Сижу я на днях в кафе. Элегантно так сижу, с красавицей Качуровской, чашкой эспрессо и ноутбуком. Столик такой маленький, что это все уже почти не помещается, но тем более значительным представляется мне мое собственное величие.

В кафе входит один известный человек и быстро следует мимо нас на второй этаж. На нем толстые очки, знаменитая жилетка «со ста карманами», сверху какой-то плащ. Кафе маленькое и тесное. Именно поэтому его сильный запаховый след (норный зверь, конское семя, лежалый мех — что-то еще?) как-то особенно едок. Моя собеседница морщит нос, хлопает ресницами и спрашивает: «Почему вот некоторые люди так пахнут?»

Вопрос дает мне шанс проявить себя сведущим и эрудированным собеседником, к чему я немедленно и приступаю. Примерно в таком ключе: «Дело в том, что две трети своей истории млекопитающие прожили при динозаврах…» Сильно, да? Почти как «рабами были мы у фараона».

Если серьезно, история такая. При динозаврах наши предки были мелкими норными ночными животными, иначе крупные дневные рептилии не оставили бы их без внимания. В условиях ночи и жизни в земле важно обоняние и осязание — запомним эту деталь.

Мелкий зверек живет в совершенно особом пространстве. Ежедневно он обегает свой участок, усеянный хорошо знакомыми ориентирами: кустик, канавка, поваленное дерево. Траектория строго определена и хорошо размечена — запаховыми метками. Свой собственный запах сопровождает животное при обходе территории как магнитный ориентир, как постоянно горящий зеленый огонек: все о’кей. При атаке хищника зверек может быстро метнуться в направлении знакомого укрытия и не тратить время на распознавание деталей микроландшафта.

Высокая стереотипность места обитания — вот к чему мы все бессознательно стремимся. В октябре журнал PNAS опубликовал статью, авторы которой показали, что у млекопитающих восприятие пространства вообще строится на двух принципиально разных конкурирующих механизмах.

Одна часть мозга — так называемые полосатые тела — помнит основной стереотипный ландшафт. Другая часть — гиппокамп — анализирует новые или редко посещаемые ландшафты. Две системы конкурируют между собой за оперативную память. Один из авторов теории, йелльский профессор Питтенджер (Pittenger), говорит: «Вот почему я совершенно не могу вспомнить, что должен заехать в химчистку, когда еду по хорошо знакомому пути на работу. Оперативная память занята обслуживанием “полосатых тел”, а за отклонение от траектории отвечает другая часть мозга».

Нейроны из особой области головного мозга, «полосатых тел», отвечают за узнавание стереотипного ландшафта
Нейроны из особой области головного мозга, «полосатых тел», отвечают за узнавание стереотипного ландшафта

Чтобы экономить оперативную память, ландшафт, в том числе и обонятельный, должен быть стереотипным: так спокойнее. Люди пахли во все времена — в угоду своим «полосатым телам», в городах сильнее, чем в деревнях, потому что до определенного уровня технологического развития в городе труднее наладить полноценное водоснабжение. Античность, впрочем, уже знала водопровод, но вот европейские города до совсем недавнего времени были весьма пахучими местами. И здесь есть своя логика: если в деревне твой микроландшафт сильно ограничен, то город — это лабиринт улиц, рынки, биржи, площади. В таких условиях свой собственный запах, который всегда при тебе, вероятно, сильно снижал стресс.

Когда все пахнут одинаково плохо, никто не кажется вонючкой. Но за последние несколько десятилетий эталон чистоты сильно сместился. Поэтому даже незначительное отклонение от гигиенической рутины мы воспринимаем как общественно опасное — и, кстати, правильно делаем. Потому что это — верный индикатор психического неблагополучия. И здесь я подхожу к своей главной мысли: судя по всему, в состоянии стресса и подавленности у человека нарастает водобоязнь, бессознательное нежелание расставаться с собственным запахом. Потому что запах — это мезозойский гарант стереотипности, постоянства, защищенности…

Мы расплатились и вышли из кафе. Навязчивый запах выветрился из наших обонятельных луковиц, сменившись на бесчисленные запахи улицы. Никакой растерянности в наших «полосатых телах» они, впрочем, не вызывали, наоборот — задор и веселье в гиппокампах. Веселые, молодые и довольно-таки чистые мы зашагали в сторону метро навстречу работе и прочим свершениям...