Джон Поп, репортер газеты The Times-Picayune, Новый Орлеан, США

Помните фильм «Гражданин Кейн» про жизнь медиамагната Чарли Фостера? Последними словами Фостера, который умирает в начале фильма, были «Розовый бутон». И репортер получает задание узнать, про какой розовый бутон шла речь. По мере того как репортер опрашивает всех, кто знал Фостера, перед зрителем раскрывается загадочная личность умершего медиамагната. Так вот, моя задача — найти розовый бутон. Когда кто-то умирает, я звоню родственникам и сходу говорю: «Здравствуйте, где тут у вас розовый бутон?» Я хочу знать, чем дышал умерший. Я хочу, чтобы некрологи, написанные мной, говорили: «Это был очень крутой человек, и вот почему».

Родственники умерших часто впадают в ступор на интервью, но я пишу некрологи уже 30 лет и знаю свое дело. Я даю им расслабиться, задаю пару легких вопросов, а потом они и сами не замечают, как начинают рассказывать о покойном историю за историей, одно воспоминание цепляется за другое. Тогда я могу просто наблюдать, как они сами рисуют портрет человека. Это немного похоже на сеанс психоанализа.

У меня был приятель, которого я знал много лет. И только на его похоронах я случайно узнал, что он был шпионом во время Второй мировой. Это так круто — афроамериканец-шпион. На похоронах узнаешь про человека самые интересные истории, потому что где, если не там?

Мне очень повезло родиться в Новом Орлеане. Здесь столько персонажей — у нас есть и политики, и художники, и преступники, и уличные музыканты. Гениальный микс. Кому-то нравится писать некрологи про известных людей, а мне нравится найти тех, про кого не писали газеты. Люблю, когда читатель говорит: «Вау, как жаль, что я не знал этого человека». Если у меня получается доказать редактору, что какой-то человек, про которого он никогда не слышал, заслуживает внимания — это счастье. Одной из моих лучших находок был официант, который в ранние годы эпидемии СПИДа собирал деньги, покупал игрушки и развозил их по больницам больным мужчинам и женщинам.

[blockquote]Не делайте ошибки в написании имен. Это, возможно, единственный раз, когда имя человека появится в печати[/blockquote]

Я разбираюсь в социальной иерархии города, знаю, кому отведено какое место. Я историк — это помогает мне вплетать биографию умерших в историю края. У меня целая записная книжка контактов краеведов — они мне сильно помогают. Забавно: они так привыкли, что я им звоню, когда кто-то умер, что если я хочу просто узнать, как дела, я начинаю разговор так: «Привет! Нет-нет, сегодня никто не умер». Хорошие вопросы и хорошая сеть экспертов — вот что нужно, чтобы делать отличные некрологи. Я не сразу стал мастером некролога, я начинал как новостник в газете. Нельзя просто прийти с улицы и сказать: «Я хочу заниматься только некрологами». Нужно позволить редактору самому обнаружить твой талант.

Что важно помнить, когда пишешь некролог? Не делайте ошибки в написании имен. Это, возможно, единственный раз, когда имя человека появится в печати. Не надо ничего приукрашивать, не надо лить елей, не надо свинье красить губы помадой — пусть история рассказывает себя сама. Во время разговоров с родственниками не пытайтесь контролировать ситуацию — плывите по течению, разрешите разговору идти как угодно. Именно так я, например, и узнал, что мой приятель был шпионом во Вторую мировую. Старайтесь не ссориться с родственниками. Мне, правда, один раз все-таки пришлось поссориться. Я писал некролог о судье, у которого была судимость. Родственники не хотели, чтобы я упоминал судимость в некрологе. Я объяснил, что не занимаюсь жизнеописанием святых и не сыплю блестками, что моя задача — говорить правду. Начался скандал, и я отправил их разбираться к редактору.

Чтобы о тебе написали некролог, недостаточно прожить просто хорошую жизнь, нужно прожить ее необыкновенно. Например, был у нас в округе педиатр. Остатки крови, которую уже нельзя было переливать, он забирал домой. И поливал этой кровью свои цветы. У него был самый пышный сад. То, что он был первоклассным педиатром — это здорово. Но я взялся писать некролог о нем, только когда узнал, что он поливал цветы кровью. Когда умер хозяин местного бара, я пошел поговорить с его дочерью. От ее историй я хохотал. Сказал: «Прости, я знаю, что твой отец только что умер, но эти истории так хороши, что их нельзя не опубликовать, ты не возражаешь?»

[blockquote]Я сам писал некролог о своей жене — не хотел, чтобы кто-то другой трогал ее историю. Я плакал, когда она умирала от рака. Но не плакал, когда писал некролог[/blockquote]

Если про вас написали некролог — значит, какой-то репортер смог обнаружить в вашей жизни что-то красивое. Но значит ли, что если про вас не написали, то ваша жизнь была никчемной? Нет, конечно. Просто не нашлось репортера, который смог в ней что-то разглядеть. Понимаю, некоторые семьи расстраиваются, когда газета не считает историю их близкого достойной публикации, но что поделаешь — мир жесток.

Я плачу во время работы, только когда пишу про тех, кто умер слишком рано. У нас была конгрессмен Барбара Зигмунд. У нее был рак, она боролась с ним, писала про это эссе, скончалась в 51 год. Как тут можно не плакать? Но я не могу отказаться от задания, если мне грустно за него браться — в газете не поймут. Я даже сам писал некролог о своей жене — не хотел, чтобы кто-то другой трогал ее историю. Я плакал, когда она умирала от рака. Но не плакал, когда писал некролог — напротив, это стало для меня катарсисом. Я осознал, что она была любовью моей жизни, текст сильно помог мне исследовать чувства, которые я испытывал к ней. И мне было приятно, что у меня есть шанс рассказать миру, какая она необыкновенная. Некролог о ней потом был опубликован в сборнике моих некрологов «Выхожу на Елисейских полях», который вышел два года назад. Там собраны 123 текста.

С появлением кондиционеров в Новом Орлеане люди перестали общаться, как раньше. Я не говорю, что кондиционер — это плохо, тут адская жара, и я бы никогда от своего кондиционера не отказался. Но если раньше в жару все сидели на верандах и общались, и все знали своих соседей как облупленных, то сейчас мы какие-то изолированные. Поэтому мои некрологи так нужны — они рассказывают читателям, из кого состоит сообщество. Хочу, чтобы они думали: «Надо почаще поднимать голову и смотреть на прохожих. Сколько рядом интересных людей! Может быть, вон тот мужчина — шпион, а вон тот врач — поливает цветы кровью».

[blockquote]Некролог — это не подрыв репутации и не про полив елеем. Это про правду[/blockquote]

Ник Серпелл, редактор отдела «Некролог» ВВС, Великобритания

Все считают, что моя работа — для мрачных людей. А я обожаю свою работу.

Дома у меня на рабочем столе четыре черепа. В офисе над рабочим столом висит скелет. Коллеги проходят мимо и содрогаются. Я говорю: «Ребят, чего вы дрожите? Так же будете выглядеть через пять лет после того, как вас похоронят».

Я занял свое место 10 лет назад. До этого 15 лет работал в ВВС новостником. Хороший журналист должен уметь писать на любую тему — экономика, спорт, смерть. Когда я увидел, что освобождается место редактора «Некролога», сразу подал заявку. Некролог — это просто жизнеописание, ничего сложного, исследуешь тему, как любую другую.

Как всякий журналистский материал, некролог должен быть сбалансированным и честным. Там должно быть и хорошее, и плохое, и про взлеты, и про падения. Некролог — это не подрыв репутации и не про полив елеем. Это про правду.

Я редактор отдела, поэтому сам решаю, про кого буду писать. ВВС пишет некрологи только очень известных людей. В США другой подход к некрологам — они любят писать о людях, про которых никто раньше не слышал. Мы таким не занимаемся. Я не интервьюирую родственников, я копаюсь в архивах. Самой громкой смертью 2016 года была смерть Дэвида Боуи. В архиве ВВС хранится все за 50 лет — я просмотрел все интервью, которые он давал нашему каналу, и на основе этого написал свой текст.

Вообще я написал некролог о нем за пару лет до его смерти — когда у него начались проблемы с сердцем. Я стараюсь организовать работу так, чтобы как можно больше некрологов было написано заранее. Сейчас 1500 некрологов пока еще живых людей ждут своего часа. Чьи это некрологи, я не могу сказать — мы не раскрываем такую информацию. Когда умирает известный человек, нужно выдавать некролог о нем без промедления. Чтобы написать хороший некролог, требуется много дней кропотливых исследований. Нельзя, вдруг услышав про смерть звезды, садиться за написание некролога. Конечно, не всегда получается все предусмотреть, но я стараюсь. Когда я понимаю, что пора садиться за написание некролога? Сейчас продолжительность жизни увеличилась, люди живут по 80 лет, поэтому я смотрю, кому 70 с хвостиком. Если человек болен, то начинаю раньше. Сразу сажусь за текст, когда узнаю, что у кого-то рак.

[blockquote]Я начал писать некролог о Эми Уайнхаус, когда наткнулся на очередную новость, что она вышла в четыре утра из клуба и упала пьяной на асфальт[/blockquote]

Писать некролог об Эми Уайнхаус — вот это было для меня трудно. Она умерла такой молодой — в 27 лет. Но я начал писать текст за пару лет до ее смерти. Я понимал, что она долго не проживет. Это странное ощущение. Одно дело писать про тех, кому за 70, а другое — писать про 25-летнюю девочку, зная, что она скоро умрет. Я видел в ней еще одну Дженис Джоплин — у нее была та же тяга к саморазрушению. Британские таблоиды без конца писали про ее гулянки, как она пьет, как проводит время с музыкантами, которые принимают наркотики. Я начал писать некролог о ней, когда наткнулся на очередную новость, что она вышла в четыре утра из клуба и упала пьяной на асфальт.

Как любой журналистский материал, некролог должен захватывать читателя с первого абзаца. Если он унылый, никто не будет читать дальше. Я начинаю с четырех предложений, где подвожу итог жизни человека, а со второго абзаца расписываю его жизнь в хронологическом порядке. Читателям интересно узнать что-нибудь из прошлого знаменитости, какой-то случай, который повлиял на становление этого человека. Я люблю вставить что-нибудь такое, чтобы читатель сказал: «Надо же, в первый раз слышу». В Англии много лет назад был такой художник — Стэнли Спенсер. Не уверен, что про него знают за пределами страны. И оказалось, что Дэвид Боуи был его фанатом и снял про него документальное кино. Обычно, когда люди думают про Боуи, они думают про Ziggy Stardust или Ashes to Ashes — все-таки Боуи прославился благодаря им. Пара человек мне потом сказали, что вообще не знали, что Боуи любил Спенсера.

В некрологах, написанных мною, вы не увидите моего мнения об умершем. Я пишу некрологи и тех, кого обожал, и тех, кто мне не сильно симпатичен. Но читателю это знать ни к чему. Если я хочу свое мнение вставить в текст, я найду чью-нибудь реплику про этого человека и вставлю ее в кавычках.

Не так много британских газет пишут по-настоящему вдумчивые некрологи. В Daily Telegraph был автор некрологов Хью Массингберд, он был мастером жанра, теперь сборники его текстов выходят книгами. Они так красиво написаны, в них полно юмора. Если хочешь научиться писать некрологи — читай работы Массингберда. Я люблю юмор в некрологе, всегда стараюсь, чтобы он был в моих текстах.

[blockquote]У меня не мрачная работа, а очень крутая. Я каждый день занимаюсь жизнеописанием самых известных людей в мире[/blockquote]

В Великобритании вообще общество плохо относится к смерти как к явлению. Про нее все стараются забыть. Есть много англичан, которые в своей жизни не видели трупа. Раньше было по-другому — 150 лет назад люди умирали дома, теперь все больше в больницах и хосписах. В Лондоне есть кладбище Хайгейт на котором лежат знаменитости. Я раньше водил там экскурсии по выходным. И там можно было встретить семейные захоронения XIX века, где лежали сразу по несколько детей, не доживших до 15 лет. Сейчас дети умирают, но не в таких количествах. Смерть тогда была естественной частью жизни общества. Но с развитием медицины и науки смерть стали отодвигать на периферию. И сегодня англичане плохо справляются с мыслями о смерти. Когда умер Боуи, меня поразило количество негодования по этому поводу в соцсетях — особенно среди его ровесников. Они росли с ним, любили его со времен Ziggy Stardust, и его смерть напомнила им, что они больше не Space Cadets, что они стареют. Они в гневе, шоке и ужасе, потому что привыкли прятать мысли о смерти в шкаф, а ведь смерть — это так же естественно, как и рождение. Я понимаю, что шок может вызвать смерть подростка, но 70-летнего мужчины? Я к смерти готов. Я уже купил себе место на кладбище — настолько я готов.

У меня не мрачная работа, а очень крутая. Я каждый день занимаюсь жизнеописанием самых известных людей в мире. Я пишу истории для одного из лучших в мире СМИ. Не подумайте, что я важничаю, ведь эти тексты публикуются без имени автора, но приятно знать, что много лет спустя, когда кто-то захочет узнать про Дэвида Боуи, он точно прочитает мой текст. Я не переживаю, что мои тексты не подписаны — не надо перетягивать одеяло на себя, когда пишешь некролог. Я атеист, в загробную жизнь не верю, но смерть меня не пугает. Мне нравится изучать историю отношения к смерти в обществе. У меня вся библиотека заставлена книгами такого рода. Мне интересны все возможные церемонии и традиции, посвященные смерти. Я не мрачный фрик, я жизнелюбивая душа, просто мне интересно. У меня есть пара хороших друзей — похоронных агентов. Думаю, даже диссертацию напишу про смерть, как время будет.

[blockquote]Смерть — это просто возможность, повод, триггер, чтобы написать историю про жизнь, про время[/blockquote]

Тим Булламор, пишет некрологи для Times, Daily Telegraph, The Independent и The Guardian. Живет в Эдинбурге, Великобритания

В юности я работал импресарио. Организовывал в Великобритании концерты для русской пианистки Татьяны Николаевой, ученицы Шостаковича. Мне было 26 лет, когда она умерла. Я написал в несколько лондонских газет и посоветовал написать про нее некролог. Но они такие снобы, сказали: «Если она такая великая, сами про нее и пишите». Я и написал. Редактор внес немного правки и спросил: «А может, знаешь еще малоизвестных людей из мира музыки с интересной историей?» Я знал всех, кто работает за кулисами — менеджеров, импресарио и проч. — и начал потихоньку про них всех писать. Не буду перечислять все газеты, в которых я работал, чтобы вас не утомлять. Сначала я писал и про живых, и про мертвых, но сейчас перешел целиком на некрологи.

Я не пишу про смерть, я пишу про жизнь. Смерть — это просто возможность, повод, триггер, чтобы написать историю про жизнь, про время. Я однажды писал некролог о последнем человеке, жившем в XIX веке — и одним коротким текстом ознаменовал конец эпохи. А еще смерть иногда бывает ироничной. Например, лыжный инструктор на лыжах врезался в дерево. Или человек вышел от окулиста в новых очках и попал под машину. Я писал оба эти некролога. Их родственникам может быть не смешно, но газете смешно. Я не циник, у меня есть сердце, просто надо уметь дистанцироваться. Я ставлю себя на место читателя: «Я купил эту газету, хотя мог купить четыре других. И у этой газеты так много полос — и культура, и экономика и мнения. Почему я должен выбрать именно полосу «Некролог»?» Я должен делать свою полосу интересной, смешной, она должна развлекать. Нельзя писать Мистер Смит был лучшим банкиром на свете. Нужно написать про тот случай, когда банк ограбили — тогда это история. Сегодня у читателя есть и интернет, и газеты, и журналы, и порнушка — мы должны быть изобретательными, чтобы задержать его на нашей полосе.

Так что моя работа — развлекать читателя. Простите, родственники покойных! При этом я не пытаюсь нарочно расстроить родственников. Даже смягчаю удары иногда. Например, был бизнесмен из Лондона, который проводил много времени с проститутками. И я пустил в ход эвфемизм: «он любил проводить вечера в Лондоне с молодыми девушками». Вместо того чтобы писать «проводил много времени за просмотром порнографии в интернете», мы напишем «любил сидеть в интернете в одиночку». Если кто-то много пил и страдал от похмелья по утрам, мы напишем «начинал свой день не спеша». Большинство семей знает всю правду о своем близком. Наша задача — рассказать ее аккуратно. Был недавно один родственник умершего, который попросил поменять «женоненавистника» на «человека, который не терпел возражений». Это похожие вещи, и мы согласились внести правки. Имеем ли мы право рассказывать все, что знаем? Ну, у нас вроде свобода печати.

[blockquote]В начале января больше всего смертей в году. Полно некрологов, не все влезают. Так что вы сильно повысите ваши шансы попасть в рубрику «Некролог», если умрете летом[/blockquote]

Некрологи — популярный жанр именно в англоговорящих странах. В Великобритании, США, Австралии. Здесь у каждой газеты есть рубрика «Некролог». В Германии, Франции или Испании такого не встретишь. Там, конечно, напишут, если кто-то известный умрет, но целую полосу под некрологи не выделяют. У нас же есть полосы, которые нужно заполнять каждый день. И мы все время ищем интересные смерти.

Daily Telegraph выходит шесть раз в неделю. И каждый день на полосе «Некролог» должно быть по три текста. Есть еженедельный журнал Economist — у них один корреспондент, который целую неделю — какое везение! — работает над одним текстом. Я же на прошлой неделе написал восемь некрологов. Раньше я писал только про людей из мира музыки, но теперь пишу и про других. Я узнаю про интересные смерти иногда от знакомых, иногда из новостных агентств. Я пишу и про знаменитостей, и про людей с интересной историей, даже если никто о них раньше не слышал.

Историю в отдел «Некролог» нужно выбирать по тому же принципу, что и в другие отделы — чтобы была классная. Это такая история, с которой ты приходишь в паб на встречу с друзьями, и, услышав ее, приятели вскакивают со стульев с криком «Fuck me!». Вот у умершего либо должна быть настолько крутая история, либо он должен быть звездой.

Зимой в северном полушарии умирает намного больше людей, чем летом. Это объясняется плохой погодой, а также тем, что никто толком не научился ухаживать за стариками — ни в вашей стране, ни в нашей. Наступают рождественские праздники, старики хотят провести их семьей, собирают волю в кулак и едут в гости к детям, ходят на долгие семейные прогулки по морозу, возвращаются домой с пневмонией и умирают. В начале января больше всего смертей в году. Полно некрологов, не все влезают. Так что вы сильно повысите ваши шансы попасть в рубрику «Некролог», если умрете летом. Летом, бывает, сижу и думаю: «Мне надо целую полосу заполнить, и ни одной интересной смерти. Одни только белые мужчины». Не люблю, когда все некрологи на полосе про белых мужчин — ни женщины, ни гея, ни афроамериканца. Скучно.

[blockquote]Google ваш друг, а Wikipedia нет. Максимум, что может сделать для вас Wikipedia — подсказать, в каком направлении двигаться[/blockquote]

Первое, что нужно сделать, когда садишься за некролог — проверить, точно ли человек умер. Это, к сожалению, не редкость, когда выходят некрологи про живых. Однажды мой коллега пришел в Америке в дом престарелых к одной не слишком известной актрисе — Дороти Фэй Ритер. Она была уже стара и плоха. В ее палате никого не было, он удивился и спросил у медсестры: «Где Дороти?» — «Она ушла». Он решил, что умерла. На следующий день в редакцию позвонил сын Дороти, он был взбешен. Оказывается, Дороти не умирала — она уходила в другую комнату, а не к богу.

Старайтесь не ошибаться в имени. Бывают еще фамилии, которые можно написать по-разному — например, Smith и Smyth. Не поленитесь, узнайте у родственников, как правильно писать, не расстраивайте их лишний раз. Google ваш друг, а Wikipedia нет. Максимум, что может сделать для вас Wikipedia — подсказать, в каком направлении двигаться. Никогда не доверяйте информации из Wikipedia.

Важно, где человек родился и кто его родители. Но еще важнее, как человек распорядился своей жизнью. Некролог — это линейка, которая измеряет, как высоко человек смог подняться, как распорядился возможностями, которые ему подкинула жизнь, какую сумел сколотить репутацию к концу жизни. Кто-то родился в бедной семье, не получил толком образования, но смог подняться куда выше, чем тот, кто родился в зажиточной и титулованной семье.

[blockquote]Каждый умерший сказал миллион смешных вещей в жизни и совершил много интересных поступков — узнайте про них[/blockquote]

Постарайтесь не ошибиться в количестве жен. Однажды я писал некролог о композиторе, я посмотрел в базе «Who is Who» — там было сказано, что у него две жены. Я так и написал. А через несколько дней в редакцию позвонила женщина: «А почему вы не упомянули меня? Я была его первой женой. Нам было всего по 20 лет, и наш брак продлился недолго, но все же это было. Я так расстроена». А как я мог знать про ее существование, если он сам исключил ее из своей официальной биографии? Это хороший пример того, как люди контролируют собственный нарратив. Сейчас в некоторых компаниях в PR-отделе есть сотрудники, которые занимаются смертями. Я писал некролог о шотландском банкире, и в банке была специально обученная девушка, которая помогала мне найти все необходимые фотографии, все необходимые телефоны. Может быть, она еще и следила, чтобы я не узнал лишнего — не могу точно сказать.

В 1500 слов все не уместить. Поэтому рисуешь картину жизни широкими мазками. Факты — это хорошо, но нужны бантики. Трубка адвоката говорит больше о нем, чем его практика. Недостаточно писать про человека на работе, нужно писать про его частную жизнь, каким он был — вместо того, чтобы писать только про карьеру. Покажите, что у него были не только успехи, но и разочарования — потому что настоящая жизнь такая: люди садятся пьяными за руль и лишаются прав, люди женятся и разводятся 1, 2, 3 раза, у людей бывают любовники обоих полов, некоторых выгоняют с работы и им приходится начинать все заново. Жизнь намного интереснее унылого резюме. Не забывайте детали. Каждый умерший сказал миллион смешных вещей в жизни и совершил много интересных поступков — узнайте про них.

Нам иногда приходят некрологи, написанные родственниками — это невозможно читать. «Нам будет тебя не хватать», «Лучший человек на земле» — это все не то. Это просто набор эмоций. Никакого отношения к хорошей истории это не имеет. Мы говорим «Извините, нет» или «Я это перепишу». Я и сам не стал бы писать некролог о своем друге — я не смогу быть объективным. По каждому умершему кто-то будет скучать, но это газета. Мы должны собрать все, что было в жизни этого человека — и хорошее, и плохое — и выдать сбалансированную историю. Пусть читатель сам делает выводы.

[blockquote]Ко мне на воркшоп приходят люди, которым уже немного осталось, мои ровесники. У нас вообще не депрессивно, напротив, все на подъеме, делятся идеями[/blockquote]

Томас Бернер, ведущий воркшопа «Напиши свой некролог сам», Пенсильвания, США

Я научился писать некрологи, когда работал в маленькой газете The Evening Carrier в штате Пенсильвания в 1950-х годах. Сейчас ее уже давно поглотила другая газета, The Times News. Моя бабушка умерла в самом начале ХХ века, у нее было 105 наследников, и некролог о ней был на первой полосе. Сейчас некролог на первой полосе почти не встретишь. Газеты поняли, что можно извлечь выгоду из некрологов, стали брать за них деньги и убрали их с первой полосы. Если вы не местная знаменитость — например, бывший мэр города, или декан университета, или бывший тренер футбольной команды — бесплатно ваш некролог не опубликуют.

Куда я ни езжу, я всегда покупаю местную газету, чтобы почитать некрологи — это лучший способ узнать побольше про место, в которое ты попал. Я себя называю некрологовым наркоманом. Из некрологов можно узнать больше про историю и культуру края, чем из статей в других рубриках. Например, моя падчерица жила в Айдахо, и там в разделе некрологов много описывали усопших женщин как «прилежных мормонских жен» — так я узнал, что я на земле мормонов.

Я веду воркшоп «Напиши свой некролог сам», где учу людей писать собственный некролог. Газеты часто пользуются готовой формой: родился, учился, женился, работал, скончался, наследники. Немного суховато, на мой взгляд. Я же вдохновляю людей на то, чтобы их некролог был более шутливым и легким, чтобы они сосредоточились на том, что важно им самим.

Ко мне на воркшоп приходят люди, которым уже немного осталось, мои ровесники. Мне 73 года. У нас вообще не депрессивно, напротив, все на подъеме, делятся идеями. Я помогаю им с началом истории, а потом они уже сами раскрываются. Бывает, они услышат, что другой написал о себе, говорят «О, да!» и быстро начинают писать.

[blockquote]Я часто, когда читаю некрологи в газетах, натыкаюсь на клички: «Обезьянья жопа», или «Быстрый Эдди», или «Собственник Джо», и никогда не понимаю, откуда произошли эти клички[/blockquote]

Я читаю им примеры хороших некрологов, чтобы их раскрепостить. Например, люблю этот фрагмент, который я где-то вычитал: «Она родилась в Филадельфии 14 июня, в день флага. Она всегда думала, что развевающиеся по всему штату в этот день флаги развеваются в ее честь». Или: «Она любила читать книги на пляже, чтобы слышать, как волны разбиваются за ее спиной».

В комнате собираются люди, которые уже готовы умереть. Молодым тяжело понять это состояние души. Но приходит время, когда умирают родители и ты потихоньку понимаешь, что смерть неизбежна. И ты начинаешь привыкать к этой мысли. Для собравшихся написать собственный некролог — способ самостоятельно зафиксировать свою жизнь, вместо того чтобы их супруг(а) пересказывал(а) их жизнь репортеру.

Я прошу своих учеников, чтобы они включили в некролог свои правила жизни. Такое редко увидишь сегодня в некрологе, а в этом же весь их смысл. Если начинается писательский ступор, я говорю: «Опишите происхождение вашего школьного прозвища». В Америке у всех есть клички. Я часто, когда читаю некрологи в газетах, натыкаюсь на клички: «Обезьянья жопа», или «Быстрый Эдди», или «Собственник Джо», и никогда не понимаю, откуда произошли эти клички. Если соберетесь писать некролог о себе, начните с этого упражнения — за кличкой всегда кроется интересная история.

Не используйте свой некролог как возможность свести с кем-то счеты. Я один раз прочитал такой некролог: «Мы в жизни не видели большей группы придурков, чем люди, с которыми Бобу пришлось нести службу».

Что делать если у вас такая скучная жизнь, что не вспомнить ни одной безбашенной истории? Не обязательно иметь безбашенную историю. Сосредоточьтесь на том, что делает вас непохожим на других. Как с той женщиной, которая родилась в день флага. В своем некрологе я написал, что мои любимые фразы — это «Сделай-ка это вчера», «Каждый человек — герой в своей истории» и «За исключением концовки, мне больше всего понравился третий акт».