лекция

Бумажная архитектура создавалась в любопытное время. Закончив Архитектурный институт, мы по распределению шли работать в разные учреждения, где делали то же самое, что наши предшественники, — и это было мало похоже на творческую работу. Между тем профессия, которой нас учили, была востребована в других местах, мы узнавали об этом из иностранных журналов. До нас дошла информация, что некоторые из этих журналов (например, Japan Architect) объявляют конкурсы архитектурных идей, не предназначенных для прямой реализации. Мы мечтали участвовать в таких конкурсах, но это казалось неисполнимым: для того чтобы отправить проект за границу, необходимо было получить множество специальных разрешений.

Первый раз нам удалось отправить десяток проектов на конкурс в 1981 году — по блату, через редакцию одного международного журнала (у них была более свободная почтовая связь). Конкурс назывался «Дом-экспонат для музея ХХ века»: надо было придумать павильон, который мог бы стоять рядом с гипотетически уже существующим музеем ХХ века. Спустя три месяца мы узнали, что Михаил Белов и Максим Харитонов получили на этом конкурсе первую премию, что по тем временам было просто фантастическим событием.

Их проект состоял из плана дома и сценария, которому должен был следовать в своем осмотре посетитель. Путешествие начиналось перед рамой, которая окаймляла дом, оттуда посетитель попадал на резко сокращающуюся в прямой перспективе улицу, затем вдруг оказывался в комнате великана с огромными столами и стульями и в конце концов неожиданно для себя выходил в то же место, откуда начинал свой путь. К сценарию прилагались картинки, объяснявшие, каким образом должны были достигаться все эти иллюзии.

Со следующего года, найдя дыры в бюрократической системе, мы стали официально посылать проекты на конкурсы.

Второй конкурс, на котором наши архитекторы получили первую премию, назывался «Хрустальный дворец» — это перекличка с «Хрустальным дворцом» Джозефа Пакстона. Победивший проект Александра Бродского и Ильи Уткина опять предлагал путешествие. Оно начиналось на окраине города, за которым возвышался хрустальный дворец. Путь к нему шел мимо свалок, и, проделав его, путник понимал, что дворец — это чистый мираж, на самом деле существуют только стеклянные пластины, врытые в коробку с песком.

Начиная с этого момента работы на конкурсы стали посылать сотнями. Я переводил конкурсные задания, выступал в ежемесячной программе «Конкурсное обозрение» в Доме архитекторов. Если наши архитекторы побеждали в каком-то конкурсе, то в программе они потом рассказывали о своих проектах. Через два-три года мы наладили настоящий конвейер: архитектурные идеи из Советского Союза бесперебойно шли за границу, чаще всего в Японию. Все проекты публиковались, и очень важно было то, что благодаря участию в конкурсах мы все чувствовали, что принадлежим миру, а не, условно говоря, «Моспроекту».

Одну из групп, входивших в нашу компанию, составляли Дмитрий Буш, Александр Хомяков и Дмитрий Подъяпольский. Их проект, посвященный Стоунхенджу, не получил премии, но мне он очень нравился. Над зрителем кругами нависают расположенные на одинаковом расстоянии друг от друга прямоугольные камни. Они держатся на каких-то невидимых нам и сделанных по еще неизвестной строительной технологии горизонтальных листах стекла, создавая иллюзию свободного купола.

Другая их работа, которая называлась «Складная Родина», — это масштабная антиутопия: во что мы можем превратить Землю.

Архитектор Вячеслав Петренко сделал большую серию гравюр-размышлений на разные темы. Например, навесной бассейн, в котором плавают люди, а снизу кажется, что они летают. Архитектор назвал это «Площадь Марка» — в честь Марка Шагала с его летающими людьми.

Отдельно от нас существовала команда из Новосибирского архитектурного института. Они рисовали совершенно отвязно и регулярно посылали свои работы на конкурсы, впрочем, не получая никаких премий. Мы познакомились с ними уже во второй половине 1980-х годов, когда они начали приезжать в Москву, а я начал собирать коллекцию бумажных работ.

Если мне нравился какой-то конкурсный проект, я просил его создателей сделать копию. Так, помимо конкурсной постепенно стала складываться наша выставочная деятельность. В 1984 году в коридорах редакции журнала «Юность» прошла неожиданно ставшая очень популярной выставка, которой я дал название «Бумажная архитектура». Этот термин придумал не я — он появился еще в конце 20-х — начале 30-х годов прошлого века, но в те годы закрепился, и так мы под этим названием и живем.

В 1996 году для архитектурной биеннале в Венеции я выстроил тяжелое каре из 16 покосившихся шкафов, в каждом из которых было 30 выдвижных ящиков, и в каждом ящике лежал какой-то нереализованный архитектурный проект, созданный на протяжении последних 250 лет российской истории. Я представлял себе, что это не только мавзолей, но и инкубатор, в котором до сих пор, как яйца, греются какие-то замечательные идеи. В общем, иногда я до сих пор так думаю.