Андрей Бартенев и Юрий Норштейн выступили в Галерее на Солянке

За неделю до выставки я позвонила Андрею Бартеневу взять комментарий для журнала «Сноб» и в конце беседы пообещала, что обязательно приду на его с Норштейном лекцию. «Какую лекцию?» — удивился Бартенев. Пришлось объяснять, что в Интернете появился анонс: мол, в Галерее на Солянке... Бартенев засмеялся: «Правда? Я с Норштейном? Как интересно! А что я там буду делать? Единственное, могу лежать на полу в ногах у Норштейна и изображать его тень». Через день в почту пришло подтверждение от Бартенева: лекция будет, приходите.

Зал, в котором проходила встреча, был увешан рисунками известных российских аниматоров — Алдашина, Максимова, самого Норштейна и других, у сцены стояли два высоких стула, покрытые черной тканью. Дело в том, что экспозиция посвящена 70-летию Бориса Павлова, покойного директора галереи и отца ведущего вечера, Федора Павлова-Андреевича. Павлов много лет проработал в Музее кино, курируя неигровое и анимационное кино, а в своей галерее создал неформальный центр российской анимации. Здесь постоянно проходят выставки художников-аниматоров, показы и ретроспективы. В его память галерея собирается создать Дом анимации и видеоарта.

Фото: Юрий Чичков

Людей на лекцию пришло много, те, кому не хватило мест, уселись на полу перед сценой. Наконец появились художники. Юрий Норштейн — невысокий, седой, с всклокоченными волосами, в потертой полосатой рубашке, серых штанах и громоздких ботинках — взобрался на высокий стул на сцене, поставив ноги на приступочку. За ним вышел Андрей Бартенев — длинный, худой, в костюме в полосочку, еще больше подчеркивающем его худобу, и клетчатой кепке. Он уселся на соседний высокий стул, свесив длинные ноги в красных ботинках. Вместе они составляли странную пару, казалось, это люди из разных миров. Оба выглядели смущенными, не очень понимающими, зачем пришли.

Представив гостей, Федор Павлов-Андреевич задал первый вопрос: почему современные художники не умеют рисовать от руки? Вопрос, художников, кажется удивил: оба они рисуют. Норштейн заметил, что те, кто пользуется готовыми материалами и не умеет рисовать, вряд ли могут рассчитывать на результат, «сопоставимый по творческой силе» с классическими произведениями искусства. Но, по мнению Норштейна, дело тут не в форме выражения, а в смысле, заложенном в произведение: можно, как некоторые гении начала ХХ века, создавать работы, пользуясь готовыми материалами — так делал Пикассо в своих коллажах. Бартенев тоже считает, что рисуешь ты или не рисуешь — вопрос второстепенный.

Второй вопрос — почему анимацию не показывают в музеях наряду с другими произведениями искусства — тоже не вызвал споров. Бартенев вспомнил много примеров, когда мультфильмы показывали в крупных западных музеях, а Норштейн сказал, что его лично не волнует судьба законченных работ: «Путь к самой работе настолько изнурительный, что дальнейшая судьба произведения меня не особо трогает, я никогда не занимался продвижением своих работ».

Потом демонстрировали отрывки из «Шинели» Норштейна и перформансов Бартенева, а художники комментировали свои работы. Для творчества очень важен весь жизненный опыт человека, сказал Норштейн. «Все то, что окружает фильм — воспоминания детства, фотографии, которые мы смотрим, телевизор, дебаты политических деятелей, их идиотизм, виды природы, — все увиденное и пережитое тоже своего рода коллаж, который собирается в моей голове, в головах операторов, художников, суммируется и отражается в наших произведениях». Норштейн вспомнил, как подростком впервые прочел повесть Гоголя.

Андрей Бартенев тоже рассказал о своем детстве в Норильске, о том, как они с друзьями лепили фигуры из снега, как ужасно не хватало фруктов и они дарили друг другу снежные бананы и конфеты. Из этого воспоминания вырос перформанс «Ботанический балет», главный герой которого снежный Дядька Чернослив. Еще в перформансе участвовала «будка Гласности»: «В конце 80-х, в начале 90-х все время велись разговоры о том, что должна быть гласность. И мы придумали такую "будку Гласности", которую можно было бы поставить где-нибудь в тундре под Норильском — заходишь в будку посреди ледяной пустыни и можешь говорить, что хочешь».

Художники рассказывали искренне и интересно, но разговор у них не сложился. Чувствовалась какая-то искусственность и даже неловкость в том, что они сидят на соседних стульях. Каждый говорил о своем, казалось, у них нет потребности в обсуждении. В конце, правда, Бартенев сказал, что восхищается искусством Норштейна и сожалеет, что время таких художников, как ему кажется, действительно уходит. Норштейн совсем смутился от этих слов. «Федь, ну зачем ты меня позвал», — пробормотал он.

На протяжении всего вечера ведущий Федор Павлов-Андреевич пытался втянуть собеседников в спор, а в конце предложил зрителям задавать самые провокационные вопросы. «Мастерство без вдохновения дает плетеную корзину, а вдохновение без мастерства — современное искусство. Вы согласны?» — спросила одна из зрительниц. Оба художника ушли от прямого ответа. Норштейн стал рассуждать о том, что и мастерство может стать ловушкой для художника, заставляя его все время оглядываться на то, что сделано. А Бартенев отшутился, сказав, что знает массу художников, которые из корзин делают прекрасные скульптуры.

Чувствовалась огромная разница в мировосприятии двух художников: Норштейн описывал свой творческий опыт скорее как трагический, мучительный, Бартенев говорил о том, что получает от своих произведений радость, они делают его жизнь интересной — и это единственное, что имеет для него значение.

Только последний вопрос вечера получил прямой ответ. Этого вопроса ждали все, и услышав его, зал зааплодировал: когда мы увидим «Шинель» от начала до конца? Художник с перерывами работает над фильмом уже 20 лет. «У меня нет ответа на этот вопрос», — с улыбкой сказал Норштейн.

Фото: Юрий Чичков