Рамка

1. Бармалей

Только в рамку. Проходите, пожалуйста, не толпитесь, все успеете обязательно. К пристани подваливает следующий катер, народ толпится за красной ленточкой. Море шумит, расплёскивается, ярчайшее солнце и буря, на ветру улетает листва, флажки хлопают, причал скрипит и раскачивается, пассажиры вылезают — глаза на лоб — и хватают ртом свежий ветер. Все три часа катер носило, подбрасывало, душу вытрясало, — а народу-то натолкали в «Метель» втрое больше, чем надо, — и вот теперь стоят, стоим, а там впереди — по одному — пропускной пункт, досмотр и рамка. Дело нешуточное, коронация государя, а ещё слухи все эти, вот они и бдят. Коронация только завтра, а Островки уже набиты народом до отказа, едут и едут.

Бармалей маленькими шажками покорно движется по причалу. Он хочет пива. Солнце жарит на редкость мощно для Островков. Справа пышногрудая дама в тренировочных штанах, слева хилые подростки с рюкзаками, впереди православное семейство. Не задерживайте, откройте второй вход! Сейчас сзади начнут напирать, следующий катер уже пришёл! — Бармалей оборачивается на резкий высокий голос — это всё тот же скандальный коротко стриженный чувак, он один и нервничает — остальные расслаблены, всех укачало, пока три часа плыли сюда с материка.

Вот и рамочка. Вещи кидаем на ленту, сами проходим. Бармалей, опытный путешественник, не может не оценить: рамочка модная, толстая, по периметру — сетка лучей, всё не просто так, — Бармалей кидает рюкзак на ленту, проходит, и тут рамочка издаёт странный негромкий хриплый писк, эдакое скорее даже похрюкивание; ну вот, опять это, покорно вздыхает Бармалей, сколько можно-то — и, навстречу серому с рацией, который подходит к нему, — да, да, у меня чип Управления Нормализации, это он и фонит, сами нормализуете и сами же потом удивляетесь, — вот он, — Бармалей привычно откидывает свалявшиеся кудри и демонстрирует старенький чип УПНО, помигивающий оранжевым, голубым и светло-зелёным, — но серый на чип не смотрит, вообще не смотрит, да и на Бармалея-то не очень, — а только говорит: прошу сюда, не волнуйтесь, пожалуйста, нам придется вас задержать, это не будет значить для вас ничего неприятного, но, к сожалению, таков приказ, ваши биометрические... трр-трр... — и тут подваливает второй чувак, а народ между тем продолжает пассажиропоток, человекопродвижение через рамку, — ваш паспорт, паспорт ваш, — теребят Бармалея, — а тени от деревьев на берегу мотаются туда-сюда, и Бармалей подаёт раскрытый паспорт, крепко держа за угол, но те оба мотают головами — нет-нет, не так: паспорт — отдать.

Бармалей запрокидывает голову, чтобы посмотреть, кто на вышке, но за вышкой как раз стоит солнце. Море шумит, народ движется, причал качает. Чуваки спокойно ждут.

(Ты, Бармалей, поедешь на коронацию, — говорит редактор Бармалею за день до отъезда. Просили П.Е. — тот заболел. Г. собирался — ногу поломал. Лида очень хотела поехать, но сам понимаешь. А у тебя чип стоит. Если что, претензий к тебе никаких... И потом, у тебя давно не было ни бОнусов, ни крЕдитов, коронация — хороший повод проявить себя. Ладно, Бармалей, двадцать девятого вечером. Тридцатого утром кораблик, в два приплывает царь, в четыре пресс-конференция. Первого с утра мероприятие, вечером народные гулянья. Второго, если всё будет нормально, обратно, и третьего утром ты дома. Отличный план, — говорит Бармалей бодренько. (...) По-моему, Бармалей, ты не вернёшься, — говорит Г., повисая на костылях и прикуривая. — Я тебя знаю — ты из таких мест никогда не возвращаешься. — Типун тебе на язык. — Ну или не ты, а такие как ты. — Да фигня это всё, — возражает Бармалей. — Ничего там не будет, всё это слухи панические. Просто, ну, как его, туда-сюда, ну, максимум, кто-нибудь плюхнется в какое-нибудь море или озеро... ну или свалюсь вот, как ты, с какой-нибудь тоже лестницы или с пенька... потом этот приедет хмырь, поклянется там на чём надо, нахлобучат на него эту шапку дурацкую, помолятся все кому-то там... или кому там... и разъедутся, и всё пойдёт по-прежнему. Им просто движуха нужна какая-то, — Бармалей водит в воздухе сигаретой. — Ну ладно, — говорит Г. — Ты там береги себя. — Угу-берегу.)

Вот те и береги себя, вот те и претензий никаких! и сразу на рамке запищал. А куда, дёргается Бармалей как обычно, а сколько времени-то займёт, скажите хоть, чтобы я планировал. Не знаем, как обычно отвечают ему, это не мы придумали, это инструкция, — и добавляют: не волнуйтесь. А чтобы планировать, так это лучше не стоит, ничего на ближайшее время не планируйте. Бармалей вплывает на берег, серые по бокам. Необычное ощущение. Бармалея много раз так вот водили: и по тридцать первым числам, и просто по весне, — и всегда грубо, тащили иногда, волокли. На этот раз — ничего подобного даже близко. Режим вежливости на максимуме. И от этой избыточности, повышенного комфорта Бармалею не по себе.

По пыльной дороге к монастырю. Народу много. Велосипеды. Палатки. У озера продают пирожки, пиво, квас, начинается купанье. А Бармалею ни в лес, ни по дрова.

Вот и монастырь. Ведут направо, по тропинке вдоль самой крепостной стены, мимо тележки с квасом и сухарями, мимо длинной очереди экскурсантов, приехавших пораньше. Через десять метров — неприметная, низенькая деревянная дверка в каменной стене. Пригнуться. Посторонившись, Бармалея впускают первым. Внутри приятно, прохладно, чисто выметено, пахнет ладаном. Каменные крутые ступени ведут на второй этаж. Там площадка, лестница круто уходит вверх — но спутники открывают перед Бармалеем другую дверку, тоже деревянную, тоже низенькую. Стены везде кирпичные, обмазанные глиной, белёные. Хочется назвать их «стеночки».

И вот она — «келейка», самая настоящая монашеская келья.

Будто в сахарнице, озирается Бармалей.

Метров шестнадцать квадратных. Точнее, шестиугольных. Потолок сводчатый, толщенные кирпичные стены побелены. Под потолком с одной стороны — три крохотных окошка. Стёкол в окошках нет. Решётки есть — редкие, старые прутья. Пол дощатый. Напротив двери — узкая щель в стене. У левой стены стол и пара деревянных скамеек.

Обустраивайтесь. Сидим здесь, туалет за вон тем проёмом (показывает на щель). Рюкзак придётся отдать. А также мобильник, деньги, ничего брать сюда нельзя. Простите. Такие правила сегодня. Никаких личных вещей. И вам придется здесь подождать. А обед мы вам принесём.

Нет-нет, — говорит Бармалей. — Кредитку и айфон я не отдам, конечно. Это исключено.

Келейка расплывается у него перед глазами в багровом тумане. Он прилежно наблюдает оранжево-красные треугольники, гадая об их значении. Вдруг понимает, что сидит на полу, таращась на низкую деревянную дверку.

Дверка плотно заперта. Полосы света лежат на каменных плитах. С улицы доносится смех и гомон экскурсантов.

Рюкзака и айфона нет.

2. Николай Николаевич

На скамье у стены, в просвеченной зеленоватой полутьме, обнаруживается пожилой, но моложавый чувак, аккуратный, короткая стрижка проседь пробор пиджак брови подбородок с ямкой.

Да что вы на полу-то всё! Давайте ко мне на скамейку.

Бармалей, покряхтев, привстаёт. Ничего не болит, но мышцы слегка одеревенели.

Долго сижу-то?

Пожилой пожимает плечами.

C четверть часа. Как меня впустили, так и сидите. Поздоровались трижды. Но в контакт вступили только сейчас.

У вас тоже сумку отобрали? — Бармалей.

Почему отобрали, сам отдал. Я гражданин законопослушный, — с пониманием кивает на чип. — Вас как?

Бармалей. Пётр Бармалеев.

Николай Николаич... Я вам сочувствую, — подобие улыбки, — но сам я, знаете, не спорщик... Считаю, что рамке виднее, и вообще — им там виднее. Сказали сидеть, значит, надо сидеть. Если биометрические показатели — тут лучше перестраховаться. Царь-то, он у нас один всё-таки, уж какой ни на есть. Так что лучше посидеть. Хотя вы со мной, наверное, не согласны.

Не согласен. Я бы лучше пива выпил. Меня-то точно из-за чипа. Чип старый, меня восемь лет назад нормализовали. Технология ещё внове была, поставили титановый. Теперь техобслуживание надо проходить, а я не прохожу, вот он и запищал.

А-а, — кивает Николай Николаич с пониманием. — Восемь лет назад, это значит, ещё когда акции протеста, когда с белыми ленточками ходили... Старая техника часто даёт сбои... А я почему запищал, даже и гадать не хочу. Вроде я самый что ни на есть скучный, обычный. А думаю, просто дело в том, что я вместо брата приехал, по его билету. Хотя это не воспрещается, но другой причины я просто не могу придумать.

В окошках под потолком видно только небо, но слышно много разной жизни: лают собаки, смеются девицы, визжат купальщики (озеро рядом). От этого спокойней, но и досада берёт.

Вместо брата? Ваш брат не смог, и вместо него приехали вы?

Не смог, да... Умер мой брат, — Николай Николаич, рассеянно. — Неделю назад...

Неделю назад. Соболезную.

Да... Это же не просто брат, это самый близкий человек мой, — Николай Николаич озирается. — Я... вообще не очень, конечно. Простите. На мне его ботинки вот. Пиджак его, — растерянно берётся за лакцаны. — Он директор был конторы нашей. Его обязали ехать. Он умер, а билет остался.

Вносят две тарелки жиденькой ухи, два куска хлеба и две чашки чаю. Обед. И сразу уходят.

...меня старше был на пять лет, — говорит Николай Николаич, прихлёбывая уху — Выше и крупнее. Поэтому пиджак его, — берётся за лацканы. — Я пиджак этот... на помойку пошёл выбрасывать
ну чего тут такого
от него много осталось пиджаков некоторые я ношу
а некоторые мне не подходят, этот видите не по размеру — крупнее был брат-то мой
иду, иду, и... жалко пиджак
думал его повесить как-то интеллигентно а некуда
грязное всё на помойке-то ну и я
не могу решиться, держу его всё в руках сентиментальность, знаете, проняла какая-то
а тут парень идёт
и по комплекции — вылитый Георгий!
(Так моего покойного брата звали.)

я к нему
протягиваю пиджак.
смотри! — говорю. — Пиджак какой новый! Хороший!
хочешь? Отдам! Даром отдаю!

а парень от меня шарахнулся почему-то.
Шарахнутый какой-то, точно.
С прибабахом.

А вы не хотите пиджак? — спрашивает Николай Николаич и окидывает взглядом Бармалея. Вы смотрю тоже крупный такой. Может, подойдёт? Померьте!

Подумаю, — говорит Бармалей сочувственно.

(а тут дверь снова открывается и – )

3. Паскаль

пятясь
как
паук-косиножка дичась и чудясь
озираясь с ужасом в келье появляется

ИНОСТРАНЕЦ

сначала белые кроссовки
потом двухметровый сам
потом взъерошенный и молодой
потом большие добрые глаза
потом бородка и носяра
потом в руках тарелка с ухой — выдали, значит, пожрать

видит Бармалея, видит Николая Николаевича, говорит:

Привет! — испуганно улыбается.

Шпарит он по-русски здорово, только всё время пригибается: келья высокая, а ему кажется низкой.

Паскаль, — ставит тарелку на стол, вытирает руки о штаны (расплескал уху на руки), аккуратист Николай Николаич вытягивает из кармана мятую бумажную салфетку. Рукопожатия.

Я правильно всё понял, что рамка заподозрила нас в том, что мы по своим биометрическим показателям похожи на каких-то террористов, которые могут сделать что-то против государя императора?

Вы правильно всё поняли, — Бармалей. — Скажите, а вы сумку сами отдали или у вас её отобрали?

А у меня не было сумки. Все вещи в рюкзаке, я его на этой оставил... как его... на рамке, проходил без него, рюкзак забрал Франсис, все вещи у Франсиса.

Это вам повезло.
Да, да, мне везёт!
А вы паломник, что ли?

Да-да, паломник... А что значит паломник?
Человек, который путешествует по святым местам.
А-а... Да-да... Нет-нет.
я не паломник
я путешествую не по святым местам,
а я просто путешествую с группой людей с Down Syndrome
мы из Москвы
то есть мы с Франсисом из города Клермон-Ферран
Европа. Франция. Провинция Овернь. Шины «Мишлен»
работали там раньше на заводе
но мы волонтёрим в Москве уже шестой год знаете — центр «Даунсайд ап»
социализируем и адаптируем людей с Down Syndrome
огромным успехом пользуется наша реабилитация, людей всегда не хватает

в России ведь почему-то — когда ещё дети — это да, это уже есть
но что они у вас тут взрослыми делать будут? Вся эта ваша реабилитация — к чему она взрослому человеку с Down Syndrome
если он не может здесь ни жить самостоятельно
ни работать самостоятельно

ну вот, а мы их везде — не только работать
не только сувениры там изготавливать или вязать шапки или носки
мы их по-разному трудоустраиваем (жестикулирует)
и жить учим отдельно от родителей
и путешествуем вместе
кругозор, всё
ну мы любим Россию
хотя часто ездим к себе
но больше половины времени мы проводим тут
привезли ребят на коронацию
а на рамке меня остановили
теперь Франсис с ребятами один
справится, конечно
но сложновато будет

Ни хрена себе, — говорит Бармалей. — А из учеников ваших, значит, никто не запищал? И ваш коллега Франциск не запищал? Хотя у него стигматы?

Нет, только я, а у меня ни стигматов, ни Down Syndrome. Ха-ха! — Паскаль беззаботно смеётся. — Стигматы! — и тут же омрачается, хмурится.

Мы и сами толком не знаем, в чём дело, Паскаль, — говорит Бармалей. — Что-то биометрическое, надо думать. У меня в виске, видите, чип Управления Нормализации, но дело явно не в нём. А Николай Николаич приехал по билету покойного брата, но вроде бы это тоже не запрещено.

А! Я из Европейского союза, может, дело в этом? — догадывается Паскаль.

О, точно! — говорит Бармалей. — Стопудово дело в этом.

Паскаль недоверчиво смотрит на него.

Ирония, — распознаёт он.

Угу, — говорит Бармалей.

А вы, конечно, не знаете, сколько нас продержат.

Пока царя не коронуют, — говорит Николай Николаич. —Потом отпустят.

Это вам сказали так? — Бармалей, к Николаю Николаичу.

Ну это было бы логично и естественно, — Николай Николаич.

А-а, — говорит Бармалей. — Ну да. Логично — это да. Естественно — совершенно согласен. Я бы даже так выразился — нормально... Видите ли, Паскаль, Николай Николаич утверждает, что он самый нормальный человек на свете. Я вот про себя такого сказать не могу. А вы?

Я не говорил «нормальный». Я говорил — «самый обычный», — поправляет Николай Николаич, достаёт носовой платок и тщательно протирает стол.

Ну обычный или нормальный, это без разницы, — продолжает Бармалей. — Я к тому, что рамка-то на нас запищала, значит... Значит, господа, нам с вами придётся вместо пива пить коньяк. Не то чтобы он был хороший, но он обычный. Нормальный. Как вы к этому относитесь, Паскаль?

Нормально, — говорит Паскаль. — А как вы сохранили его? Мне сказали, надо отдать даже гаджет. Но я лучше сразу отдал гаджет Франсису, а не им.

Вы, Паскаль, молодец. Гаджет у меня тоже отобрали. А коньяк был в потайном кармане. Давайте скорее его выпьем, а то сейчас сюда приведут ещё народ, и нас соберётся больше трёх.

Бармалей достаёт коньяк, разливает его по двум пластиковым стаканчикам, а треть оставляет себе во фляге.