Андрей Звягинцев: Морализировать — дело невежд
О себе
Я актер, режиссерского образования у меня нет. Мои университеты — это Музей кино на Краснопресненской. Начиная с 1989 года я ходил туда как на службу. Вот только служба эта была в радость. Смотрел практически всю программу, которую предлагал Наум Клейман. Однажды, в самом начале работы музея, зимой, я подошел к кассам, где одно время выставляли советский ламповый телевизор в витрине. И вот вижу: идет какой-то черно-белый фильм за стеклом этой витрины. Ясное дело, без звука. Было холодно, но я не мог оторваться. Где-то на пятнадцатой минуте я предположил, что на экране Бельмондо. Никогда прежде не видел его молодым. А уже значительно позже узнал, что это фильм Годара «На последнем дыхании». Я простоял до конца.
О работе
Когда не снимаю, я очень поздно ложусь и долго сплю. Просыпаюсь тоже поздно, стыдно даже сказать во сколько. А когда идут съемки, не сплю до поздней ночи — готовлюсь к следующему дню или отсматриваю материал, часа в четыре просыпаюсь, чтобы в шесть быть на площадке, потому что в шесть пятнадцать, например, взойдет солнце, и ты должен успеть поймать все лучи, которые оно тебе щедро предложит. Съемочный период — это очень интенсивная работа, это практически непрестанный бег.
Чем кончается «Нелюбовь»
Когда мы снимали «Левиафана», у нас водителем в Териберке работал один хороший человек. Его зовут Андрей Агеев. Недавно он мне прислал СМС: «Андрей Петрович! Был вчера на премьере “Нелюбви”. Спасибо вам. Вышел из кинотеатра, первым делом набрал сыну. Было уже за полночь, и он, конечно, не ответил мне. Перезвонил утром. Разговаривали недолго, но я вслушивался в каждое его слово, пытаясь по ноткам в голосе понять — правильно ли я все делаю? Достаточно ли ему моей любви и веры в него?»
Вот это и есть настоящий финал «Нелюбви». У фильма, уверен, есть и другие грани и токи, но вот эта его аффективная, что ли, эмоциональная сторона работает безошибочно, если только открыть свое сердце увиденному. Такой финал не перед титрами, а после — в нашей с вами жизни.
