Андрей Наврозов: Запретить трагедию

Как в старом антисоветском анекдоте, хочется выбежать на Красную площадь и закричать, что глава правительства Великобритании — мерзавец.

Выступая в парламенте, Дэвид Камерон потребовал, чтобы администраторы «Фейсбука» запретили страницу, на которой десятки тысяч англичан оплакивали горькую судьбину «бесчувственного убийцы», по словам премьера, «вовсе не заслуживающего нашего сострадания». Почему спокон веку так рассуждают высокопарные мерзавцы, одному Богу известно, но я предлагаю задуматься об истории, которую испуганная политкорректность попыталась замять.

Пару недель тому назад краснорожий амбал по имени Рауль Моут сбежал из тюрьмы и заявился к полюбовнице, которая в его отсутствие, как она имела неосторожность ему сообщить, пока их еще разделяла решетка, нашла себе дружочка побледнее. «Представляешь, он у меня мент!» — присочинила для храбрости коварная, но трусливая девица. На самом же деле дружочек был самый что ни на есть банальный фраер, пороху отродясь не нюхавший британский обыватель, преподававший, видите ли, «искусство карате».

В высокой, классической интерпретации последовавшая сцена могла бы украсить трагедию Шекспира, так как мы не имеем каких-либо оснований, чтобы предположить, что в действительности Отелло был не просто черномордым бугаем, а чем-то гораздо более примечательным. В интерпретации же современной, демотической, она могла бы стать одним из ударных эпизодов американского Джерри Спрингер Шоу. То есть, как ее ни крути, выходит нечто общечеловеческое. 

Окна во двор были открыты, и в течение полутора часов вооруженный обрезом бедолага сидел и слушал разговор своей зазнобы — матери, кстати сказать, его ребенка — с ее новым дружком, профессором карате. Причем разговаривающие, как ему показалось, над ним злорадно надсмехались. В конце концов Моут не вытерпел, и все пошло, как поется в известной песне: «Узнав меня, ты сразу побледнела…». Милого дружка он завалил сразу, хотя тот потом еще немножко поползал по газону, чтобы поддержать мнение подруги относительно его мужской адекватности, в то время как вероломная зазноба отделалась тяжелым огнестрельным ранением в области живота.  Потом Моут ушел, буквально огородами.  Помните, в той самой «Черемухе»?

Когда вас хоронили,

Ребята говорили,

Все плакали, убийцу проклиная.

А я один тогда сидел,

На фотографию глядел,

И ты мне улыбалась, как живая!

Первым делом Моут пошел в магазин и купил наказанной им попрыгунье открытку со словами «Благополучного выздоровления», которую и отправил, предварительно наклеив соответствующей деноминации почтовую марку, на адрес больницы, где тяжелораненая содержалась под полицейской охраной.  Потом, припомнив хвастовство возлюбленной, выстрелил в голову повстречавшегося ему на пути полицейского, которого узнал, потому что в прошлом году поганый мент конфисковал у него самосвал металлолома, объявив, что у водителя не было страховки на перевозку подобных грузов. Затем Моут благополучно скрылся от блюстителей порядка, преследовавших его на вертолетах, с инфракрасными датчиками движения по ночам, и чуть ли не в особых нанотехнологических калошах по подземным канализационным трубам, возникая лишь время от времени, чтобы отправить по электронной почте очередное сообщение, способное пролить живительный свет истины на тот или иной аспект его душевных исканий и моральных сомнений.

Лично я увлекаюсь подобными историями. Для меня их персонажи вечно живы. Но вот удивительное дело, оказывается, в данном сентиментальном пристрастии я не одинок. Когда нашего героя, с его блатной этикой и повадками Фантомаса, наконец настигли и пристрелили, 38 000 англичан оставили соболезнования на специально созданной в его честь странице Фейсбук под заголовком «Мир праху твоему, Рауль Моут. Ты — легенда!».

Полиции, на самом деле, так и не довелось пристрелить убийцу, найденного в результате семидневной поисковой операции. Вместо этого в него всадили электрический заряд в 100 000 вольт из экспериментального, еще никогда в конфликтных условиях не применявшегося прибора. Прибор, естественно, не сработал — по опубликованным данным, британской полиции недавно потребовалось в общей сложности двенадцать выстрелов, 8 из боевого оружия и 4 из охотничьего, чтобы подавить сопротивление забредшей в школьный двор бодучей коровы, — и в ответ Моут незамедлительно застрелился. «Виной всему были скорость ветра, расстояние до цели и выбор оружия снайпером», как разъяснила полиция публике инкомодите с коровой.

Но я отклоняюсь от темы. Итак, «легенда» — слово, совершенно точно выбранное безработной Шивон О’Дауд, открывшей на «Фейсбуке» некролог о Моуте. А вот несколько записей читателей и почитателей. «Если бы моя благоверная так поступила со мной, надеюсь, у меня хватило бы присутствия духа сделать то, что сделал Моут», — размышлял Мэтью Шарма. «Эти негодяи вогнали в человека 100 000 вольт из оружия, запрещенного “Эмнести Интернэшнл”!» — резонерствовал Дэвид Грей. «Его просто довела до белого каления эта грязная врунья», — соболезновал Джеймс Салливан.

И в самом деле, «этим же в песне тешатся все», как сказал Пастернак, перефразируя прославленное в музыке Моцартом сosì fan tutte. Вспомним классику острожного жанра — «Солнце всходит и заходит». Чем не легенда о Моуте?

Уж вы цепи, мои цепи,

Вы железны сторожа!

Не порвать вас, не порезать

Мне без вострого ножа!

Не гулять мне, как бывало,

В темном лесе по ночам.

Моя молодость проходит

По острогам, по тюрьмам.

Я попал в тюрьму нечайно

Чрез изменницу-жену,

Я убил ее открыто,

Знать уж быть тому греху.

Эта же тема развивается в другом каторжанском шедевре, еще со времен народовольцев известном сердобольной публике на Руси под названием «Александровский централ»:

 «И за что вас Бог карает,

Ты, служивый, расскажи!»

«Где же, барин, все упомнишь,

Кто за что сюда попал…

Я и сам седьмое лето

Как свободы не видал.

Я попал сюда случайно,

За изменщицу жену,

Что убил ее не тайно —

Знать, уж быть тому греху.

Кто за звонкую монету,

За подделку векселей,

За побег с военной службы,

За начальство, сволочей».

Психиатр Дэвид Уилсон, профессор криминологии Бирмингемского университета, видит глубокую эмоциональную связь между личным предательством, воплощенным в адюльтере, и вероломством политической системы, в особенности остро ощущаемым обездоленным классом на севере Англии, чей интерес к трагедии Моута бессознательно пробудила своей страничкой на «Фейсбуке» 21-летняя О’Дауд. «Физического труда на судостроительных верфях и в угольных шахтах, где их предки черпали уверенность в себе, — пишет Уилсон, — больше не существует. Государственный сектор, с недавнего времени отвечающий за наибольшую часть экономики севера, совсем обабился. А спираль зависимости от социального обеспечения, отбирающего у людей последние крохи собственного достоинства, неизбежно вводит их в состояние вечно озлобленной бесполезности». Именно поэтому, подобно неизвестному автору «Александровского централа», большинство пишущих на страничке начинают за здравие, проклиная «изменщицу жену», а кончают за упокой, поминая «начальство, сволочей» от рядового квартального бобби до генерала, министра и банкира. 

Уилсон абсолютно прав. Эмоциональная связь, существующая даже на уровне каламбура между английскими словами seduction и sedition, лежит в основе трагедийного мышления Шекспира и других драматургов елизаветинской эпохи. Первое, частное и микрокосмическое явление, — соблазнение, развращение, умыкание, обман с романтическими претензиями и сексуальной подоплекой. Второе, явление политическое и макрокосмическое, — подстрекательство к восстанию против существующего порядка вещей, неизбежно оборачивающемуся социальным апокалипсисом для общества в целом.

Пытаясь подвергнуть цензуре спонтанную общественную поддержку в адрес Моута, премьер Великобритании надеется, по известному английскому выражению, «замести под ковер» стихию человеческого — некоторые бы сказали, слишком человеческого — в человеке. А получается, что под ковер политкорректности заметается та природная контрреволюционность, благодаря которой его Консервативная партия существует и даже иногда с грехом пополам выигрывает на выборах. Ибо для соболезнующих покойному Моут — не столько неимущий с безработного севера Англии и настроенный против «начальства сволочей» люмпен, сколько защитник правопорядка в личной жизни, безупречный семьянин, добропорядочный собственник и убежденный консерватор в отношениях с женщиной. Любящий в мире, но грозный во гневе!

Иными словами, все то, чем Камерон хочет казаться. Он — мерзавец Яго в этой трагедии.