Польская история в ХХ веке трагична. Страна драматически вернула независимость, воевала с соседями, стала первой жертвой Второй мировой, депортаций, послевоенных репрессий, продемонстрировала невиданное в других странах сопротивление нацизму («Армия Крайова») и коммунистическому режиму («Солидарность»).

Трагедия польской истории как будто воплощена в судьбах людей, руководивших страной. Первый польский президент, Габриэль Нарутович, был убит правым экстремистом 16 декабря 1922 года, всего через пять дней после вступления в должность. Руководитель польского правительства в изгнании генерал Владислав Сикорский погиб в авиакатастрофе в июне 1943-го. Незадолго до этого он потребовал от советских властей допустить Красный Крест до расследования происшедшего в Катыни, и Сталин разорвал дипломатические отношения с правительством в изгнании. При загадочных обстоятельствах в Москве в 1956 году умер премьер-министр и генеральный секретарь Польской объединенной рабочей партии Болеслав Берут. Позавчера под Смоленском погиб и действующий президент Польши Лех Качиньский, и 90-летний Рышард Качоровски, последний (1989–1990) президент в изгнании, человек, воевавший и против нацистов, и против советских войск, прошедший колымские лагеря.

И не будет преувеличением сказать, что у поляков трагическое восприятие истории и своего места в ней. Как сказал заместитель директора Музея Варшавского восстания Дариуш Гавин, такое мироощущение укоренено в национальной памяти и естественно для интеллектуалов, потому что современная историческая наука появилась в тот момент, когда Польша потеряла независимость.

Что говорят в польских массмедиа и блогосфере сейчас?

После сообщений о невообразимой катастрофе под Смоленском Польша как бы задержалась на вдохе. Тысячи людей на площади Пилсудского в Варшаве, перед президентским дворцом на Краковском предместье, на Замковой площади, миллионы цветов, венков, зажженных лампад. Газетчики на улицах бесплатно раздают специальные выпуски газет — Wyborcza, Rzecpospolita, Fakt, Dziennik, Metro.

На страницах газет чернеют заголовки, такие, например: «Самая крупная катастрофа для Польши со времен Второй мировой войны», по телевидению, радио, в прессе — комментарии политиков, журналистов, коллег погибших, блогеров, всех, кто желает высказать свои чувства и выразить соболезнования близким погибших.

Павел Лисицкий, главный редактор газеты Rzecpospolita: «Что можно сказать в такую минуту? Лучше помолчать. Лучше присоединиться к тем тысячам поляков, которые в молчании и трауре собираются в Варшаве перед президентским дворцом, в Кракове перед Кафедральным собором и в стольких местах в Польше. В такие минуты боли и отчаяния обнаруживается та, обычно неуловимая, связь, общность. Возможно, что это молчание и ощущение общности — единственно возможная форма утешения. И еще мысль, что их смерть была каким-то жутким воздаянием памяти тем, кто сгинул в Катыни в 1940 году».

Адам Михник, главный редактор Gazeta Wyborcza, во времена политической оппозиции — союзник, в последние годы — критик Леха Качиньского: «С этого дня слово “Катынь” во второй раз будет означать польское горе. Наша беда теперь общая, внепартийная и внеполитическая. И такой же внепартийной должна стать наша общая ответственность за Польшу».

Вот пост «Смоленские вопросы» в блоге публициста Адама Шосткевича:

«Как привести в норму политическую и парламентарную жизнь в стране после такой утраты? Неужели, когда траур закончится, мы снова вернемся на тропу сарматских войн, чтобы уничтожать политических противников?»

Юзер mrumru: «Кто решил, что глава государства может приземлиться на аэродроме, технически не приспособленном для пассажирских самолетов? Многие из тех, кто погиб, не были героями моего романа. Не назвала бы их „элитой нашей страны”. Тем не менее их трагическую смерть воспринимаю с болью».

Юзер seiendes: «Исключительное уважение вызывает реакция Леха Валенсы: был в отчаянии, что не нашел в себе сил примириться с некоторыми (прежде всего с Лехом Качиньским или с Анной Валентинович), воспринял катастрофу как знак, предостережение об абсурде политических споров на тему мест в самолетах, количества кресел на встречах в верхах, участия в мероприятиях и т. д. Что ж, это мудро».

Обозреватель Gazeta Wyborcza Марцин Войцеховский в заметке «Спасибо вам, братья москали» пишет: «Это парадокс, но трагедия в Катыни может сблизить наши народы сильнее, чем когда-либо. Без принуждения или притворства, как это часто бывало в польско-российской истории. Очередной парадокс состоит в том, что трагедия случилась рядом с Катынью, которая в современной истории сильнее прочего разделила наши народы. <...> Посмотрим, что покажет время, но есть шанс, что польско-российское примирение из бесплодной мечты превратится в реальный факт. <...> Видно, мы, славяне, должны порядком натерпеться и попортить себе крови, чтобы что-то понять и сделать выводы. Я не знаю, что будет. Но пока, под впечатлением того, что я видел в Смоленске, и того, как повели себя представители российской власти, хочу сказать россиянам от всего сердца: спасибо вам за это!»

Лидер молодых левых в Польше Славомир Сераковский:

«Когда мы слышим информацию об очередной катастрофе, случается нам чувствовать себя двусмысленно: гекатомба всегда абстрактна. Как если бы гибли цифры, а не люди. Но никогда целое общество не сталкивалось со смертью стольких людей, которых так или иначе знало в лицо, по имени и фамилии. <...> Как мы чувствуем себя, когда объявляем святыми тех, кого еще недавно критиковали, когда выворачиваем символы наизнанку? Почему сегодня мы готовы согласиться и примириться друг с другом, а еще вчера не были? Не нужно ли нам уже сегодня стыдиться того, как поведем себя завтра? И всегда ли мы будем народом, которым правят могилы? И всегда ли нам необходима трагедия, чтобы мы могли вместе выйти на площадь?»