Александр Скляр: Как я стал артистом, рок-н-ролльщиком и бунтарем
Когда я был маленьким, я очень любил своего дедушку, Виктора Петровича Колчина, деду Витю. Собственно, любил я его и потом, когда подрос, но тогда, в детстве, мне казалось, я любил его больше всех на свете. Может, потому что в свои самые яркие, первые детские годы я проводил летние месяцы вместе с ним на даче в Купавне. В год моего рождения дед получил от своего завода «Оргстанкинпром», где проработал всю жизнь, маленький участок в 8 соток, построил там летний домик, посадил несколько яблоневых и вишневых деревцов и, выйдя в скором времени на пенсию, стал заядлым садоводом. Дед был вечно чем-то занят в саду: то рыл колодец, то мастерил газонокосилку, то строил купальню; опрыскивал какой-то гадостью яблони, возился со своими огурцами, красил забор, да мало ли что еще... С раннего утра дед уже был на ногах. Как сейчас помню его стоящим в жаркий летний день голым по пояс в тени нашего домика у самодельного верстака с рубанком в руках — вжик, вжик...
А еще дед гонял на мопеде. Всю жизнь страстно любивший технику, он не сумел скопить на машину, зато купил себе на старости лет двухколесное чудо — новый зеленый чешский мопед «Ява». И тут он оторвался по полной! Вместе со своим другом, соседом дядей Яшей, обладателем такой же «Явы», но ярко-красной, они рассекали по участкам, вызывая восторженную зависть у всей нашей мальчишеской стаи. Дед любил и дальние походы, уезжая на целый день бог знает куда. Одно время он даже ездил на мопеде из Москвы на дачу, пока однажды чудом избежал столкновения с грузовиком на ночном шоссе. А один раз он таки прилично грохнулся на нашей проселочной дороге, подвозя свою дочку, мою маму, до станции. Заднее колесо занесло на ухабе, мама соскочила, а деду придавило ногу, да так сильно, что он еще долго ходил с палочкой, стильной тростью из красного дерева с инкрустацией — она до сих пор хранится у меня в кабинете. Казалось бы, мог купить себе обычную палку, ведь жил-то на простую пенсию, да и хромота — дело временное. Ан нет, почему-то выбрал себе дорогую, пижонскую. В этом проявилась какая-то особенная, артистическая, сторона его натуры. Он ведь еще и стихи писал всю жизнь, никогда не пытаясь их опубликовать, своим ровным почерком в специальную тетрадку. Простые такие стихи, незамысловатые; все больше про природу. Он иногда читал нам что-нибудь за семейным столом. А природу он любил самозабвенно, трепетно и записывал регулярно, до самой смерти, свои наблюдения за погодой и садом в другую специальную тетрадочку. И одевался он хоть и просто, но с большим достоинством. Никаких тебе треников с вытянутыми коленками. Костюм или брюки с рубашкой, очень любил галстуки. И откуда у него это чувство стиля, ведь родом из простой семьи? А как он носил шляпы! Не просто так — нахлобучил и пошел. А прямо как по песне: «...А шляпу он носит на панаму...» На старых фотографиях из семейного архива дед неизменно в шляпе, с папиросой в руке — просто голливудский актер на отдыхе.
Фотография была еще одной его страстью. Причем, как это было принято тогда у фотолюбителей, весь процесс от начала до конца совершался собственноручно — съемка, проявка, печать. Фотолабораторией служила ванная комната, где дед священнодействовал при свете красного фонаря, запираясь там на долгое время и вынося оттуда для просушки на кухне влажные черно-белые снимки. Вся история нашей семьи на этих фото, и мои детские и школьные годы тоже. Фотоаппарат теперь живет в моем доме, старый «Киев» в потершемся кожаном футляре.
И к музыке дед был неравнодушен: играл в молодости на домре в самодеятельном ансамбле народных инструментов, а потом полюбил скрипку, освоил ее самостоятельно и мог часами разучивать какие-то несложные произведения. На даче он уже не играл, а просто любил посидеть у приемника и послушать концерты классической музыки — Рахманинова, Чайковского, Шопена. Я и за пианино-то засел с его подачи: мол, внук должен иметь музыкальное образование. Вот и взяли напрокат черную «Родину», втиснули ее каким-то образом в нашу маленькую комнату... и начались мои мучения, которые продолжались без малого лет десять. Эх, деда, разве мог ты предполагать, что твоими стараниями вырастет в нашей семье бунтарь, рок-н-ролльщик и профессиональный артист!
А еще у деда были часы. Сколько себя помню, всегда видел на его левом запястье позолоченные наручные часы с браслетом. Он их привез еще до моего рождения, кажется, из Египта, где был в командировке от завода на строительстве Асуанской ГЭС. Дед никогда мне про них не рассказывал, да я особо и не интересовался. Ну часы и часы. Просто видел их всегда на нем и помню с детства. Когда дед умер, бабушка передала мне чемоданчик с некоторыми его вещами. Там были и китайские ордена — память о работе в КНР в качестве советского специалиста, и тетрадка со стихами, и опасная бритва, и те самые часы. Взял я их и рассмотрел внимательно в первый раз. Обыкновенные часы с ручным заводом, Baume & Mercier, Женева. И в который раз подивился я необычности дедушкиной натуры. Надо же, привез из короткой командировки в Египет не что-нибудь, а настоящие швейцарские часы! Действительно стильная вещь, вне моды. Смотрятся на руке элегантно и благородно, не то что там какой-то новодел. Только пружинку завода пришлось поменять у швейцарских часовщиков несколько лет назад, но это ерунда. Да и шутка ли! Полвека ходят миленькие, отсчитывают время. Живая история — и всей нашей семьи, и дедушкина, и теперь моя. А интересно, предполагал ли он, что часы перейдут мне по наследству, когда покупал их в те далекие годы? Мне почему-то кажется, что да. Хотя, может, я и ошибаюсь. Может, он совсем об этом и не думал, а просто следовал своему образу жизни, своему стилю. Но так или иначе, часы перешли ко мне и служат мне верой и правдой. Я ношу их не каждый день, а только в особых случаях, я никогда не беру их с собой в поездки. Завожу их аккуратно, боясь испортить старый механизм. И я их очень люблю. Теперь, когда уже я сам почти деда, они мне особенно дороги, потому что напоминают о тех счастливых временах, когда я был маленьким, родители — молодыми, а баба Анюта, баба Галя и деда Витя просто были как воздух, которым дышишь и не думаешь, что он когда-нибудь может кончиться... Спасибо вам, дедушкины часы.
