— Здравствуйте. Вы меня помните?

— Простите, нет…

— Эх, — мужчина взмахнул рукой с откровенной досадой. — Вот ведь как.

— А когда вы у меня были?

Могла забыть? Ну конечно, могла. Почему-то не должна была забывать? Был недавно? Яркий случай?

— Года два с половиной — три назад.

Я улыбнулась. Мужчина на улыбку не ответил, но кивнул.

— Да, конечно. Вы не можете всех помнить. Но я-то все три года честно делал именно то, что вы мне сказали. И никакого результата. А вы нас даже не помните.

С мужчиной пришел мальчик лет 13–14, скорее всего, сын. Есть нечто общее в чертах лица, но выражение лиц и общее размещение в пространстве совершенно разное. Отец — подвижен, деловит, активен, я бы даже употребила редко встречающееся сейчас слово «мятежен». Сидит напряженно, подавшись вперед. Сын — вял, с лишним весом, оплыл в кресле, смотрит без всякого интереса, крутит в руках выключенный (уверена — по требованию отца) планшет.

— Это — Сева. Я — Игорь.

— Очень приятно. Напомните, о чем шла речь три года назад и как вы поняли то, о чем мы тогда договорились.

Я приготовилась услышать буквально все, что угодно. Любую дичь. Люди порой так странно трактуют то, что слышат. В том числе и от психолога. Я с этим сто раз встречалась. Иногда я сама неверно понимаю происходящее и бываю недостаточно внятной, иногда мои посетители попросту не хотят слышать то, что сказано (и убеждают себя, что услышали совсем другое), и так далее.

— Мы приходили с тем, что он ничего не хотел. Я создал ему все возможности: кружки, поездки, вещи, музеи, экскурсии, общение с интересными людьми — все то, чего у меня самого в детстве не было и в помине. Мы с братом, когда росли и уже с девочками начали встречаться, никогда на одно и то же время свидания не назначали. Потому что у нас были только одни приличные брюки на двоих, и мы их по очереди носили. Хорошо, что мы были практически одного роста — я, хоть и младше почти на два года, но быстрее рос. Я еще тогда решил: у моих детей брюки будут у каждого. А Сева ничего никогда не ценил, ему как будто бы все это просто не нужно. Он все это складывал стопочками, старался увернуться от моего очередного предложения и облегченно выдыхал, когда я выходил из его комнаты.

— Так, это понятно. У него оно просто всегда было, с самого начала. Как же оценить то, что постоянно присутствует? А вы явно действовали «с перехлестом». Ну ладно. А о чем же мы тогда договорились? То самое, что вы потом три года безуспешно делали?

— Вы сказали, что я его просто заваливаю благами и впечатлениями в качестве компенсации своего материально недостаточного детства. И все это нужно не ему, а мне. Он тут в совершенном пассиве и потому чувствует себя объектом.

Да, действительно, именно так я и могла сказать.

— Вы сказали, что, если я действительно заинтересован в своем сыне, ему нужны не шестые брюки, пятый кружок и личный тренер по горным лыжам, а я сам — мое время, мое внимание к его делам, совместное времяпрепровождение, совместное делание чего-нибудь, но не пустого, а совершенно конкретного и полезного.

В общем-то я и сейчас подписалась бы под каждым словом.

— И что же вы делали?

— Мы вместе строили наш загородный дом. Я сначала инженер, а уже потом — менеджер. Я учил его пользоваться инструментами, показывал архитектурный проект и объяснял, что как устроено. Мы обсуждали, как лучше провести электрику и остальные коммуникации, как делать смету, считать деньги. Показывал, как я общаюсь с рабочими — это важно. У него был свой участок в саду, мы с ним обсуждали дизайн и что он там посадит, и что для этого нужно. Я следил за его успехами, как оно там растет. Еще Сева сказал, что он хочет научиться кататься на доске с парусом, и мы поехали на море, и я вместе с ним стал учиться виндсерфингу. И еще в прошлом году мы стреляли из лука в клубе…

Я испытывала зависть и честно себе в этом признавалась. Я выросла без отца. Проекции — кто от них свободен?

Но что же у них не получилось?

— Да ничего не получилось, — вздохнул Игорь. — Сева, похоже, все мои активности пережидает как дождь или другую непогоду. Жена мне тут призналась: приходит Сева из школы и спрашивает ее — а когда папа придет? Она отвечает: поздно, он мне звонил, у него какие-то проблемы на объекте. А сын облегченно вздыхает и говорит: ой, ну и слава богу!

— Не так я сказал, — вяло возражает Сева из глубины кресла. — Я просто сказал: хорошо.

— При любой возможности он включает компьютер, хватается за планшет. Если и то и другое отобрано, он готов лежать на диване и играть в тетрис в телефоне. Часами, понимаете? Вы понимаете? А вот я этого понять не могу! Это же несравнимо по впечатлениям, по ощущениям, по результату в конце концов. Я бы понял, если бы он не любил учиться в школе, делать уроки, это я и сам не особо любил, когда был мальчишкой. Делал, потому что надо. Здесь мы с ним одинаковые, он тоже учится через пень-колоду, но в общем все сдает. Но все остальное-то?! Я помню, как я глотал книги: там были не только страсти и художественные описания, мне нравился научпоп, там были тайны, загадки — мне было интересно! Я ночами не спал, думая о пришельцах, о том, куда и почему исчезли древние города, цивилизации. Мне нравилась история древнего мира. Теперь я понимаю, что уже тогда я все видел с инженерной точки зрения. Мне хотелось понять, разгадать механизмы, которые историей движут. Как это: жили, жили люди, поколениями, веками, сражались со всякими трудностями — и вдруг перестали? И город умер, и цивилизация прекратилась. И все занесло песком или джунгли заплели.

Я тогда не понял, и ученые, как я прочел, толком не понимают. А сейчас мне кажется, что если бы я догадался тогда, то я бы знал, что не так с моим сыном. Мне кажется, это связано. Он какой-то совсем другой, не такой как я, непонятный, чужой, как инопланетянин, и их сейчас таких много.

— Постойте, вы как-то все в одну кучу… — я чувствовала, что в его словах есть логическая нить, но не совсем ее улавливала.

— Да понятно же, почему они умерли, — сказал Сева. — В них просто играть перестали.

— Что?! — мы с Игорем одновременно обернулись к подростку.

— Ну, те, там, кто за них играл — им просто надоело или еще что-то. Я вам могу сто таких городов в инете показать — их сначала строил кто-то, развивал, а потом забросил. Они так и стоят. Если в программу ввести — я думаю, сейчас это можно сделать, — будут разрушаться постепенно. И джунгли можно сделать, и песок…

— «Те», «там» — это кто? Где? — спросила я.

— Ну откуда же я знаю? — пожал плечами Сева. — Но есть же кто-то. Многопользовательская игра. Одни, наверное, уходят, другие приходят. Всегда так.

— Э-э-э… — сказал Игорь.

— Он тоже думал об этом. Про города, — сказала я. — Решал загадки. И, смотрите, даже решил. Но на вашей площадке у Севы нет шансов, вы слишком витальны, активны, успешны. Да, вы все делали вместе с ним, но вы всегда делали все лучше, быстрее, ловчее, сноровистее. И это были ваши планы и ваши дела, по крайней мере, ваша организация. И он же не дурак — он это видел и понимал. Но есть площадка, где Сева сам по себе и сам отвечает за все свои свершения. Там — как потопаешь, так и полопаешь. Сколько ни собрал очков или френдов — все твои. А если Сева видит наш мир как площадку для игры каких-то шустриков более высокого порядка, так и все наши призывы «повернуться лицом к реалу» для него — пустой звук. Может, даже ему кажется, что создавать свой виртуальный мир интереснее, чем быть персонажем в чужой игре. Вы знаете этого «чужого»?

— Это я?

— Ну да. По результату нашего предыдущего разговора вы слегка поменяли правила игры. Поменяли к лучшему, я и сейчас от этого не отказываюсь. Но игра осталась вашей.

— Как мне сыграть в его игру?

— А он этого еще хочет? Сева?

— Я хочу, — сразу же откликнулся мальчик. — Да. Я знаю, папа, что тебе может понравиться. Где стреляют, ты не любишь. Но там как раз города, и можно объемные модели строить и развивать. Там сложно, почти сто тысяч человек по всему миру играют, но я могу тебя научить. Если ты захочешь, конечно. И вот эта идея, чтобы брошенные города постепенно разваливались — это очень классная идея на самом деле. Типа ответственность. Ты пришел туда потом, а там — джунгли или песок и только обломки торчат. Я напишу, я знаю куда, вдруг те, которые эту игру делают, услышат и сделают. Или сам потом сделаю, я вообще-то хочу игры делать, на такого программиста учиться. После того как мы с папой дом строили, я сам стал всякие дома рисовать, проектировать, на планшете, в таких специальных программах. Думаю, мне потом пригодится, когда буду свои игры делать, или вообще…

— Вы видели эти проекты? — спросила я у Игоря.

— Нет. Мама видела, — ответил Сева. — Папа говорит: есть реальная жизнь и есть пустые фантазии.

— У тебя есть что-нибудь там? — я показала на планшет. — Покажи мне.

— Не знаю, сейчас посмотрю, — Сева включил гаджет и показал мне картинку: что-то вроде зиккурата посреди условной пустыни, и на каждой ступени крошечные люди гуляют в садах или работают на полях.

— А живут они в стенах, с окнами, вот смотрите, я увеличу. А внутри производство (для него окна не нужны) и лифты. Ну и горизонтальный транспорт, типа электричек. Машин совсем нет.

— Энергия — это понятно, солнечная и ветер, — сказала я. — Ну и отходы всякие перерабатывать. А вода в пустыне откуда?

— Я думаю. Можно ставить на берегу океана и опреснять.

— Можно, но очень много энергии надо. Атомный реактор внутри, под землей?

— Может быть. Но это же опасно?

— Все опасно. Электрическим током тоже убить может, и плотина может разрушиться. Надо просто технику безопасности соблюдать.

— Тоже верно…

Игорь молча слушал наш разговор, синхронно с репликами поворачивая голову.

— Почему это делаю я?! — в конце концов я возмутилась. — Я вам что, инженер? Строитель? Я что-то понимаю в инженерных коммуникациях, архитектуре и источниках энергии? Я вообще биолог! Согласна обсудить скотоводство, зоопарк, искусственное озеленение и национальные парки. И все!

— Я, кажется, понял, — сказал Игорь.

— Может, поняли, а может, и нет, — заметила я. — Но во всяком случае сейчас сходства между вами нельзя не заметить. Инопланетянин?

— Нет, конечно, нет. Сева, ты покажешь мне эту игру? И свои проекты?

— Конечно покажу, папа.

— И — аминь! — сказала я вслед двум уходящим инженерам.