Эти две опасности, два крайних состояния мира материализуются в моем представлении в виде двух громадных волн — ревущей цунами, крушащей все на своем пути, и молчаливо-неподвижной бетонной стены, отделяющей государство Порядка от остального мира.

С цунами и хаосом все более-менее ясно: энтропия лишает человека бытовой и экзистенциальной опоры, вызывая у него панику и фрустрацию. Хаос в чистом виде любят очень немногие. Хоть Бродский и написал «Ихь либе жизнь и обожаю хаос», сам он, однако, предпочитал комфортный и упорядоченно-предсказуемый стиль жизни. Хаос богемной жизни предполагает опору в творчестве. Модильяни, Верлен, Бодлер, Есенин, Паунд, Зверев, Губанов отдавались хаосу в промежутках между творческими актами, требующими соблюдения четкой иерархии ценностей, мастерства и абсолютного Порядка. Следовательно, чистыми жрецами Хаоса они уже не были.

Чистого жреца хаоса я наблюдал однажды в берлинском метро: в вагон вошел бомж в грязной и зассанной одежде с огромным, многокилограммовым колтуном искусственного происхождения на голове. Это был настоящий киник с сумой, с почти черным немытым лицом и огромными нестриженными ногтями. Про другого киника (или анахорета?) я смотрел репортаж по американскому телевидению: у себя в комнате он обустроил настоящую пещеру, сооружая ее из всевозможных обломков цивилизации и собственного кала. Пещера, судя по всему, получилась крепкой: полиция в противогазах долго вытягивала воющего американского Диогена из его укрывища.

Другая крайность — Абсолютный Порядок — после века великих утопий и насильственного коллективизма у нас ассоциируется с тоталитарным государством. Безусловно, Северная Корея, последний оплот рафинированного тоталитаризма, где государство регулирует даже допустимую длину волос и форму причесок у граждан, является ярким примером. Но вовсе не обязательно огораживать людей бетонной стеной и запугивать изменой родине, чтобы идея Абсолютного Порядка пробудилась в их головах. Северная Корея может запросто возникнуть в сознании каждого из нас.

В начале девяностых я побывал в квартире одинокого человека, помешанного на Порядке. Причем во всем другом он был абсолютно нормальным, вполне обеспеченным москвичом. Его идеально чистая, упорядоченная квартира и непрерывные манипуляции по поддержанию в ней порядка произвели на меня столь сильное впечатление, что подобный персонаж появился в сценарии «4», по которому Илья Хржановский снял одноименный фильм. Этот жрец Порядка с горькой усмешкой поведал мне, о том, как его хорошо знакомый сосед пришел к нему подзанять денег.

— Знает ведь, что у меня все доллары разложены по их номерам, я ж ему сто раз рассказывал. Отдаст-то он другие, ясное дело! Но имеет наглость просить!

Когда-то я дружил с девушкой, обожающей прямые линии и углы. У нее дома тоже все было в порядке, но связано это было не с чистотой, а с идеей неизменного места вещи. Места вещи изменить нельзя! Ибо каждой вещи должно строго соответствовать ее место. Многочисленные книги на ее столе (она была филологом) лежали идеальнейшими стопками.

— Это моя шизофрения... — с улыбкой бормотала она, поправляя стопки, когда что-то слегка нарушалось.

Любимым моим развлечением было слегка сдвигать все эти стопки, когда она шла готовить кофе или мылась в душе. Возвращение и созерцание сдвинутого со своего места мира вызывало у нее панику, всплескивание руками, возгласы «Какой ужас! Что ты наделал?!»

И она тут же все исправляла, возвращая сдвинутый мир на место. Гуляя по городу, она часто обращала внимание на «ужасную кирпичную кладку» или на «кривые дома», которые мне казались вполне нормальными.

На первый взгляд воплощения Порядка безопасней воплощенного Хаоса: разложенные по номерам доллары не так противны, как пещера из говна. Но это только на первый взгляд. От ровных стопочек и протертых спиртом подошв побежишь в ту самую пещеру...

В общем, каждый сам себе выбирает промежуток между мутной волной Хаоса и бетонной стеной Порядка.

Временами жуток этот промежуток.