

Третий акт

— Вы прекрасный драматург, — говорит мне Федор Бондарчук, по колено утопая в снегу каждый раз, когда туфли соскальзывают в снег с тоненькой ленты зимней тропинки. Десять минут назад полицейские показали нам настоящую дорогу в Чертаново. — Вам кино снимать надо. Так все распределить. В третьем акте, когда никуда от вас не спрятаться… Даже не сказать, что мне пора уходить. Загнали меня в тупик. «Ну а теперь поговорим о самом интересном из того, что касается фильма “Притяжение” — о политике», — иронично говорит Бондарчук. — «Постойте, мне надо уже чай пить!» — «Куда ты пойдешь, здесь лес!»

Вокруг действительно лес. И тишина. Полицейские слишком далеко.

— В вашем фильме коллективный персонаж «Армия России» играет не главную, но масштабную роль — большая часть титров посвящена благодарностям военным. Но фильм у вас пацифистский. Это как?

— Русская армия для меня исторически — защищает. Езжайте в Верден и послушайте, что там говорят о нашей армии. В Болгарии, Югославии.

— А в Сирии что говорят?

— Не знаю, я там не был. А вы были?

— Нет. Слышал из прессы только. Но говорят разное. Обычно, когда говорят разное, хоть немного правы и те, и те. Защитник «Адмирал Кузнецов», с палубы которого взлетают истребители в вашем фильме, — это тот же «Адмирал Кузнецов», с которого совершаются налеты на Сирию.

— А кого бомбят? — спрашивает Бондарчук.

— Террористов, разумеется. Но, еще и мирным жителям достается.

— Я не знаю ни одной войны, где не пострадали бы мирные жители. Война — это всегда ужасная трагедия.

— То есть там, в Сирии, мы защищаемся?

— Мне кажется, да.

— Ваш полковник в фильме, в исполнении Меньшикова, высокопоставленный офицер, а при этом не может справиться даже с собственной дочерью.

— У того, кто руководит людьми, особенно большим количеством людей, не всегда все ладно в семье.

— А если бы семейные проблемы вам мешали кино снимать, вы бы считали себя профессионалом?

— Безусловно.

— Два вопроса от наших подписчиков, от тех самых людей, которые вас не любят. Вот самый частый вопрос — в данном случае спрашивает читатель Сергей Кисляков: стыдно ли вам за ваши фильмы и не появлялось ли у вас желания снять по-настоящему качественный фильм, а не пилить государственные деньги?

— Нет, не стыдно. Меня это оскорбляет. Если кто-нибудь хочет, пусть приезжает, я ему расскажу, как устроено все у нас на студии. Но это в очередной раз будет бессмысленно. Такие обвинения должны быть на чем-то основаны. В том же «Обитаемом острове» процент государственных денег небольшой. А в «Девятой роте» их вообще нет. Если обобщить: были бы другие времена, можно было бы на дуэль вызвать этого человека. Меня окружают порядочные люди, коим и себя считаю.

— Читатель Стэн Однокурцев спрашивает, будет ли «сиквел "Шестой роты"»?

— Между прочим, про шестую роту. Вы знаете историю про шестую роту? Я бы про псковскую роту с удовольствием снял. Когда двести человек выступили против двух тысяч. Но я не знаю, буду ли я еще про войну снимать.

— У вас все фильмы про войну. Вы что, не хотите больше про войну снимать?

— Не знаю, не буду зарекаться.

— Лариса Головина спрашивает: «Вы часто видите сны? Они как-то влияют на ваше творчество?»

— Редко, в последнее время совсем не вижу. Не влияют. Бывают грезы наяву, да. Мечты.

— А о чем вы мечтаете?

— О зрителе. Главное — зритель. Ну и о здоровье близких. У меня много страданий выпало на жизнь. Поэтому, если выбирать — я бы задумался, здоровье близких или свои какие-то успехи.

— Смирение — больше ничего тут не сделать.

— Я понимаю. Если бы я не смирялся, с ума сошел бы. Мне было сорок шесть — за год сестра сгорела. У дочки есть проблемы. Да, я не был бы таким, если бы не мирился с этим. Не кувыркался бы тут с вами по снегу.

— Про отца вы говорили, что он ведет вас по жизни. Как это?

— Он рано ушел. Лишил меня совета, возможности обратиться к нему. Мне так интересно смотреть на тех, кто говорит, что мне все на блюдечке с голубой каемочкой принесли — очень тяжело, очень тяжело быть сыном Сергея Бондарчука.

В холле торгового центра «Авентура» перед входом в кинотеатр «Формула Кино Северное Чертаново», где через полчаса состоится народная премьера фильма «Притяжение», колышется толпа. Все зимние каникулы жители Чертанова бронировали места в семи кинозалах, чтобы первыми увидеть фильм, в котором половину их домов стирает с лица земли неведомая сила. Есть ли в толпе те, кто подписывал петицию о запрете показа фильма в кинотеатрах ЮАО из-за того, что в нем «активно эксплуатируется тема уничтожения жилых домов и гражданского населения», достоверно неизвестно. Есть ли в ней те, кто будет писать гневные, подчас оскорбительные, комментарии о режиссере, тоже сказать сложно. Через полчаса, когда они еще только рассядутся по местам, и к ним внезапно выйдет Федор Бондарчук, они начнут аплодировать. Наверное, не из-за любви к нему, а из-за боязни пришельцев.