Наш комсомольско-молодежный лагерь (КМЛ) располагался в деревенской школе на берегу Большой Вуоксы. Мы, 150 ленинградских старшеклассников эпохи конца 1970-х, месяц пропалывали турнепс на полях местного совхоза. Экономического смысла это мероприятие решительно не имело. Думаю, так нас приучали к труду и коллективному бытию.

С местными жителями никто из КМЛовцев не общался. Не было ни дружбы, ни вражды — просто параллельное существование. В отличие от большинства одноклассников, меня жизнь деревенского населения очень интересовала. Сталкиваясь с поселковым бытом, я в свои 15 лет искренне считала, что изучаю «жизнь народа».

Именно в рамках этой программы «изучения жизни» я познакомилась с местной девушкой Надей, моей ровесницей. Видя мой искренний и вполне наивный интерес, Надя, поначалу относившаяся ко мне осторожно и с недоверием, стала общаться с «городской» вполне по-приятельски.

Разговаривали мы обычно в таком ключе: у нас это вот так, а у вас как? А у нас вот так. Что-то совпадало, что-то нет, обеим было интересно. Учитывая наш возраст, вполне понятно, что довольно скоро в наших разговорах мы вышли на тему любви и секса, который в Советском Союзе, вопреки распространенному теперь мнению, все-таки был. Впрочем, самого слова «секс» мы, конечно, не употребляли. А так как при общении со мной Надя старалась лишний раз не употреблять мата (она видела, что мне это неприятно), мы называли все связанное с сексом «это дело».

Я рассказала Наде про порнографические открытки, которые приносили в класс мальчишки, про Ленку из девятого «Б», которая сейчас сидит дома с новорожденным младенцем (трое десятиклассников под разными предлогами ходили смотреть на ребенка, но кто из них отец, мы так и не узнали), а также про имеющуюся у меня медицинскую энциклопедию, соответствующие тома которой я регулярно выносила во двор в целях просвещения жаждущей подробностей общественности.

Настала моя очередь спросить, как у них в деревне узнают про «это дело». Надя задумалась на несколько секунд, потом спросила:

— Ты от своих на ночь без скандала уйти можешь?

В своих подружках я была уверена: когда учителя вечером формально проверяют наше наличие-отсутствие, они найдут, что про меня соврать. Но остальные любительницы беззлобных, но въедливых слухов… К тому же я была комиссаром лагеря и объясняться, так сказать, по «партийной линии» мне вовсе не хотелось…

— Проблемы, — резюмировала я.

— Ладно. А сейчас-то на пару часов слиться — как?

— Сейчас могу.

— Тогда пошли.

Через полчаса мы с Надей пришли к огромному (высотой в три этажа) сараю, в котором хранились совхозные запасы — перетянутые проволокой брикеты сена. Эти брикеты  напоминали трехмерную модель, собранную из кирпичиков «Лего». Под крышей сарая чернели толстые перекрещенные балки. Проведя меня по сараю, Надя рассказала о сексуальном просвещении в поселке.

— Все это дело происходит тут, — объяснила мне Надя. — Сама видишь, здесь любую комнатку можно выложить. Можно принести, что хочешь: выпить, поесть. Курить, конечно, нельзя — сгоришь к чертовой матери. Когда мы совсем малые были, прятались вон там, в лопухах, следили, кто с кем пошел, когда вышли. Лет с шести заползали внутрь, но там близко не подберешься, да и парни с девками, если поймают, могут накостылять по шее. Поэтому мы только подслушивали, что там говорили, ну и прочее, что по этому делу положено. Годам к девяти-десяти уже  хватало сил залезть на балки и там затаиться. А уж сверху все видно в самых подробностях. Иногда, правда, малые до конца не высиживают, сваливаются чуть не на головы им, ну и тут уж… — Надя усмехнулась, — начинаются гонки по сараю… Потом, лет в двенадцать, выходят в доверенные — караулят парочки, чтобы им никто не помешал, да предупреждают, если родичи или прежний дружок вдруг следить вздумают. Ну, а еще позже уже и сами. До свадьбы или у кого как... Если б ты сегодня ночью или хоть поздно вечером могла, я бы тебе точняк все показала…

Я признала, что ознакомление с «этим делом» устроено в поселке весьма разумно. Потом, стесняясь, поинтересовалась, на каком этапе нынче находится сама Надя. «На самом интересном!» — усмехнулась девушка, оставив мне небольшое поле для догадок.

И вот что представляется мне в данном вопросе занимательным и даже достойным дискуссии. «Культура подглядывания» в сексуальной жизни человека своими корнями уходит в глубокую древность. И всегда это подглядывание было сопряжено с большими или меньшими трудностями и опасностями, с каким-то элементом преодоления.

А что же теперь? Вся трудность — подключиться к интернету, нажать кнопку. И полилось! Ничего ни от кого не скрыто. И сам не скроешься. Подглядывать и преодолевать трудности в реале, кажется, уже нет смысла.

Но не исчезает ли заодно и «желанность»? Ученые уже лет пять (эпоха массового распространения интернета) говорят о снижении сексуального желания у самых различных выборок, объясняя это явление то экологией, то экономическим кризисом…

Стоит ли еще тот сарай в Надиной деревне? Ходят ли туда за «сексуальным просвещением» ее дети, внуки? Или сидят дома на порносайтах?

Меняет ли это что-нибудь в их и в нашей с вами жизни? Вроде бы неприятная картина: облизывающий губы подросток, заглядывающий, встав на два ящика, в окно женской бани. А вот его уже с ругательствами гонят прочь мокрыми мочалками…

Но почему-то немного жаль. Ведь это чисто наша, людская практика — животные  в становлении своей сексуальной жизни вполне обходятся без подглядывания. Это было так по-человечески…