Андрей Наврозов: Принцесса огорошена (из книги «Итальянская карусель»)

Солнце, увы, уже не тот безбожно масляный блин, которому поклонялись наши предки, — оно превратилось в христианскую, постную, далекую от всего земного фигуру. Море еще прекрасно, но и оно уже не двигается с той откровенностью язычества, то депрессивной, то маниакальной, которой еще недавно были отмечены на циферблате барометра в баре его прибрежные выходки. Теперь оно келейно и хмуро, и людям новоприбывшим, не присутствовавшим при перемене погоды на осень, эта отрешенность от мира напоминает беспросветное похмелье, когда у вчерашнего кутилы мелькает мысль, что впредь надо бы как-то по-другому. Куда ни глянь, везде аквамарины и изумруды в короне полуострова подменяются бросовыми опалами и сибирскими бериллами, и, несмотря на весть, что непрозрачность, в которую исподволь переходит сезонность, реально сбивает цены, террасы пустеют, филиппинки сдают в контору ключи, и даже я задумываюсь, куда бы теперь податься.

Великий Франко согласился мне в этом помочь, бросив на ходу знаменитое в итальянском секторе обслуживания выражение «Ci penso io!», хитрое плацебо из таких понятий, как «займемся», «разберемся», «подумаем», «поглядим, что к чему», «положись на меня, я тебя не подведу» и, конечно же, «свои люди, сочтемся», произносимое с диспетчерской отчетливостью «вас понял, прием». Содержится в амальгаме и caveat emptor, в смысле, что «если у меня ничего не выйдет с сумасшедшей теткой того старого знакомого, о котором я тебе давеча рассказывал, ты ж не разозлишься, правда, а посидишь со мной вечерком на террасе, выпьешь, как всегда, рюмочку “Аверны” и выслушаешь мой совет о том, что еще можно предпринять. Потому что я тебе ничего не обещал, я просто сказал, что подумаем, разберемся, попытаем счастья!»

Среди дачников Франко считается докой по кумовству, которым славится мир организованной преступности на юге Италии. На самом деле он добивается успехов усидчивостью, которую он тщательно скрывает, и верой в эффективность телефонной связи. Много лет тому назад я прочел статью в The Wall Street Journal о жулике, который создал финансовую пирамиду, средства которой он использовал, чтобы улучшить жизнь обманутых им людей. Покупая одному «бесплатную машину» на деньги, украденные у другого, которого он, в свою очередь, отправлял в «подарочный круиз» за счет третьего, этот Робин Гуд занимался перераспределением чужого богатства практически, как показало следствие, без выгоды для себя. В рамках здравого смысла и Уголовного кодекса Франко — ближайший эквивалент этого эксцентричного американца. Как только я обмолвился, что недурно было бы пожить в Сиене, как он втайне разослал по факсу заявки всем агентам по недвижимости в Сиене, сказав мне, что интимно, гм, знаком с городом по случаю проживания в нем одной, правда, уже не первой юности особы, которую он время от времени навещает с положительными, гм, для состояния ее здоровья результатами.

Однажды, бог знает с какой целью, я брякнул в обществе светских обитателей Порто Эрколе, что надумал провести зиму во Флоренции или Риме и что «этим занимается Франко». «Франко? Ха-ха-ха, — засмеялись в ответ мне светские гномы, — у этого Франко длинные руки, в этом сомнений нет, но не такие уж длинные, чтобы добраться до нашей Флоренции или до Рима нашей кузины от папиного второго брака!» «Хи-хи-хи», — злорадствовал молодой граф Весельчакони. «Хы-хы-хы», — громыхал листовым железом старый герцог Чихони, страдавший одышкой. «Хо-хо-хо», — подтрунивал над энженю рюсс желчный принц Семигноми. Разве не проще было бы переговорить с нашей кузиной, с дочерью наших добрых знакомых, с бывшим бухгалтером сына нашего закадычного друга? Потому что снять дачу в курортном местечке — это одно дело, тут и местный пройдоха может посодействовать, но найти квартиру в городе — дело совсем другого рода, тут извини-подвинься… Тут, слава богу, необходимо быть представленным обществу!.. А на это у вашего Франко, будь он хоть трижды мафиози, силенок не хватит!..

Я переговорил с кузиной, причем не с одной, но всегда выходило одно и то же, как в разложенном выжившей из ума старушкой пасьянсе. Озлобившись, я начал сознательно донимать светских гномов рассказами о всемогуществе Франко и его длинной руке, тень которой, подобно призраку, ходившему у Маркса по Европе, простиралась даже до отдаленных столиц еще не тронутых прогрессом, вроде Минска или Бухареста. И там, злорадно намекал я, Франко перепадают комиссионные!

Ах, нет, с вашей влиятельной кузиной у меня ничего не получилось, во-первых, потому что графиня глуха, как тетерев на току, а во-вторых, потому что она и не собирается сдавать квартиру. Да, судя по тому, что графиня кричала в телефон, в ее спальне есть вещи, принадлежавшие ее покойной маме, и мысль о том, что чужие люди будут их… лапать, не дает ей покоя. Но не беспокойтесь, Франко мне что-нибудь подыщет. Он этим занимается.

Нет, с рекомендацией добрых знакомых шурина другой влиятельной дамы тоже ничего не вышло. Квартира оказалась слишком маленькой и без террасы, хотя, как решительно все квартиры, принимающие участие в данном сценарии, она находилась в древнем палаццо с видом на достопримечательность еще большей древности. Дело было блестящим осенним утром, я стоял у окна, любуясь достопримечательностью, и сказал, что берем, и лишь слово сорвалось с моих уст, как хозяйка квартиры объявила, что цена, названная ею утром по телефону, устарела. Не относящаяся к делу информация, которой она поспешила замести свое вероломство, содержала упоминание о муже, уехавшем час назад в аэропорт, с прощальным советом на лестничной площадке не сдавать квартиру никому, даже этим прекрасным друзьям друзей из Порто Эрколе, ни на лиру дешевле. «Он даже забыл свой плащ!» — сказала она, и я понял, что производство посторонней информации было для нее так же естественно, как производство снега тучами Подмосковья.

Вечером я снова в баре за аперитивом, нацеженным Франко. «Ah, pisellino, — обращается он ко мне, пользуясь словом, которое можно перевести ласкательно как “горошина”, а можно значительно обиднее, — как прошла встреча?» «Принцесса решила меня напарить», — отвечаю я. «Уловила старая карга, что требуется квартирка? Эх ты! Стоял, говоришь, у окна, наслаждаясь живописным видом? Какие руины? Древние руины? Ха! Во всем Риме нет руин древнее хозяйки этой халупы, поверь мне, досточтимый pisellino! А чему я тебя учил? Нет, ты скажи! Чему?» Тут Франко встает из-за стола и начинает: «Не говори (он поднимает палец) крестьянину-проныре (выдерживает паузу), что знаешь толк (злобный блеск в голубых глазах) в его овечьем сыре (торжествующий хохот)».

Так с каждым днем исчезал еще один замшелый римский мираж, пропадала еще одна похожая на свод древней базилики мансарда с фресками и джакузи, еще одна вилла в Фьезоле с музыкальным фонтаном, который по совместительству был еще и часами с кукушкой. Все это таяло, растворялось, сливалось в мареве несбыточных надежд, и ничего не оставалось, как уповать на Франко и продолжать дразнить наглыми упованиями важных гусей из Порто Эрколе.

И вот наконец уже в ноябре, когда задул сирокко, пляжные зонты были давно свернуты, а бар вообще закрыт для всех посетителей, кроме меня, настаивавшего на праве утреннего кофе, Франко усадил наконец pisellino в свою “Асти Спуманте”, или как там называлась его спортивная машина, чтобы вместе поехать в Рим. Там нас ждала квартира о двух террасах на трех этажах, с видом не только фонтана Треви напротив, но и барочного, как добродушный толстяк, фасада церкви Сан-Винченцо на углу. Владельцем ее оказался волосатый, загорелый и очень татуированный мужчина средних лет, проживавший в ней с женой, двумя сыновьями и тещей. Старуха с молодкой сразу отступили на второй план, занявшись резкой свиной щечки и раскатыванием теста для макарон алл’аматричиана на кухне, оборудованной по последнему слову кулинарной науки, в то время как мужчины, в их числе и везучий pisellino, присели к столу, чтобы наметить соглашение об аренде.

Контракт? Какой контракт, положи лучше себе еще маккарррон! Залог, наверное? Э, зачем мне залог, я же знаю, где ты живешь. У меня в квартире, вот где! Хаа-ха-хааа! Оплата? Оплата, ну, этими, как их, стерлингами, из туманного Лондона, где такие замечательные мосты! Когда можно въехать? Да как съедем, так сразу и въедете! Хаа-ха-хааа! К чему вышедшая из кладовой жена, вытирая чистые руки о белоснежный фартук, добавила от себя нечто вроде: «А если посуду будете бить, господа хорошие, то не извольте волноваться, прошу вас, не портьте себе нервишки, я что ни день, так непременно что-нибудь бью. Муж уж давно привык, больше на меня не серчает. Вот и сегодня утром, к слову сказать, салатницу от этого сервиза взяла и… кокнула!» И улыбнулась, как мне померещилось, улыбкой Катюши Масловой.

Стоит ли говорить, как я потом измывался над гномами и гноминами Порто Эрколе, когда зимой в Риме они заходили ко мне на огонек? Как я ждал… подобно пауку в паутине… не изволите ли сицилийского десертного?.. Как мы сидели на террасе с видом папского фонтана… у нас все так заросло плющом, его и не слышно… или на террасе с видом пузатой Сан-Винченцо… Еще кофе?.. А я все ждал, ждал, чтобы мне задали заветный вопрос… Может, коньячку желаете, как говорится, для храбрости?.. Так как же вы нашли такую квартиру?.. О, вы помните Франко?.. Ну вот, он и нашел… да, да, представьте себе... один телефонный звонок!.. Пройдоха, что и говорить!.. Занавес. Принцесса огорошена. Очередь в раздевалку.

Всякому комедийному сюжету требуется отрезвляющая развязка, поэтому добавлю, что татуированный владелец квартиры на Пьяцца делла Фонтана ди Треви, как выяснилось год спустя, в последний день моего в ней пребывания, находился в числе обвиняемых в организации убийства «ватиканского банкира» Кальви, которого нашли висящим под мостом Блекфрайерз в туманном Лондоне.

Несколько позже женатого на героине «Воскресения» симпатягу приговорили к пожизненному заключению. Отрезвляющий эффект новости выразился в том, что я немедленно побежал проверять, все ли счета за коммунальные услуги по квартире были мною оплачены.