Детей у меня двое. Мальчик и тоже мальчик. Самые обычные дети — красавцы и таланты. Пять с половиной и семь. Поляки они, с большой буквы — это потому, что в польском языке любая национальность пишется с большой буквы. А родина, например, с маленькой. Впрочем, я не о том. Самые обычные, говорю, дети: наполовину польские, на четверть еврейские, на осьмушку русские, еще на осьмушку — невыясненной «кавказской национальности». Большую часть своей веселой жизни они прожили в Варшаве, а последние полгода обитают в Москве. Старший, Янек, православный. Младший, Леня, католик. Так их родители поделили. Историю и сравнительный анализ их боевых крещений я потом, если кого-то заинтересует, расскажу. 

Языки они тоже перемешали, как и национальности. Тем более что польский и русский очень похожи. Неокрепший мозг ребенка-билингва, предупреждали нас знающие люди, должен освоить двойную дозу информации. Дети могут начать говорить намного позже — года эдак в четыре, например. Если им вообще захочется говорить после всего этого. Мы же, эгоисты, не поступились своими вредными привычками и болтали с детьми каждый на своем. То есть мама по-русски, а папа по-польски. Опасения знающих людей в нашем случае не подтвердились. Болтунами наши дети стали довольно рано. 

Часто детям лень напрягаться и сортировать слова по корзинам, и тогда все летит в одну: русская приставка, польский корень, русское окончание... Интересный такой славянский волапюк получается, очень практичный и удобный. Вот, например, Янек объясняет мне, как крутятся рычажки в игрушке из «киндер-сюрприза»: «Берется во-от тут, накладается тут, тут притискается, потом вот это открэнцается и крэнчится!» Понятно, правда? Хоть глаголы, созданные по образу и подобию русских, и остаются польскими по сути своей. 

Но в том-то и цимес, что польские слова, слегка переиначенные детьми на русский лад, кажутся совершенно русскими (это срабатывает и в обратную сторону), и мы сами невольно начинаем употреблять их на полном серьезе, позабыв, существуют ли они в родном языке. Если и нет, то когда-то давно, в праславянском языке, должны были существовать. 

Леня, обращаясь ко мне, уверен, что говорит по-русски: «Это мой цыплёнтек. Я им, мама, по-русски говоря, опекуюсь». По-русски ведь можно «печься» о ком-то, а по-польски — opiekować się кем-то. А разве ласковое «глупек», кроме презрительного «глупец» и снисходительного «дурачок», не могло бы существовать в нашем великом и могучем? А прелестное слово «вычаровать» в таком вот смысле: «Мама, наш дед — волшебник. Помнишь, он мне карандаш вычаровал?» Ну то есть наколдовал. Леня: «А я люблю только целование и пшитуляние и ездить на конику». («Пшитуляться» — по-польски значит «обниматься»). Категорически не совпадает только слово «пукать», которое является неиссякаемым источником веселья для наших детей. Кто-то слегка «пукнул» в дверь: «пук-пук» по-польски означает всего лишь легкий стук — тук-тук! А еще путаница возникает в вопросе, нужно ли все это запоминать или наоборот, потому что «запомнить» по-польски означает «забыть». 

В самом начале, когда наши билингвы только начинали говорить, они аккуратно разделяли языки. Это был наш поздневавилонский период. Янек обращался к папе, например, с вопросом: Tato! Kto smokowi ogień do buzi wepchnął? И, оставив папу в глубоких раздумьях, тут же задавал этот вопрос мне: «Мама, кто дракону огонь в морду напихал?» В средней группе варшавского детсада Янек сделался переводчиком-синхронистом для одного русского мальчика и польских воспитательниц, которые никак не могли найти с ним общий язык. 

Янеку и Лене, видимо, поначалу казалось, что вещь и сама по себе может быть либо русской, либо польской вещью — в зависимости от того, русским или польским словом ее назвать. В два года один из них истошно кричал бабушке: «Баба! Сделай мне яйцо по-русски!» Бабушка, решив, что просьба касается способа приготовления яйца, бормотала над кастрюлькой: «Сварилось, не сварилось?.. Всмятку, вкрутую?.. А, черт с ним, какое уж есть... будет по-русски». Что, в общем-то, и справедливо, поскольку польское яйцо всмятку варится ровно 4 минуты с часами в руке, а русское — как Бог на душу положит. И только потом, через годик или полтора, дети начали активно сочетать и смешивать языки в самых разнообразных комбинациях. Это было феерическое словотворчество. 

Бывает, наверное, круче. Дети наших знакомых — натуральные трилингвы. Потому что мама у них русская, папа — немец, а живут они в Америке. То, что в детском саду и школе они учат еще испанский и французский, не считается, потому что эти два языка, в отличие от тех трех, для них не родные. 

А одна наша знакомая девочка, у которой мама сербка, а папа поляк, лет до шести ко всем женщинам обращалась по-сербски, а к мужчинам — по-польски. Разделила языки по половому признаку. 

Кстати, наших деточек на мякине не проведешь: как бы ни старался правильно расставлять ударения (что почти невозможно) поляк, заговаривающий с ними по-русски, ни за что не примут участия в эдаких заигрываниях. Смерят такого с ног до головы рентгеноподобным детским взглядом — не майся, дескать, дяденька, дурью — и ответят по-польски. А с моими подругами болгаркой и украинкой не станут по-польски разговаривать. Вот и поди знай, что они там чувствуют: то ли акцент, то ли фальшь какую-то.