Загранкомандировка Петра Налича
Евровидение? Слащавая музыка для домохозяек в розовых тапочках. Жалкая попытка новых европейских стран доказать, что они настоящие европейцы. Да и просто фрик-шоу. Где мы, и где Евровидение.
Так принято думать о Евровидении. Нет, о Евровидении вообще думать не принято, неприлично.
Это раньше его устраивали, скажем, в швейцарском Монтрё, городе Набокова, и зрители одевались туда, как в оперу, – в смокинги и вечерние платья. А сам конкурс, проводившийся в прямом эфире, был одним из самых авангардных технических экспериментов своего времени. Это раньше из Евровидения получались АBBА, Селин Дион, Клифф Ричард. А исполненную на Евровидении итальянцем Доменико Модуньо песню Volare, cantare перепели все – начиная от Фрэнка Синатры и Дэвида Боуи и заканчивая Gipsy Kings. Сегодня Евровидение – это что-то из другой жизни. Пригородная самодеятельность, в лучшем случае смутно напоминающая мировые шлягеры. Кто сможет напеть хоть один из последних хитов-победителей?
И что там, спрашивается, делал клубный музыкант, лирический тенор, любимец богемных московских кабаков Петя Налич – начитанный, интеллигентный, душевный, московская элита – архитектор. Друг всех друзей, знакомый всех знакомых, семьянин, который не пороги MTV обивал. Весной 2007-го он скромненько выложил на YouTube свой клип «Гитар». Пересвеченная любительская съемка, дешевые спецэффекты, набор слов на пиджин-инглиш: «Айв невер бин клевер, бикоз нид ит невер…». И – одна из тех мелодий, которые, раз прицепившись, не отстанут уже никогда.
С «Гитар» все и началось. Вывести Налича с монитора на сцену взялся Алексей Казаков, тогда еще никакой не продюсер, а только что отошедший от дел главред журнала «Большой город», популярного среди завсегдатаев все тех же богемных кабаков. Он позвонил Григорию Гольденцвайгу, тогда арт-директору московского клуба Ikra, и спросил: «Налича хочешь?». «Какого еще Налича?» – был ответ. «Ты че? От берегов отбился? – как-то так сказал новоявленный продюсер Казаков. – Петя реальная звезда сейчас, посмотри в интернете!»
Дальше случилось неожиданное. Оказалось, что Петя на самом деле звезда. За две недели до концерта билетов уже не было. А в день концерта в зал было не войти.
И так третий год: в зал не войти. И залы становятся все больше. Только что в московском клубе Б1 на концерт Налича, первого русского музыканта, ставшего известным благодаря интернету, собрались три с чем-то тысячи человек.
А этой зимой он зачем-то взял и подал заявку на участие в Евровидении. Выиграл отборочный тур и поехал в мае в Осло.
Вообще-то это называется – пытаться усидеть на двух стульях. И для «своих» по клубам играть, и на международном теле-поп-конкурсе выступать. Человек из интернета отправился на конкурс людей из телевизора. Что может получиться из этого столкновения двух разных миров?
• • •
Евровидение – это не только состязание восходящих поп-звезд. Евровидение давно превратилось в историю геополитическую. Как только заканчиваются выступления, начинается народное голосование. Зрители со всей Европы хватаются за телефоны и начинают слать эсэмэски в поддержку своих фаворитов. Голосовать за соотечественников при этом нельзя, так что успех артиста связан не с его популярностью на родине, а с тем, как к этой самой его родине относятся в других странах.
В этом контексте Евровидение-2010 с его результатом, с победой немецкой вокалистки Лены – поклон Германии от всех европейских государств в тяжелые времена финансового кризиса. Поклон справедливый, между прочим. Кто еще, как не Германия, вытащит всех из долговой ямы?
Налич мало того что попал в чужую музыкальную среду, так еще и представлял там Россию, которая во всей этой истории с кризисом и политикой – сбоку припеку. Она не раздает, как Германия, спасительные кредиты восточноевропейским странам (Словения, скажем, присудила Германии десять из двенадцати возможных баллов). Не решает вместе с Германией судьбу Турции: войдет та в Европейский союз или не войдет (Турция дала немцам десять баллов). Не трудоустраивает на немецкие стройки боснийцев (от Боснии – восемь баллов). Испанцы, скажем, увязшие полностью в кризисе, вообще подарили Германии аж целых двенадцать баллов. Россия – в стороне, а Налич – вдвойне чужой.
День первый
Аэропорт Осло. Марина и Регина, волонтеры от Евровидения, встречающие русскую делегацию, держат российский флаг размером с простыню, ждут Налича. «Зайчик, – говорит Марина Регине, – расправь флаг». Налича нет.
«Девчонки, так вы русские?!» – приземлились артисты-молдаване. Зеркальные очки в пол-лица, волосы торчат, как лук из горшочка. Сразу видно: люди приехали на Евровидение, люди уважают эту культуру.
Выходит Налич. Марина с Региной его не замечают. А как вообще Налича заметить? Так на Евровидение не приезжают. Вот взять румынскую делегацию. Сами субтильные личности на худеньких модных ножках, на поводке дрожащая модная тварь, чихуахуа.
А Налич что же? С младенцем и женой. Сам в незаметной курточке, она в незаметной курточке. Так выглядят какие-нибудь молекулярные биологи, которые приехали на конференцию, совмещенную с лыжами. Петя, вжав голову в плечи, накинув капюшон, по-пингвиньи бредет к выходу.
Музыканты Налича – тоже с детьми и женами. Выпущенные из самолета дети звереют от свободы: «Мама! Я хочу в норвежскую “Икею”!». «Не снимайте нас, – говорит Налич, – мы с детьми и женами. Вообще нас не снимайте». «Как не снимайте? – Маркус, фотограф “Сноба”, потрясен. – Первый раз такое вижу. Тут все только и мечтают, чтобы их снимали».
«Надо же, – Марина растерянно все еще держит флаг. – Шведы тут знаете что устроили? “Мы – шведы!” – кричали. Они вечеринку на крыше оперного театра, в самом красивом здании в Осло, устраивают. Чтобы все знали: это шведы приехали! А русские такие скромные». Конечно, скромные. Даже песню написали с говорящим названием – Lost and Forgotten.
Позицию симпатичнее вроде бы и представить себе трудно.
Но, с другой стороны, если Наличу так вся эта суета не нравится – что он тут делает, зачем из клубов-то выбрался? Высунешь иногда вот так нос из своего благородного подполья – и конец репутации. Разве он не боится изменить себе?
День второй
Началась подготовка к конкурсу. Утром автобус должен везти на репетицию группу, которая в Осло называет себя Petеr Nalitch and Friends. Ждут барабанщика – он проспал.
В автобус входит звукорежиссер: «Все плохо. Они тут такое придумали. Петь надо вживую, а музыка вся в записи идет и подпевка тоже. Но они что – не понимают? Нас надо только вживую слушать. Мы другие».
Другие? А зачем тогда заявку подавали и получили благословение от Димы Билана, бывшего победителя Евровидения?
Дима, директор: «Главное – чтобы мы остались такими, как раньше. Нам вот этого всего, – кивает куда-то в сторону певиц в блестках и леопардовом, – не надо. Нам бы просто песенку отыграть и уехать. Ну как обычно».
Как однажды сказала Голда Меир: «Не будь так скромен, ты еще не настолько велик».
День третий
17 мая – главный праздник года, День независимости Норвегии. Парад.
Погода отличная. На балконе королевская семья. Вокруг красивые люди. А у Налича снова страдальческое выражение лица, брови домиком.
Подбегает кто-то из организаторов: «Вы должны встать в очередь к норвежскому участнику Евровидения – и с ним сфотографироваться». Налич смотрит на норвежского музыканта Дидрика, тот в шляпе, жакете с вышивкой и вязаных гетрах. Отвечает: «Не будем». Организатор в слезах убегает.
И так – всю дорогу! Консультация по макияжу. Немолодой стилист: «Что вы хотите, чтобы я вам сделал? Волосы? Макияж? Стрижка? Укладка? Покрасить? Что вы хотите?». «Ничего», – говорит Налич. У стилиста вытягивается лицо.
Что Налич всем этим хочет сказать? Я вот такой независимый музыкант и вообще ваш попсовый конкурс презираю, но могу тоже поучаствовать? Получается некрасиво.
День четвертый
Разговаривать с самим Петей – все равно как с русским лесом. Он тебе всегда ответит правду.
«Сидеть дома на кухне и злиться там тихо, что по телику опять одно говно показывают, – говорит Петя в скромном ресторане “Мона Лиза”, а сам все время озирается, – и при этом ничего не делать для того, чтобы там показали что-то хорошее, – это неправильно». Правильно – самому выйти и спеть.
«Когда я начал ныть, что где-то что-то написали про меня нехорошее, не так меня поняли, мой папа сказал: “Петя, нервную систему, как и все остальное, надо тренировать. А не потворствовать своим настроениям, которые есть у всех”… Коснулась тебя хотя бы какая-то известность – сразу хочется зарыть голову в песок. Сразу хочется сказать: не трогайте меня».
Петя говорит, а сам озирается. Хотя фотографы из русской желтой прессы, которые будут шпионить за ним после полуфинала, перебегая от кустов к кустам, еще не приехали. И жену Налича, Наташу, еще не начали называть в желтых хрониках словами «супруга» и «благоверная».
«С гуманитарной точки зрения, с точки зрения нашей миссии, – говорит Петя, – нам кажется, что мы должны хорошо петь хорошие песни. Это во-первых. А во-вторых, коллектив должен развиваться».
Некоторые, говорю, в прошлом хорошие музыканты так доразвивались, что их теперь невозможно стало слушать. На концерты к ним совсем другие люди ходят, запросы сменились… Может, не надо вам с большими деньгами связываться? Вы же другие? «А вот чего я больше всего не люблю, – вскипает Налич, – это разговоры: вот какой был хороший музыкант, а теперь исписался, скурвился, и теперь он такое же говно, как и мы!» Чего это он?
Петя вообще не умеет легко разговаривать, попивая на солнышке вино, – как все в «Мона Лизе». Ерзает, лохматит челку. Что-то его постоянно мучает. «Мне бы, конечно, хотелось победить, – говорит, – раз уж мы в конкурсе выступаем. Но если не победим, сильно не расстроимся. Чего точно делать не будем – так того, от чего и раньше отказывались всегда. Нас много раз приглашали заняться, что называется, “медийностью”. Это когда ты абстрактно мелькаешь, поднимаешь индекс цитируемости, становишься как будто более известным. Появляешься на тусовке, в светской хронике, веселишься на всяких слетах и таким образом копишь, грубо говоря, свое состояние. Нам интересно заниматься музыкой и жить в нормальном семейном ритме. И могу похвастаться – мы прилично зарабатываем».
Вот оно, это самое сидение на двух стульях разом. Я приехал в Осло, но мне этого всего не надо. Хочу быть «настоящим», но бесплатно «настоящим» не буду. Разговариваю с людьми, а смотрю все время по сторонам.
День пятый
Бегать от организаторов вечно невозможно. На пресс-конференцию для участников конкурса пришлось пойти. И тут случилось что-то удивительное. Если ты пытаешься усидеть на двух стульях – никто тебя не полюбит. Ты вроде бы всем чужой. Но почему Налича-то вдруг полюбили? А его полюбили. Как раз на этой пресс-конференции.
Ведущий, неестественно загорелый японец: «А сейчас у нас – небольшой тест! Как зовут премьер-министра Норвегии?». Налич – моментально – первое, что приходит в голову: «Ульф Ларссон!». Смех. «Вам кто из артистов нравится, кроме вас самих?» «Немецкая девушка, – говорит саксофонист Юра, причмокивая, – очень хорошенькая». Смех. Журналисты очарованы.
«Что вы думаете о Евровидении?», «Вы уверены, что ваш юмор поймут?», «Важен ли интернет?» Петя ненавидит вопросы без души. Петя отвечает без души: «Все хорошо. Да. Важен». Японец недовольно косится. Его можно понять: к чему такое высокомерие?
«Спойте!» – решает отомстить японец. А это – пожалуйста! Грянули: «Не для меня придет весна». Это что – артисты Евровидения? Нет, это какой-то мужской хор Даниловского монастыря. «Ничего себе голосище», – говорят бельгийцы. «Он крутой, он не кукла говорящая», – удивляется английский журналист.
Что-то определенно случилось. Но не только голосом они взяли. Еще серьезностью, которой ни у кого на Евровидении нет. Расслабленностью, которой ни у кого на Евровидении нет. Тем и взяли, что другие. Так себя только настоящие звезды ведут.
• • •
«Это про что песня? – спрашивает Маркус, на самом деле военный фотограф. Через несколько часов после пресс-конференции Налич с музыкантами сидит в гостях у Маркуса и его жены в Осло. Огромная квартира с белыми стенами и сауной посередине.
«Эта? – говорит Петя про казачью песню. – Про войну».
«Про что эта песня?» – спрашивает про другую казачью песню жена Маркуса Коба.
«Про войну».
«А вот эта, – говорит второй вокалист Сергей, – про несчастную любовь». Думает немного. «И про войну».
Жена Маркуса плачет. Теща Маркуса, которой дали послушать Петю через айфон, плачет. Я плачу. Петя Налич по-английски: «Мой дед пел в Сараевской опере. Во время Второй мировой попал в концлагерь. Его покалечили. После войны он уже не мог петь – он работал диктором на югославском отделении советского радио…»
Петя прижимает к сердцу свою годовалую дочь, поет, смотря ей прямо в глаза, романс. Младенец серьезно, не шелохнувшись, смотрит на Петю.
«Очень здесь хорошо… – говорит Петя. – Когда я вижу, как здесь хорошо, я, конечно, начинаю злиться и расстраиваться. Хочется, чтобы о России думали не только как о нефтяной бочке». (Вообще-то Норвегия – такая же нефтяная бочка, как и Россия, вспоминаю я. Однако имиджу благополучной и сдержанной европейской страны никакая нефть и никакой газ, оказывается, не мешают.) «Я не знаю, что у них там в нефтяной сфере происходит. Но то, что я вижу на улицах, – это беда, тут ничего в лучшую сторону не изменилось. Человеческого подхода к градостроительству не прибавилось. А историческое архитектурное наследие, которое разрушают, уже вернуть нельзя. Москва – это все равно мир для автомобилистов. И чем дороже у тебя машина – тем у тебя больше прав. Это все такое средневековье. Москва и Россия – это космопорт».
Все это Налич говорит на полном серьезе. Это в песнях он все время играет штампами, поет и сам над собой потешается. А тут, похоже, не шутит.
«Да что там стесняться. Я сам, – говорит Петя, – скорее патриот, но, как и многие другие, не люблю квасной патриотизм, навязываемый сверху. Мне вообще это важно, что я здесь представляю Россию. В принципе мне очень приятно будет, если я хоть чуть-чуть создам для своей страны благоприятный имидж. Неважно чем – своей корявой, но веселой пресс-конференцией или выступлением. Если я сделаю так, что о России подумают хорошо, я буду только рад».
Петя Налич, прославившийся шуточной песней «Гитар», вдруг оказывается серьезен. Странно звучат эти разговоры на фестивале любителей золотого и леопардового, но, видимо, чужая среда заставляет четко формулировать свою позицию. Иначе будешь забыт и потерян.
Неделю спустя
Неделю мы не виделись (между первой репетицией и полуфиналом участникам Евровидения дали полную свободу – Налич репетировал, путешествовал по Норвегии, слонялся по Осло и ходил на вечеринки к грузинам и белорусам). Через неделю – Налича не узнать.
«Мы на самом деле очень хотим выиграть, – говорит. – Иначе зачем мы здесь? Мы хотим победить». Все кивают. Что с ними? «Что мы, разве гордые, что ли, – нос от всего воротить? Иначе зачем мы здесь?» – говорят.
Ничего им не нравилось неделю назад, дичками ходили. Не то теперь. Дело не в том, что русский коллектив свозили на фьорды, в замечательный город Берген, и знают они теперь в Осло каждую улочку и песню каждого нищего.
Дело в том, что Налич посмотрел на Евровидение изнутри. А Евровидение с изнанки – это совсем другая история. Поневоле забываешь про спорную репутацию конкурса и вообще про чуждость этого мира.
«То, что здесь все организовано профессионалами, – подтверждает Петя, – так это понятно. Это же не шарашка какая-то».
И это стоит увидеть своими глазами.
Во время репетиций у всех – от режиссеров до уборщиков – четкое расписание. У операторов – четкое расписание: здесь снимаем «восьмеркой», здесь падаем в ноги артистам, здесь стелемся по полу. У человека, отвечающего за ветер, четкое расписание: с 15.30 до 15.32 – ветер, с 15.32 до 15.37 – перерыв (усаживается на пол и читает книжку). Все быстрые, ловкие – до последнего осветителя. Все слажено: падение занавесок, снег, дым, взрыв, выезд рояля со свечой, опять же ветер в челку.
Музыканты – такие же: огромные крылья у белорусок поднимаются ровно в 16.09. У многих почти идеальная хореография. Неделя среди профессионалов – репетиции, просмотр записей репетиций, проверка звука – и Евровидение выглядит уже совершенно по-другому. Не просто конкурс слащавых Энрике Иглесиас wannabes – а потрясающий, слаженный механизм.
Если же не смотреть на Евровидение изнутри и всей этой гигантской работы не видеть – картина другая.
Мальта. Молодой человек в трико расправляет крылья с перьями. Молдавские женщины рядом: «Я думаю, это какой-то их сказочный герой». Вряд ли. Больше похоже на дорогую гей-вечеринку.
Польша. Польки в национальных костюмах синхронно засовывают яблоки в рот – так и танцуют, с яблоками.
Финляндия. Почему-то во время номера девушки-аккордеонистки хочется есть.
Греция. Почему-то снова хочется есть.
Македония, Албания, Португалия. Хочется есть. «У нас Гришаня, – говорят молдавские женщины, – так в ресторане играет». А ведь точно. Вот потому-то и есть хочется.
А Дима, директор Налича, гнет свое: «Представление о Евровидении в России – оно искусственное. Журналистами сформирована точка зрения, которая не имеет отношения к реальности».
Сидели неделю назад меж двух стульев, а теперь пересели понятно на какой? Все ясно. Человек вписывается в Евровидение, в мировой, так сказать, контекст.
«Нет никакой работы по вписыванию себя в мировой контекст! – злится Налич в баре “Рэдиссона” за день до финала, заливает стол пивом. – И не надо такую работу вести – никогда и никому. Каждый художник ценен только своим единственным уникальным видением мира, и именно его он должен развивать. Каждый художник, грубо говоря, рискует скурвиться. Но если ты понимаешь, сколькому тебе надо еще научиться, то ты никогда не скурвишься. Если ты выходишь и поешь для всех – вот как Лучано Паваротти, – ты все равно на все сто процентов работаешь. Я не хочу быть диссидентом, в подполье сидеть. Я хочу петь для всех».
Как-как? Художник? Паваротти? Неужели в мире абсурдных амбиций Евровидения даже такой всегда адекватный Петя теряет самоиронию?
• • •
Финал. На футбольной арене почти ни одного свободного места. Артистов более или менее хорошо видят только первые пять рядов в партере. Остальные двадцать с чем-то тысяч человек не видят ничего. Но при этом страшно счастливы: смотрят и фотографируют даже телеэкраны под потолком. Это в Англии, например, Евровидение презирают, а после того как его перестал комментировать ехиднейший Терри Воган – и вовсе не смотрят. В Норвегии – это что-то вроде Нового года. Евровидения ждут, песни наизусть заучивают – причем среди зрителей по большей части не подростки с пивом, а средних лет мужчины и женщины, хорошо одетые, солидные. Подпевают грекам с их зажигательной композицией, устраивают овацию исландской певице. Вскакивают по первой просьбе аниматора на сцене и всей толпой отплясывают под музыку.
Мой сосед слева, одинокий мужчина в клетчатой рубашке и джинсах, все три часа просидел не шевелясь, сложив руки на коленях. Объявили победительницу – Лену, вокалистку из Германии – расплакался. Второе место заняла Турция, третье – Румыния. Наличу досталось одиннадцатое. Максимум баллов – двенадцать – он получил от Белоруссии. А еще по десять поставили ему Молдавия, Украина, Армения, Эстония и Израиль.
Налич после финала. Абсолютно такой же, как и до финала: ерзает, щиплет себя за нос, смеется. Так себя ведут не после проигрыша. «Конечно же, мы считаем, что это мы должны были занять первое место, – говорит Налич. – Но все, что могли, все, что хотели, мы сделали. Я так поспрашивал ребят – мы все довольны. Нам было важно сюда приехать».
«После Осло, – говорит его международный продюсер Александр Чепарухин, – его еще больше узнают, и не только в Норвегии…»
Попав на Евровидение, Налич сделал то, что когда-то должен сделать любой артист, – он выступил не перед той публикой, на которую рассчитана каждая его песня, каждая шутка, а перед изначально чуждой. Поработал с аудиторией иного порядка. Не стал героем, но отвергнут тоже не был.
• • •
Все расходятся по автобусам. «А здорово, – говорит английская женщина в вечернем платье своему приятелю, – что русский в этом году пел, как будто это год семьдесят какой-то, по-настоящему так». «Да-да, – паясничает тот. – Йети в пижаме из интернета – так про него в “Шпигеле” написали». «Замолчи! – стукает его норвежским флажком. – Он искренний. Это редкость. Такого сейчас не бывает».
«Шпигель» действительно поиздевался над Наличем, обыграв цитаты из его песен: «Ай пут он май пиджама» – это из той самой «Гитар», «Йети» – еще один Петин хит. Но это неважно. Важно, что после Налича немного легче станет заявиться на Евровидение хоть в пижаме, прижимать хоть розу к сердцу, быть серьезным, наивным, нелепым, искренним – и вообще делать все то, что на Евровидении обычно не делается. Петина тактика – быть без пяти минут пошлым – на самом деле и есть его гуманитарная миссия.
Автобус везет всех в гостиницу. Евровидение никто не обсуждает. Кто-то из музыкантов смеется: «Сейчас приду в номер – жена скажет: “Ну наконец-то отмучился – собирай чемоданы, поехали домой”». Сзади – вздох облегчения. С