«Мы два года надеялись найти родных живыми». Фотоистория о трагедии в Кармадонском ущелье
«Два года я верила, что найду родных живыми»
Фатима Салбиева, 47 лет
Фатима потеряла родного брата, 28-летнего Виталия Салбиева, и 18-летнего племянника Заура Цирихова. Оба работали в группе Бодрова: Виталий отвечал за съемочное оборудование, Заур — самый младший участник группы — был помощником художника. Вечером 19 сентября племянник приехал домой воодушевленным, с восторгом рассказывая, как подружился с ребятами из группы и как интересно проходят съемки. А утром 21-го Фатима приехала на место трагедии в надежде найти родных живыми.
Об отчаянии. Конечно, сначала это был просто внезапный ужас. Невозможно описать. У меня нет врагов, но если бы они и были, я бы и секунды этого состояния им не пожелала. Мне было до того тяжело, что я билась головой об стену, пытаясь заглушить душевную боль физической.
Моя сестра — мама Заура — в 30 лет умерла от рака. Я безумно ее любила. Она была мне и мамой, и подругой. И ее сын, мой родной племянник, стал сыном мне. Я до того тяжело переживала смерть сестры, что поседела в 21 год. И тогда я в сердцах сказала: «Больше я ничего не боюсь». Но сестра умирала в теплой постели, в окружении любимых людей, мы предали ее тело земле… После Кармадона я поняла, что такие слова нельзя произносить!
Я хотела найти своих родных только живыми. Честное слово, я здравомыслящий человек, и сейчас, оглядываясь назад, я поражаюсь, как я почти два года могла на это надеяться. Но я верила! Мне кажется, моя мама до сих пор верит.
Когда я поняла, что живых там нет, я уже не хотела их найти. Я не хотела видеть их мертвыми. Я поняла это, когда Костя (Константин Джерапов, спасатель-доброволец. — Прим. ред.) спустился в тоннель. Тогда мир рухнул во второй раз: просыпаешься и с ужасом понимаешь, что настал новый день, но лучше бы он не наставал. Я очень долго приходила в себя. Я ужасно не хотела жить. Меня Костя откачивал. Он говорил: «Я почему-то думал, что ты сильная. Ты возьми себя в руки. Не смей так!»
О долге. За время поисков мы — все те, кто в них участвовал, — очень сплотились, и это здорово поддерживало. Когда мы разъезжались по домам, мы звонили друг другу и часами разговаривали. Нам важно было быть друг у друга. Мы не захотели соглашаться со случившимся, не хотели его принимать и считали, что нужно что-то делать. Все, что в нас было, мы отдавали там, в ущелье. Мы жили этим, мы были одни против мира. Мы боролись со стихией, мы пытались ее победить. В то время ничто на свете больше не интересовало. А потом мы поняли свою участь и приняли ее. Мы сделали все, что могли. Мы чисты перед собой и перед своими родными. Если они уже были на небесах — они видели, что мы их не бросили, мы боролись до последнего. Они знают, что мы их любим.
О любви. Я любила своих родных, задыхаясь от этого чувства. Когда случилась трагедия, я спрашивала Бога: «Зачем ты дал мне их, если ты их забрал?» А сейчас я понимаю, что это же ужасно — не познать, что такое любовь. Многие проживают жизнь и не понимают, что такое любовь. А я знаю, что это. Каждая буква в этом слове — заглавная. Я молила Бога: «Если уж мне суждено долго жить, дай мне смысл». Я родила дочь и теперь все время думаю, как бы Виталий и Заур ее любили, как бы баловали. Они бы с ней носились, как мы все в семье друг с другом.
«Лед вел себя как живой»
Владимир Комаев, 43 года
Когда сошла Колка, Владимир Комаев жил за границей. Узнав, что его друг потерял в трагедии брата, он решил вернуться домой в Осетию и помочь в поисковых работах. Сначала он приезжал к завалам каждый день, а потом стал жить в палаточном лагере и покинул его последним, два года спустя. Через несколько лет глава республики Таймураз Мамсуров вручил ему медаль «Во Славу Осетии». Комаев рассказывает, почему не прекращал поисковую операцию.
О солидарности. Мне с самого начала было ясно, что смысла в спасательных работах нет, но все равно всеми нами что-то двигало. Рядом с нами были близкие тех, кто оказался под завалами. Они постоянно говорили: «А вдруг в тоннеле есть кто-то живой?» И если бы мы в тот момент встали и ушли, что бы они там делали? Мы смотрели друг на друга, и никто не останавливался. Некогда было думать. Была цель — зайти в тоннель.
О страшных находках. Мы находили много костей и фрагментов тел по всей длине схода ледника. Особенно много их было в его нижней части, на развилке Кобань — Кармадон. Спустя примерно полтора года я шел по леднику и нашел барсетку с документами на имя одного из пропавших. Потом нашли и его останки. Еще нашел крышку багажника полицейской машины. Были с нами сестры Сикоевы — они искали брата, который как раз и был в этой машине, сопровождал группу Бодрова. Эта крышка нашлась гораздо выше тоннеля и тех мест, где мы копали, — и я понял: раз машина, которая сопровождала группу, здесь, наверху, то внизу нам искать некого. Я принес ее в лагерь. Но мы все равно продолжили поиски.
О «живом» льде. Лед постоянно двигался. Шурф (вертикальная шахта. — Прим. ред.) был 51 сантиметр диаметром и 71 метр длиной. И в него надо было пролезать. Однажды мы с Котом (доброволец Константин Джерапов. — Прим. ред.) спустились в «клетке» и тут услышали мощный удар. Меня просто оглушило. Поднимаясь по тросу мы увидели, что лед начал двигаться. Мы с трудом смогли вылезти. Много было опасных ситуаций. Лед вел себя как живой! Как только его расчистишь, он на глазах сжимается. Ночью лежишь и слышишь потрескивание. Выйдешь из палатки и видишь, как он поблескивает. Знаете, как красиво? Страшная красота!
«Никто не думал о безопасности — только об общем деле»
Сослан Макиев, 47 лет
Сослан Макиев — тот самый человек, который привез Сергея Бодрова со съемочной группой в Осетию. Он лично знал каждого человека из группы. Всех местных в группу набирал тоже он. Туда попала его двоюродная сестра, которая мечтала оказаться на съемочной площадке. Он же позвал участвовать в проекте родных брата и племянника своей близкой подруги Фатимы Салбиевой. Прежде чем доехать до Кармадона, Макиев с Бодровым посмотрели много других мест. Но, увидев ущелье, Бодров сказал: «Больше мы не ищем». После случившегося Макиева обвиняли и даже проклинали, а он не видел для себя другого пути, кроме как остаться в лагере до конца.
О неотвратимости судьбы. Я Сереже говорил: «Здесь такие места — здесь надо помолиться». Он отвечал: «Ты все время это говоришь». Я говорю: «Все время надо молиться!»
Я не доехал до них в тот день. Остался наверху, заказал пироги для группы. Вся группа поехала вниз, а я и еще несколько человек остались наверху. И вот, уже спускаясь за ними, я увидел, как за машиной бежит женщина, у которой я заказал пироги. Я пошел их забрать и встретил ребят, которые следили за техникой. Мы там немного посидели, выпили и поехали. Меня еще задержал знакомый, долго рассказывая какую-то историю. Как оказалось, эти несколько минут нас и спасли. Ледник сошел прямо перед нами.
О журналистах. Мне звонили из Москвы, например, и говорили: «Слушай, со стороны выглядит, как будто вы там за городом отдыхаете». Все потому, что приезжал журналист, общался с родственниками пропавших, снимал жизнь в лагере, а потом нарезал все это, как ему надо: будто мы в лагере сидим смеемся, женщины нам готовят, нарезают мясо. Люди, которые посмотрели такие репортажи, реально думали, что мы там за деньги сидели. Я передразнивал: «Да-да! Мы тут много зарабатываем! Приезжайте и вы заработаете!» В федеральных газетах писали, что Кот (доброволец Константин Джерапов. — Прим. ред.) отмывает водочные деньги в поисковой операции, а на самом деле человек потратил все, что у него вообще было.
О героях. В лагере собралось много людей, достойных восхищения. Люди разных взглядов, происхождения, вероисповедания смогли собраться для общего дела. Это была единственная возможность пережить трагедию. Я уже не в том возрасте, чтобы учиться у кого-то, но восхищаться еще не разучился. Для поисковых работ 127 тонн взрывчатки взорвали! Для этого ее надо было сначала добыть, привезти, перенести по горной тропе. Люди ныряли в тоннель на глубину 70 метров. Страхующие тросы все время рвались, сверху постоянно летели какие-то валуны, но никто не думал о безопасности — только об общем деле.
«Правительство ничем не помогало, зато помогали люди»
Роза Галазова, 65 лет
Молодой выпускник столичной «Щуки» Хазби Галазов 15 лет назад получил одну из главных ролей в фильме Сергея Бодрова «Связной». Он был счастлив, рассказывал матери Розе, что его ждет «светлый путь», — а потом не вернулся со съемок в Кармадоне. Младший сын Розы Мурзабек рано повзрослел: 15-летний подросток вместе с взрослыми мужчинами искал брата, спускался в шурф, откапывал тоннель. Роза Галазова гордится Музарбеком, но так и не пережила потерю Хазби.
Об участии и равнодушии. Ходили слухи, что мы просто сидели в ущелье на деньги правительства. Но мы до сих пор не знаем, куда делись деньги со счета, который открыли для сбора помощи. Нам говорили, что деньги пошли тем, кто в Кармадоне дома потерял. А им говорили, что мы полтора года работали в тоннеле на эти деньги. В общем, деньги пропали.
Как-то нам понадобился трактор, мы прорвались с Сосом (Сослан Макиев, доброволец. — Прим. ред.) на съезд осетинского народа в сельхозинститут. Дзасохов (тогда президент РСО-Алания. — Прим. ред.) увидел нас и сказал, чтобы нам слово не давали, но дали то, что мы хотим. Мы сказали: «Нам нужен трактор, чтобы дойти до конца тоннеля и понять, там кто-то есть или нет». Он пообещал, что завтра два трактора будут — в газетах тут же написали, что Дзасохов нам помог. Тракторов нам так и не выдали.
Правительство ничем не помогало, зато люди помогали — я им очень благодарна! Мой младший сын понятно, почему помогал, но столько добровольцев тяжело работали и искали совершенно посторонних людей! Спросишь кого-то: «А ты за кого здесь? Кто из твоих потерялся?» А он говорит: «Да ни за кого. Все же наши ребята. Ищем, и все».
О надежде. Я до сих пор не верю, что Хазби нет. Мне все время кажется, что однажды я его увижу и обо всем расскажу. Может, если бы я знала, что он где-то похоронен, было бы легче. Первое время я даже думала, что может, их всех в заложники взяли, можно их вернуть. Может, он позвонит. Я до сих пор сразу хватаю телефон, если кто-то звонит.
О снах. Когда мы искали уже вторую неделю, я такой хороший сон видела. Будто я выхожу из подъезда, а возле двери конь белый, а на нем — Хазби. Такой красивый! Я кричу наверх: «Мурка (Мурзабек), Хазби сам пришел! Уже не поедем за ним». Подбегаю к нему: «Хазби, я так долго искала тебя, а ты сам пришел...» А он говорит: «Ма, нет, я, наоборот, ухожу от тебя». И тут под его ногами как будто крылья у коня раскрылись. Три раза крыльями взмахнул — и они улетели.
Потом я как-то лежала в больнице, и ночью мне снится, что старший сын положил руку мне на плечо, а я говорю: «Хазби, ты пришел, — и обняла его. — Уже никуда тебя не отпущу». А он мне: «Ма, я пришел тебе помочь. Я тут с такими хорошими ребятами. Ты за меня не переживай. Ты подумай о себе и о домашних». А потом по-дигорски добавил: «Держись! Я буду тебе помогать, но ты духом не падай!» А я говорю: «Но как? Тебя же уже со мной нет». А он: «Еще я хочу, чтоб ты была веселая, как раньше. Ты же знаешь, что я не умею плавать, и мне тут трудно в воде, когда ты плачешь». И исчез. А наутро главврач на меня посмотрел и сказал, что все в порядке. И я домой поехала. И действительно, все прошло. Но в последнее время я не вижу снов с ним.
О слезах. Кот (доброволец Константин Джерапов. — Прим. ред.) там искал брата своего друга. Братьев у этого друга было несколько, но в какой-то момент они ушли — мать справила поминки по сыну и не разрешила им продолжать поиски. Когда они уходили, мы начали плакать. А Кот подошел к нам и говорит: «Я вас так не оставлю. Будем копать, пока будет возможность». А потом он добавил: «Если вы нам разрешите работать, мы пойдем до конца». А мы не поняли. Как разрешите? Мы же разрешаем! А он говорит: «Нет! Чтоб я не видел материнских слез!» И мы все держались, полтора года там никто не плакал. А в тот день, когда спустились в тоннель, мы ждали их до половины второго ночи. Когда вдали появились фары, мы все вышли и смотрели, как они приближаются. Как будто с войны их встречаем. Кот вылез из машины, подошел и говорит: «Простите. Я не смог вам ничем помочь. Ничего не нашли. Теперь можно плакать», — и сам заплакал. Мы тогда все рыдали.
«Мы искали правду»
Лариса Кесаонова, 58 лет
Алан Кесаонов с детства любил лошадей, прекрасно держался в седле и мечтал работать в конном театре, когда вырастет. Сбылось. Из театра в 21 год он и попал на съемки фильма «Связной». Его родители, Лариса и Алик, искали своего старшего сына до самого конца. Лариса долгое время отказывалась от общения с журналистами, но решила сделать исключение.
О причинах схода ледника. По официальной версии с ледника Майли кусок льда упал на Колку, и это двинуло его вниз. Впоследствии выяснилось, что к тому моменту уже были съемки со спутников, по которым было понятно, что это произойдет. Но запросили эти данные уже после случившегося. Если бы это увидели раньше, то могли бы предупредить об опасности и эвакуировать жителей этих мест. Суть иска Валентины Бодровой и Елены Носик (мать Сергея Бодрова-младшего и мать продюсера Тимофея Носика. — Прим. ред.) в Европейский суд, кстати, заключалась именно в этом (дело не рассматривается уже 11 лет из-за административной оплошности Страсбургского суда. — Прим. ред.).
За месяц до схода ледника были зафиксированы подземные толчки. А в Кармадоне термальные воды находятся как раз под ледником. Во время этих толчков расходились пласты и горячий пар поднимался наверх. Таким образом, ледник подтапливался снизу.
О божьей воле. Мы полтора года прожили в поисковом лагере. 500 дней. Ни одного несчастного случая, ни одной царапины ни у кого, так чтобы увезти в больницу. Даже простудой никто не заболел на леднике. Мы считали, что Всевышний нас оберегает, что это его воля, чтобы мы не останавливались и шли до конца. Ущелье холодное и ветреное, но осенью 2003-го погода была изумительной. Даже в декабре можно было ходить без куртки. Как будто сама природа была на нашей стороне.
О времени. Надежда на чудо не оставляла нас до самого конца. Конечно, глядя на эту массу льда, глупо было думать, что под ней кто-то мог остаться в живых. Но оставался тоннель — кто-то мог оказаться в нем. Если сначала это были поисково-спасательные работы, то потом они стали только поисковыми. Что мы искали? Правду. Лично я не знаю, чего больше боялась: что-то найти или не найти ничего.
Никогда не верьте тому, кто говорит, что время лечит. Эта боль закапсулировалась, поселилась глубоко внутри навечно. Со временем просто привыкаешь с ней жить.
«Я знаю, что на свете есть люди, которые будут меня искать, если я пропаду»
Константин (Кот) Джерапов, 50 лет
Успешный бизнесмен, владелец игорного бизнеса Константин Джерапов, или Кот, как зовут его «кармадонцы», стал первым, кто спустился в тоннель, а потом рассказал родственникам, что надежды больше нет. У него ушли на это все деньги и два года жизни. Спустя несколько лет глава республики Таймураз Мамсуров вручил Джерапову медаль «Во Славу Осетии» по инициативе родственников, потерявших родных в Кармадоне.
О надежде. Однажды Валя Бодрова, мама Сережи, сказала: «Если живого не найдем — не хочу его находить». Мать есть мать. У каждой из них была мечта, что именно ее ребенок выжил. Они не были безумными, у них просто была надежда.
О взаимодействии с властями. Как-то на заседании правительства РСО-Алания встал вопрос о том, чтобы силами МВД разогнать лагерь. Такоев, вице-премьер, тогда встал и говорит: «Так нельзя! Если мы не можем ничем помочь, так давайте хотя бы не мешать. Чем раньше они дойдут и убедятся в том, что там никого нет, тем скорее это закончится». Хуадонов, и.о. министра внутренних дел республики, тоже выступил против: «Я не буду давать такую команду. Вы хотите стравить народ с милицией? А если они начнут оказывать сопротивление, мы что, должны в них стрелять? МВД в этом участвовать не будет!»
Нас постоянно провоцировали, а мы просто хотели, чтобы нас не трогали. Мы хотели помочь выжившим, либо убедиться, что помогать было некому. Властям это было не нужно: сотрудники МЧС не смогли попасть в тоннель, написали об этом отчет и сделали заключение, что искать некого, все пропали без вести. И вдруг мы, копаем, пытаемся в тоннель попасть. Представь себе на секунду, что мы спускаемся в него, а там от голода помершие люди. Это был бы просто переворот! Для чего тогда МЧС, если пацаны сами залезли?
О памятнике и памяти. Тоннель мы нашли через полтора года. Мы с Лешей Егоровым, журналистом НТВ, сняли на камеру каждый его сантиметр. Чтобы ничего не пропустить — может, на стене было бы что-то написано. Но нет, не было там ничего. Когда все стало ясно, люди начали разъезжаться. А Роза Галазова подошла ко мне и говорит: «Кот, поставь нам тут камень где-нибудь, чтоб мы могли приехать и руку положить». С деньгами у меня тогда уже было совсем плохо. Мы выбрали камень из тех, что принес ледник. На вид он около 8 тонн весил, но в итоге оказалось, что более 30. Его в раскачку кран передвигал по 5–10 сантиметров. Родственники собрали деньги на сам памятник, который, кстати, сделали по гораздо меньшей цене, чем он стоил. В общем, на эти работы мы потратили еще полгода. Через два года после трагедии, 18 сентября, мы собрали и вывезли лагерь. А 20-го уже приехали люди на годовщину трагедии к этому памятнику.
