Начнем с того, что среднестатистический англичанин должен ровным счетом 78 тысяч фунтов, причем Бог весть кому. По опубликованным на этой неделе британскими газетами выкладкам Института экономических исследований, сокровищница Соединенного Королевства задолжала не 772 миллиарда фунтов, как утверждает правительство, а 4,8 триллиона. На душу населения такая задолженность приблизительно составляет зарплату провинциальной секретарши за четыре года работы.

Судьба этой крашеной блондинки меня и интересует. Экономикой я не занимаюсь, триллион фунтов для меня абстракция, но я прекрасно понимаю, что даже если The Institute of Economic Affairs ошибается и британский национальный долг на самом деле в четыре раза меньше, расплатиться с займом, равным годовой зарплате, незамужней женщине не под силу. Такой подвиг самоотречения требует усилий, сравнимых с теми, которые в США прилагают средние классы, чтобы обеспечить детям частное образование.

Но это еще не все. Не считая задолженностей по ипотекам, помимо обобщенного национального долга, у бедной блондинки, ежемесячно красящейся в салонных условиях патентованным средством марки «Л’Ореаль», есть еще и личный долг, который составляет в среднем 9700 фунтов. То есть еще половина годовой зарплаты, с той разницей, что о выплате этого долга беспокоится она сама, а не британское казначейство. Откуда он взялся? На 45 процентов, согласно газете «Дейли Мейл», личный долг среднестатистического англичанина обусловлен «покупкой женщинами в кредит модной одежды».

«Эва, новость! — скажут мне. — Тоже мне, открыл Америку. Люди, дескать, живут не по средствам!» Или: «Девушки — тряпичницы. Отцы у них часто строгие, а мужья — скопидомы. Это, по-вашему, открытие?» Открытие, однако, состоит не столько в цене перекрашивания кудрей среднестатистической секретарши из мышиного цвета в мальвиновый, сколько в психологической мотивации дела. А мотивируется оно рекламным лозунгом фирмы «Л’Ореаль»: I’m worth it. В моем переводе: «Я того стою».

Я не знаю тезиса, который выражал бы некую историческую эпоху полнее, чем этот фирменный лозунг выражает современность. Разве один из афоризмов Ницше или парадоксов Уайльда выражает хоть малую толику того разнообразия, что представлял собой Эдуардов век?  Разве заголовок Лимонова «Эпоха бессознания» хотя бы отчасти схватывает произошедшее в сумерках советского тоталитаризма?

В то же время автор рекламной присказки косметической фирмы — возможно, аноним, возможно, ныне покойный, возможно, спившийся с горя или давно угодивший в приют для престарелых — видится мне как некий интеллектуальный pontifex, владычествующий над идеологическими подступами к цивилизации, властелин метафор современной культуры и хозяин ее символов. Гоголевская тройка из «Мертвых душ» как аллегория николаевской России, парфюмерный орган из «Наоборот» Гюисманса как эмблема европейского декаданса, стеклянное пресс-папье из «1984» Оруэлла как память о былой красоте мира — вот образы, которые заставляет потесниться лозунг «Я того стою» косметической фирмы «Л’Ореаль».

«Конечно, стоишь, Мальвина!» — отвечает самой себе на свой собственный риторический вопрос коммерческая цивилизация. Подобно змее алхимиков, пожирающей свой хвост, экономический трюк нашего времени состоит в том, чтобы совместить роли продавца и покупателя в одном лице, получив неведомо у кого в кредит несуществующий товар и выплатив самому себе задаток неизвестно кому принадлежащими деньгами. Сделка, заключенная таким образом, так же реальна, как завидная репутация игривой блондинки, которой нашей девушке дано насладиться среди ее менее проворных коллег, как только перекись водорода восторжествует над здравым смыслом.

«Конечно, стоишь, Мальвина! Мало того, это твой долг!» В самом деле, помимо национального и личного, у гражданина Запада — особенно гражданина женского пола — есть еще и гражданский долг, то есть долг перед самим собой. Работая секретаршей в региональном офисе транснационального производителя сельскохозяйственных пестицидов, гражданка Соединенного Королевства Мальвина Дивайн, урожденная Мэнди Смит, получает 1500 фунтов в месяц после вычета налогов. Но сегодня в присутствии подруг она задает себе вопрос, «стоит ли она» цены юбки, равной ее месячной зарплате, и отвечает, что да, несомненно, «она того стоит». Более того, говорит она себе и в назидание подругам, приобретение очень дорогой, но на этот раз действительно умопомрачительной юбки — ее гражданский долг перед обществом. Так как денег на текущем счету нет, придется пустить в дело очередную кредитную карточку, увеличивая как личный, так и национальный долг, но что они, эти тленные абстракции, по сравнению с ее гражданским долгом?

«А волосы-то с лавсаном!» — с обидой в голосе говорили в моем детстве мальчики постарше, когда, их не заметив и им не улыбнувшись, мимо них проходила незнакомая блондинка. Так как слово моим поколением забыто, а подрастающему поколению неизвестно, напомню, что наименование синтетического материала было аббревиатурой, означавшей «Лаборатория высокомолекулярных соединений Академии наук СССР».

Прошли года, чуть ли не полвека. Лавсан стал ингредиентом не только локонов неулыбчивых блондинок, но и непременной составляющей хорошей жизни вообще, не исключая даже такие абстрактные понятия, как истина, красота, долг. Наша демократия — с лавсаном, наша культура — вдвойне, наша самооценка — чуть ли не химической чистоты полиэтилентерефталат марки «Л’Ореаль».

Любопытно, что изобретатель ныне популярнейшего на Западе термина «самооценка» (self-esteem), американский психолог Уильям Джемс, цитировал Карлайла в соответствующей главе «Принципов психологии» (1890): «Претендуй на зарплату в размере ноль целых, ноль десятых, и тогда весь мир будет у твоих ног. Недаром мудрейшие люди нашего времени полагают, что жизнь по-настоящему начинается с отказа от жизни». О «проблеме самооценки» Джемс писал с мягкой иронией, похожей по тону голоса скорее на размышления Сократа об истине, чем на заразительный энтузиазм современного эксперта по вопросам пола:

«Увы, физическая природа ограничивает выбор предметов наших желаний, так что я нередко ощущаю необходимость поддержать одну из сторон моей личности отказом от всех прочих. Если б я только мог, я бы хотел быть красивым, толстым и хорошо одетым; и в то же время великим спортсменом, зарабатывать миллион в год, быть страшно остроумным, бонвиваном, охотником на женщин; философом, филантропом, государственным деятелем, военным и первооткрывателем Африки, не говоря уже о “симфоническом поэте” и католическом святом. Но это просто невозможно. Работа миллионера противоречит занятиям святого; бонвиван непременно споткнется о филантропа; а философ и охотник на женщин не уживутся в одном и том же глиняном жилище. В самом начале жизни, действительно, не исключено, что у человека имеется некий выбор возможностей; но, как только он выбирает одну из них, все прочие должны быть подавлены».

Подобные размышления о природе самооценки, пусть даже со стороны гениального психолога, изобретшего, повторяю, термин self-esteem, — анафема для современной лавсановой культуры, отвечающей на все вопросы бытия экзистенциальным «я того стою». В отличие от Джемса, наша блондинка вовсе не желает, наотрез отказывается выбирать, именно потому, что у нее имеется политически гарантированное право выбора, хотя, как объясняет психолог, в жизни человека такой выбор делается раз и навсегда и обыкновенно в детстве. Блондинка откровенно настаивает на обладании всем, в чем психолог себе столь красноречиво отказывает.

Мальвина воображает себя в волшебной юбке, в хрустальных туфельках, с волосами цвета льна — то ли ундина, то ли валькирия! Не философ ли она? Уж не знаменитая ли спортсменка? Может, видный государственный деятель? Но не в частностях дело. Главное, у Мальвины правильная самооценка. Главное в XXI веке — не продешевить.