Когда-то я был здоров как бык. Хотя была тонкая талия и плечи 56-го размера. В это трудно поверить, но я никого из неверующих не осуждаю. И жил я в прекрасном, экологически чистом месте — на Камчатке. В таких местах, как Камчатка, зима начинается в конце сентября, а заканчивается в начале июня, то есть длится около восьми месяцев. При этом она совсем не холодная, снежная и пушистая. Одна проблема: погода меняется по три раза в день, кроме тех дней, когда пурга — вот она как раз дует очень стабильно и метет от одного до трех дней. Наваливало снега по крышу. Да, тогда было много снега. Как опять сейчас.

Вообще, в приокеанских местах жить нелегко: постоянно скачет атмосферное давление (про магнитные бури, кстати, по телевизору тогда не очень распространялись). Ветер не прекращает дуть практически никогда. Просто он или чуть сильней, или чуть слабей.

Но я же говорю, мы были молоды и здоровы как быки. И даже ежегодные ангины не могли нас выбить из седла. Все дети в нашей школе болели ангинами, и средний школьник пропускал из-за нее в год от одного месяца и больше уроков.

Когда перевалило за 20, начались первые звоночки — головные боли. Правда, талия еще оставалась. В 20 лет кажется, что голова болит от вчерашнего пива и от сексуальных излишеств. Мы не задумывались о том, что головные боли удивительно совпадают с периодами усиления ветра и переменами погоды с плохой на еще более дурную.

К 25 годкам эта связь стала явственной. Тогда в моде не было тонометров, они скорее были принадлежностью профессионалов от медицины. Поэтому про связь внешних раздражителей с прыжками кровяного давления ничего не скажу. Наверное, она была. Только теперь становится ясно, что ужасный климат Камчатки сильно компенсировался чистотой воздуха и качеством воды.

Тем не менее, когда семья подросла и нам стало уже по тридцатнику, стало понятно, что жить с ежедневной головной болью невозможно.

К этому моменту у меня был уже опыт проживания в Финляндии, где климат в центре страны гораздо ровней, хотя тоже не без внезапных перепадов, облачностей и прочих прелестей. И конечно, морозы под 30 градусов. На каком-то этапе я пытался жаловаться своей подруге Ритве: дескать, облачко на горизонте и мне что-то нехорошо. На что она говорила: «Вечно вы, русские, жалуетесь на погоду». Тогда бы мне и задуматься, почему так.

Но так как переезд в Москву решил проблему и самочувствие резко улучшилось, то и размышления у парадного подъезда метеостанции стали не слишком актуальными.

Меж тем смеркалось. Вылетая утром 19 августа 1991 года из Мюнхена, где люди сидят под теплым солнышком в кофейнях с пивом и в летней одежде, я прибыл в затянутую не только путчем, но и грязным сумраком холодную Москву — контраст был слишком очевидным. 

C 91 года грязная подушка над Москвой рассасываться не собиралась, и вот нынче мы имеем то, что имеем. Я уже не говорю про себя, но за последние пару лет стало понятно, что у многих знакомых происходит что-то крайне неприятное.

Для начала — окружающие стали жаловаться на здоровье примерно в одни и те же дни. У близких начались утренние кровотечения носом — один из простейших признаков скачков кровяного давления. Лучше кровь на подушке, чем в мозгу, но все равно неприятно. 

Под огромной атмосферной шапкой грязи, выхлопов, пыли и прочего с климатом в Москве случилось непоправимое. Идеальная семейная пара многого добилась: буквально за несколько лет в городе жить стало совершенно невозможно, и так не только мне одному кажется. Поставьте простой эксперимент: утречком выезжайте на машине, скажем, в сторону Ржева и посмотрите, на каком километре снег по обочинам станет белым, а не черным и серым. И на каком километре от Москвы можно будет вдохнуть полной грудью. Так я вам скажу: более-менее дышится сразу за Волоколамском, и снег становится белым еще с десяток километров спустя. То есть 100 километров.

Сто — прописью, если кто пропустил — километров. Отсюда необычные природные явления, непривычный график осадков, скачки все того же давления, температуры, непредвиденные перемещения фронтов, усугубленные крайне загрязненным воздухом.

Мы замечаем не только периферическим зрением сезонное повышение смертности. На границах времен года можно проследить по заголовкам СМИ, сколько умерло знаменитых артистов. Артистов — это так, к слову, потому что их смерти тут еще кто-то замечает. Удивительно, но наибольшее количество смертей приходится на лето. Потому что это только кажется, что зима — сложный период. Лето гораздо хуже по всем магнитным, атмосферным и прочим показателям. Смерти также группируются по дням: чаще всего известия о печальном приходят с интервалом в два-три дня. Значит, в эти два-три дня что-то происходит, что добивает уже и так больных людей окончательно.

Кстати, это что-то вы можете увидеть своими глазами. Особенно если ездите на машине по Москве.

У меня, как у любого фенолога-любителя, есть свои приметы. Если по дороге от дома на работу я вижу, что количество бессмысленно перестраивающихся из ряда в ряд мужчин увеличилось процентов на 30 — быть перемене погоды в течение ближайших шести часов. Я подчеркиваю: мужчин. Потому что на водителей-женщин действует такой фактор, как ПМС, который превращает автоматически девушек в слепых, глухих, тупящих участников движения, которые перестраиваются из любого ряда в любой вне зависимости от наличия других участников. Но гормональный взрыв — уважительная причина. И мы девушек жалеем и даже не давим их. А когда в стаю течных сучек (в собачьем смысле этого слова) превращаются здоровые лбы на здоровых машинах, значит, в Москву идет потепление. Или похолодание. Или смена давления. Или магнитная буря. В такие дни увеличивается количество скорых на улицах, а педагоги школы, куда ходит мой внук, начинают жаловаться, что с детьми невозможно справиться и они скопом дуреют.

Часто, когда я говорю это людям ученым, мне отвечают: фигня. Это самовнушение. Это потому, что ты не любишь нашу гребаную родину и столицу ее. Это потому, что когда ты в Барселоне, то над тобой не висят договора, счета, работа, дети, внуки, и ты типа лучше себя чувствуешь. 

А как только выходишь из самолета, все это на тебя набрасывается разом.

Ерунда. Тут на тебя набрасывается совсем другое. Наше родное метео, будь оно неладно.