Профиль королевы

«Тебя надо снимать в профиль. В профиль ты королева», — говорил ей Луис Бунюэль. У нее профиль, созданный для монет. Профиль хищной птицы, высматривающей очередную жертву. И еще походка канатоходца. Ее копировали и Софи Лорен, и Марчелло Мастроянни. Но ни у кого не получилось, как у нее, чтобы чуть заплеталась нога за ногу.

В кадре она всегда вела себя, как и полагается звезде. Никакой суеты, никаких истерик-соплей, которые любят выдавать российские артистки. И никакого смеха. Смеющаяся Моро — это такая же редкость, как улыбающийся Делон. За ее улыбку надо было заплатить жизнью. Минимум внешних эмоций. Отсюда напряжение, которое возникало, как только она появлялась на экране или подмостках.

Вспоминаю сейчас, как она с невозмутимым лицом чистила яблоко в спектакле «Монолог служанки Церлины», с которым приезжала в Москву в конце 80-х годов. Долго, тщательно, без всякой спешки. Яблочная кожура фигурной гирляндой свешивалась почти до пола, а она все продолжала вырезать какой-то немыслимый арт-объект, как будто у нас на глазах занималась оригами.

По своему актерскому типу Моро была кружевницей сложносочиненных психологических состояний и узоров. «Мастерица виноватых взоров», как сказал поэт. Она могла просто смотреть в объектив, а по ее глазам легко было прочесть все, что было, будет и чем все закончится. Причем книги эти были очень разными — кристальная проза Стендаля, невесомые пассажи Франсуазы Саган, скупой речитатив Маргарет Дюрас. Но Жанна Моро одна! Кстати, когда ее стали меньше звать в кино, она прекрасно обосновалась где-то за кадром, озвучивая своим хриплым, прокуренным сексуальным контральто любой текст так, что потом от фильма в памяти оставались одни маловразумительные клочки. Зато голос Жанны Моро забыть было невозможно.

И все-таки гениальнее всего она умела молчать. Все делала очень просто, экономно, точно. Тут с ней в мировом кино никто не может сравниться. Высший актерский пилотаж. Но в этом и заключается большой стиль. В сущности, она всегда была актрисой одной роли. Таким были и Габен, и Делон, и Симона Синьоре. Эту свою одну-единственную роль она знала досконально и за шестьдесят пять лет беспримерной карьеры довела ее до совершенства. Конечно, ей повезло, что именно ее приглашали в свои фильмы самые важные режиссеры ее времени. Но было за что приглашать, Моро буквально растворялась в их замысле, она ему не просто подчинялась, но пропускала его через себя. На время съемок она становилась их музой, любовницей, экономкой (ей так шли разные фартуки и наколки), личным психологом, если надо, медсестрой и даже сопродюсером.

Чтобы Франсуа Трюффо снял «400 ударов», она отдала ему свои личные деньги, хотя там не было для нее роли. Он расплатится с ней по-королевски, когда придумает для нее роль в «Жюле и Джиме», а позже снимет с ней «Новобрачную в черном». За эпохальную «Ночь» Антониони она не получит ни гроша, поскольку в середине съемок продюсер сбежит, оставив группу без денег. История повторится на съемках «Моряка с Гибралтара». Правда, тогда ее главным трофеем станет сам режиссер Тони Ричардсон, которого она на глазах у всех уведет от жены, знаменитой англичанки Ванессы Редгрейв, и двух детей.

Бурная, невероятная, сумасшедшая жизнь. Много алкоголя, мужчин, страстей, разбитых судеб. При этом невероятная самодисциплина, никаких поблажек ни себе, ни другим. По три фильма в год — норма. И всегда главные роли. Записывала аудиоальбомы — их у нее с десяток. Больше всего обожала петь. И пела чудесно, как прирожденная парижская шансонетка.

Великая Бетт Дэйвис напишет ей: «Я — большая змея, а ты маленькая». Жанна действительно была маленького роста, идеально подходившего для ролей субреток в передничках. Но это ей не мешало: до трагических героинь она умела добирать высокими каблуками, куражом и какой-то внутренней непоколебимостью.

Во Франции любят актрис в возрасте. Морщины на их легендарных лицах как зарубки на дверном косяке, которыми принято отмечать, как ты подрос за прошедшее лето. Те из зрителей Жанны Моро, кто успел родиться в год выхода ее «Любовников», наверняка узнает вкус первых поцелуев на ночном сеансе «Вальсирующих», женится под автоматные очереди «Никиты» и разведется под меланхоличную песенку из «Старой дамы, гуляющей в море». Все это были не просто фильмы с участием великой Моро, а вехи жизни, этапы в биографии нескольких поколений европейцев.

В России их почти не знали. Место главной француженки на советском экране надолго заняла демократичная Анни Жирардо, актриса превосходная, но не обладавшая магнетизмом и тайной Жанны Моро. И только однажды случилось событие из ряда вон: в 1977 году на неделю французского кино в Москву привезли фильм «Свет» — режиссерский дебют Моро, где она же сыграла главную роль. С превеликим трудом, отстояв двухчасовую очередь, я купил билет на дневной сеанс, предвкушая увидеть любимую актрису на большом экране. На мое несчастье, как раз в этот день я должен был явиться в военкомат — пришла повестка. Шутить с этим заведением не полагалось, но и «Свет» было невозможно пропустить. Что делать? Уже не помню, как я вырвался из этого заведения с решетками на окнах и унылой очередью из худосочных молодых людей в сатиновых трусах. Как бежал из «Сокольников» в кинотеатр «Зарядье», как умолял билетершу пустить в битком набитый зал, и, только увидев на экране вспыхнувший титр Lumiere, почувствовал себя абсолютно счастливым. Это был мой «Свет», это была Жанна Моро. Все остальное — прах и дым.

Кстати, фильм у нее получился путаный, странный и претенциозный. Свести концы с концами ей как режиссеру было сложно. Актеры играли плохо, не понимая, зачем их позвали и что им делать. Из всего мне запомнился только финальный эпизод, где на съемках кинопробы героиня Жанны Моро вдруг ни с того ни с сего разрыдалась как-то по-детски безудержно. Видно было, что этот фильм дался ей ценой неимоверных усилий. А сейчас просто сдали нервы. Но теперь я понимаю, что она оплакивала не только свой грядущий провал («Свет» получит жуткие отклики в прессе, а сама она надолго влезет в долги, чтобы расплатиться по всем счетам), но и свое ближайшее будущее, которое не сулило ей ничего, кроме медленного угасания и эпизодических ролей. В «Свете» она распрощалась с образом femme fatale, который и сделал ее всемирно знаменитой.

Дальше ее неудачный брак с американским режиссером Уильямом Фридкином, не случившийся роман с Голливудом, которому она была не нужна, и спектакль «Ночь Игуаны» на Бродвее, в котором она играла ради денег и не скрывала этого.

Когда грянула перестройка в СССР, она была одной из первых, кто приехал к нам в надежде открыть здесь клондайк новых талантов и творческих возможностей. Из всех кинорежиссеров ее больше всего заинтересовал Рустам Хамдамов, а его дебютный и единственный фильм «Нечаянные радости» привел в абсолютный восторг. «Анна Карамазофф» — история одинокой мстительницы, в чем-то перекликавшаяся с «Новобрачной в черном» Трюффо — была задумана как бенефис, который она ждала больше десяти лет. Благодаря Рустаму ей дано было вновь ощутить себя героиней Большого кино.

За кадром остался чудовищный быт перестроечной Москвы, развал на Мосфильме, все сложности с поиском денег, которые, как обычно, легли на ее плечи. Жанна все вытерпела, справилась, обо всем договорилась. Она верила, что Хамдамов гений и что она снимается в шедевре. Так, собственно, и было. Интуиция ее не подвела. Но как в этом было убедить каннскую публику и прессу? Очевидцы той злосчастной премьеры рассказывали мне, как на пятнадцатой минуте из зала один за другим потянулись обескураженные зрители, как глухо стучали бархатные сидения — бух, бух… Она готова была пережить и это. Но когда на экране возник нескончаемый эпизод из другого, неснятого фильма Хамдамова с Натальей Лебле и Еленой Соловей, который его просили убрать из окончательного монтажа, пришла в неописуемую ярость. Она могла бы смириться с провалом, но не могла смириться с тем, что у нее украли фильм. Фильм великой Моро! С тех пор его толком никто так и не увидел. Попытки вызволить его из сейфа продюсера Сержа Зильбермана ни к чему не привели. Хотя, кажется, Моро с Рустамом Хамдамовым в конце концов помирились и не держали больше зла друг на друга.

…Наше общение было мимолетным, как это и принято на фестивальных пресс-джанкетах. У меня было пять минут на интервью с ней по поводу фильма Франсуа Озона «Время прощания», где она сыграла бабушку главного героя, который узнал, что болен СПИДом, и решил попрощаться со всеми родственниками и знакомыми. Бабушка всплакнула, вручила ему свои витамины, показала свои молодые фото и вспомнила, как не хотела жить после смерти мужа. Эпизод на пять минут. Не больше.

— А у вас были периоды, когда вам не хотелось жить? — спросил я Жанну Моро.

— Да, и очень рано. Наверное, уже лет в пять я начала об этом задумываться. Но, как видите, дотянула до своего нынешнего возраста. Значит, несмотря ни на что, жить хотелось сильнее. А сейчас, когда осталось так мало, особенно!

Вчера она умерла.