— Э-ге-ге, постой, — воскликнет верхогляд, выслушавши лекцию о госбезопасности, которую я читал в Бомбее ее рядовому сотруднику в прошлую пятницу, — а Наврозов-то, оказывается, национал-большевик! Даром что не был в России с 1972 года. Ишь как распелся! Госбезопасность, дескать, конденсатор культуры, опричнина — элита, а от Москвы до британских морей Юрий Андропов всех умней. Где-то мы все это уже слышали, не от Лимонова ли?

Повторяю, ничто так меня не пугает, как справедливость моих собственных утверждений. Если я прав и культурный колосс госбезопасности, подавивший КПСС и захвативший власть — де-факто еще в 70-х, а де-юре с самоназначением Андропова генсеком, все еще жизнеспособен, в то время как некогда противостоявшие ему западные институты представляют собой сборище шарлатанов, тем хуже для мира, для цивилизации и для меня лично.

В отличие от российских неофашистов, убежденных и убеждающих других, что холодная война проиграна Россией, где на каждом углу вместо кваса теперь распивают пепси, а буржуи в цилиндрах пера Кукрыниксов грабят честной народ, и что, следовательно, требуется великорусский шовинистический реванш, я считаю, что холодная война проиграна Западом.  В отличие от таких теоретиков постсоветского реваншизма, как бывший лимоновец Александр Дугин, я убежден, что крах угрожает гражданскому обществу, как в России, так и на Западе, а вовсе не победоносному режиму «новой опричнины», более четверти века держащему в России абсолютную власть. Причина этого краха — в утрате той поистине высокой, замешанной на целомудрии человеческой личности культуры, о последствиях которой Россию предупреждал Пастернак, а Запад — за 70 лет до «Охранной грамоты» — Джон Стюарт Милль.

Глаголь
Глаголь

Замечу, что в ответ на угрозу физической расправы в адрес моего отца, американского публициста Льва Наврозова, от «партии» Лимонова ФБР сочло необходимым предоставить ему антитеррористическую защиту.  Добавлю также, что отвратительное по вкусам нашей семьи мракобесие Дугина ныне приветствуется в России на высшем уровне: с марта 2008 года «мыслитель» Дугин — «неофициальный идеолог» партии «Единая Россия», а с сентября 2009 года «профессор» Дугин — заведующий кафедрой социологии международных отношений Московского государственного университета. И что «неофициальный идеолог» Дугин отвечает нынешней власти истовой взаимностью. «Противников путинского курса больше нет, — рубит сплеча теоретик опричнины, — а если и есть, то это психически больные и их нужно отправить на диспансеризацию. Путин — везде, Путин — всё, Путин абсолютен, Путин незаменим».

Итак, в 1930 году «новой опричнине» советовал Пастернак, а 80 лет спустя советы власти дают Лимонов, Дугин, Сурков и подобные им фантазеры —   оппортунисты политической мысли, завиральные невежды, нахватавшиеся двусмысленных цитат из Упанишад и Ницше. Интересно, что, в отличие от средних представителей русской интеллигенции, унаследованной большевиками и сохраненной по мере возможности при Сталине, все они — «западные» интеллигенты в худшем смысле этого слова. Так как свобода мысли при полном отсутствии сдерживающей самовыражение культуры чаще всего означает хаос верхоглядства и атрофию аналитических способностей, каша в «западных» головах варится из разнородных, но равноправных клише. Именно таким конформистским бредом и наполнены головы консильери «новой опричнины», Макиавелли новых «демократически избранных» государей.

Сталин сохранял полученную им в наследство русскую культуру, потому что видел в ней средство максимизации власти. Может, охранял он ее не совсем так, как советовал Пастернак, но, так или иначе, культура хранилась в тоталитарном сейфе и при надобности использовалась. Когда в 1935 году вождь обдумывал международный конгресс в «защиту культуры» — его недальновидный конкурент за мировое господство публично жег книги, отпугивая потенциальных союзников, — на письменном столе вождя лежало предупреждение одного из «друзей Советского Союза», что «догматической узостью легко оттолкнуть колеблющихся». Поэтому под предводительством Горького в Париж были отправлены не только Эренбург и Бабель, но и автор «Охранной грамоты».

И вот советский поэт Пастернак открыл рот. И тут понеслось: «Поэзия… превыше всяких Альп прославленной высотой… в траве, под ногами… надо только нагнуться… подобрать с земли…» Помилуйте, но при чем здесь Гитлер? При чем здесь фашизм? При чем здесь «книгам — костры, а людям — концлагеря»? А при том, что, по наблюдениям присутствующих на конгрессе, Пастернак был «музыкален, как явление, — с трагическими отблесками на лице, убеждающими в его подлинности». По свидетельству Эренбурга, зал вставал трижды: когда на трибуну съезда взошел Андре Жид, после речи немецкого писателя-революционера и когда пробормотал свое никому не понятное рабочее слово поэт в мятой, как скатерть на натюрморте Сезанна, белой рубашке. Говоря современным меркантильным языком, «подлинное явление» поэта, расположившее общественное мнение как в Европе, так и в США в пользу советской власти, было мультимиллиардным корпоративным активом, приобретенным кремлевским рейдером за горошину перца.

Наследство перешло к госбезопасности задолго до того, как к ней перешла абсолютная власть, и с 1953 года это наследство сохранялось, иногда даже реставрировалось, а зачастую и преумножалось с той же циничной целью, с какой в эпоху культа личности оно хранилось в сталинском сейфе — с целью использования его для максимизации власти. Но вот, наконец, цель достигнута. Государство перешло в руки госбезопасности в лице Андропова и таких правоверных андроповцев, как Горбачев. Власть захвачена, КПСС сметена с лица земли, Запад обманут.

Добро
Добро

Казалось бы, тут самое время продолжить максимизацию власти, не удовлетворяясь перестройкой тоталитаризма в одной отдельно взятой части Евразии. Казалось бы, культурное наследие «новой России», на этот раз не только русское, но и советское, просто создано для того, чтобы все больше, все головоломнее и заоблачнее, по-пастернаковски, кружить всему прогрессивному человечеству голову. А оказалось — да где уж там!

Вместо этого словари выбросили на свалку. Вместо этого стали заниматься всякой ерундой вроде облучения иностранных граждан полонием и инсценировок терроризма в стиле заводского драмкружка, не говоря уже о таких вторичных явлениях, как приобретение заграничных дач и брючных пар цвета наваринского пламени с искрой. Даже в этих примерах видны бескультурье и тупость, за которую Сталин в одночасье расстрелял бы 100 тысяч ротозеев. Вспомним, как разнообразны были его спектакли!  То показательный процесс, то подвал в «Правде»; то Маяковский и ЛЕФ, то граф Толстой да «Белая гвардия»; то Коминтерн, то великодержавный шовинизм; то Израиль, то дело врачей; то застенок, то шарашка; то коммунизм, то Православие… И все это за каких-нибудь 20 лет царствования, а ведь госбезопасность царствует уже 25, если не 30, все это время занимаясь одним и тем же до тошноты однообразным делом — хитросплетением рогож демократической видимости в грубый симулякр, из-под которого время от времени высовывается то обугленная нога, то окровавленный палец тоталитарной действительности.

Да и при Брежневе в 70-х, то есть, конечно, при Андропове репертуар средств манипуляции общественным мнением был столь же широк, как при Сталине, их использование по-своему не менее органично, метафорично и причудливо, чем поэзия — если не раннего Пастернака, то какого-нибудь Бурлюка. Вспомним диссидентское движение, изобретение самиздата, изгнание не Троцкого, а Бродского, автомобильные катастрофы партийцев, бриллианты в стульях Галины Брежневой — все эти чудеса в решете, вылившиеся в столь же необъяснимые, сказочно беспричинные, бархатные революции, в восхитительные грехопадения Берлинской и прочих стен, в первые приватизации и глобальные финансовые махинации… Одним словом, на все это любому вдумчивому политологу было бы приятно смотреть, не будь происходящее смертным приговором для него самого, его детей и внуков.

Есть
Есть

Правду сказать, десятилетия сталинской и андроповской власти отличаются не столько успехом отдельных заговоров, провокаций и обманов, сколько той всеобъемлющей, стратегической прозорливостью, благодаря которой Кремлю удалось так ловко подложить под историю интеллектуальный клин, что все происходящее в мире стало сползать, словно по наклонной плоскости, в выгодном для тоталитаризма направлении. А клин, безусловно, был культурой, воплощаемой вначале русской, а затем и советской интеллигенцией. Не преувеличением будет сказать, что, большей частью сама того не ведая и об этом не размышляя, интеллигенция служила главным осведомителем власти, ее тайным агентом и работоспособным сексотом.

Разбазарив интеллигенцию как класс, лабораторию и клуб, бросив ее на произвол коммерческих судеб, променяв ее на «мерседесы» и швейцарские часы, правящая госбезопасность потеряла значительную часть того, что столь фундаментально отличало ее от западных институтов, ей противостоявших, а именно способность видеть, слышать и понимать. Недавно я прочел, что Дугин — «русский Бжезинский». Что и требовалось доказать. Ведь пока Збигнев Бжезинский советовал Белому дому, дела в Кремле шли как нельзя лучше. А теперь, когда русский вариант американского болтуна и верхогляда советует Кремлю, России можно только посочувствовать.

Россия — первая тоталитарная страна в истории. Но не последняя. Китай, где Горбачеву и китайским спецслужбам так и не удалось спровоцировать антипартийный переворот, сигналом к которому должен был стать Тяньаньмынь, ведет разработки принципиально нового «сверхоружия», рядом с которым водородная бомба стариннее мушкета. В области высмеянных новыми Бжезинскими нанотехнологий Россия, как, впрочем, и США, отстает от Китая на 20 лет. В XXI веке противостояние геополитических сил не происходит в той блаженной атмосфере предсказуемой биполярности, которая так ярко характеризовала отношения Востока и Запада вплоть до конца холодной войны.

Пресловутый клин, конечно, из-под тоталитаризма не выбит, но теперь наклонная плоскость истории обращена не только к Кремлю. Не имея глаз, чтобы видеть, ушей, чтобы слышать, и мозгов, чтобы понимать, в один прекрасный день госбезопасность окажется на этой диалектической плоскости, ей самой уготованной свободному миру, беспомощно скользя в бездну геополитики, как раньше, бывало, соскальзывала в сталинскую преисподнюю.

С разницей, что на сей раз реабилитации не последует.