Свобода

 

Перевод Дарья Горянина 

C 2010 by Jonathan Franzen

Автобиография Патти Берглунд,

написанная самой Патти Берглунд

(по предложению ее психотерапевта)

 

Глава 1. ПОКЛАДИСТАЯ

Не будь Патти атеисткой, она бы возблагодарила Всевышнего за предусмотренные школьной программой спортивные курсы. Именно они спасли ей жизнь и дали возможность реализовать себя как личность. Особенно она благодарна Сандре Мошер из средней школы в Северном Чаппакуа, Элейн Карвер и Джейн Нэйджел из школы Хораса Грили, Эрни и Розе Сальваторе из женского баскетбольного лагеря Геттисберг и Айрин Тредвелл из Университета Миннесоты. Эти замечательные тренеры научили Патти терпению, дисциплине, сосредоточенности, привили командный дух и идеалы спорта, что помогло ей справиться как с болезненным стремлением быть во всем первой, так и с низкой самооценкой.

Патти выросла в графстве Уэстчестер, штат Нью-Йорк. Она была старшей из четырех детей, при этом трое остальных гораздо в большей степени соответствовали ожиданиям родителей. Она была заметно Крупнее всех, Банальнее всех и ощутимо Глупее. Строго говоря, не глупой, но глупее остальных. Она вымахала в пять футов девять дюймов, почти сравнявшись с братом и на множество дюймов превзойдя прочую родню. Иногда ей хотелось дорасти до шести футов, раз уж она все равно так не вписывалась. Тогда бы она лучше видела кольцо, жестче ставила корпус и свободнее бы разворачивалась, играя в защите. Возможно, это как-то смягчало бы ее зуд соперничества, и после колледжа она могла бы зажить куда счастливее. Хотя, может быть, и нет, но поразмышлять об этом было бы любопытно. К тому времени, когда Патти начала играть за университетскую команду, почти все на площадке были выше ее ростом, что странным образом напоминало ее положение в семье, помогая поддерживать адреналин на максимуме.

Патти вспоминала, как мать в первый и чуть ли не единственный раз наблюдала за ее игрой. Она тогда посещала занятия в дневном спортлагере для Заурядных Личностей, который располагался на той же территории, что и дневной лагерь искусств для Выдающихся Личностей, куда ходили две ее сестры. Как-то мать и сестры пришли на матч по софтболу. Патти просто извелась на своем левом краю, пока менее опытные девочки в центре поля ляпали ошибку за ошибкой. Она ждала, чтобы хоть кто-нибудь наконец выбил мяч подальше, и даже начала свое продвижение к центру, чем, собственно, и завершила матч. Игроки были на первой и второй базе. Бэттер посылает мяч неловкой девочке, стоящей между второй и третьей базами, и Патти перебегает ей дорогу, чтобы самой отбить его, осалить главного игрока и помчаться за следующим – милой девочкой, которая в любом случае наверняка бы ошиблась. Патти летела прямо на нее, и та с визгом помчалась на внешнее поле, покидая свою зону и тем самым автоматически выбывая из игры. Но Патти не отставала и в конце концов осалила ее. Девочка же заорала так, словно ей причинили невыносимую боль, хотя до нее лишь дотронулись легким касанием перчатки.

Патти понимала, что это не был ее звездный час в спорте. Что-то просто нашло на нее в присутствии семьи. Когда они уже сидели в своем «универсале», мать спросила, стоило ли ей быть такой… агрессивной? Голос ее дрожал сильнее обычного. Действительно ли нужно было быть настолько, м-м-м, агрессивной. Ведь она, наверное, могла бы хоть иногда делиться мячом со своими партнерами по команде? Патти ответила, что она ВООБЩЕ не получала мяча на левом краю.

– Я не против того, чтобы ты занималась спортом, но только в том случае, если это поможет тебе научиться сотрудничеству и коллективистскому мышлению, – сказала мать.

– Тогда отправь меня в НАСТОЯЩИЙ лагерь, где я не буду единственным стоящим игроком! Мне трудно иметь дело с людьми, которые даже не могут словить мяч!

– Не думаю, что надо поощрять подобную агрессию и страсть к соперничеству, – ответила мать. – Может, я, конечно, не разбираюсь в спорте, но я не понимаю, что за радость одержать над кем-то победу ради победы. Разве не лучше поработать всем вместе и построить что-то сообща?

Мать Патти была профессиональной демократкой. Даже сейчас, в момент написания этих строк, она не кто-нибудь, а член Законодательного собрания штата, достопочтенная Джойс Эмерсон, известная своей поддержкой проекта «Открытого пространства»[1], бедных детей и искусств. Рай в представлении Джойс – как раз это самое открытое пространство, где бедные дети могут заниматься искусствами за счет штата. Джойс родилась в Бруклине в 1934 году под фамилией Маркович, но, похоже, недолюбливала свое еврейство уже с первых проблесков сознания. (Автор задается вопросом: не потому ли голос Джойс всегда дрожит, что она всю жизнь отчаянно пытается отделаться от бруклинского выговора?) Джойс получила стипендию для изучения гуманитарных наук в лесах штата Мэн, где встретила отца Патти, ярко выраженного гоя. Они поженились в унитарианской универсалистской церкви Всех Душ в Верхнем Ист-Сайде на Манхэттене. По мнению автора этого повествования, Джойс родила первого ребенка прежде, чем оказалась эмоционально готова к материнству, хотя автобиограф вынуждена признать, что и сама в этом отношении ничем не лучше. Выдвижение Джона Кеннеди в 1960 году от Демократической партии дало Джойс превосходный предлог вырваться из дома, который она, похоже, просто не могла не заселять все новыми детьми. Затем пришла очередь гражданских прав, Вьетнама, Бобби Кеннеди – новых чудных поводов держаться подальше от дома, недостаточно большого для четырех малых детей и няни с Барбадоса, обретавшейся в подвале. В 1968 году Джойс впервые отправилась на партийный съезд в качестве делегатки и активистки штаба Бобби. Она была партийным казначеем, а затем и председателем в своем графстве, а в 1972 и 1980 годах руководила поддержкой Тедди[2]. Каждое лето через открытые двери дома круглосуточно текли стада добровольцев, нагруженных ящиками с предвыборными материалами. Патти могла по шесть часов кряду упражняться с мячом и отрабатывать броски из-под кольца – никто не возражал и не замечал.

Отец Патти, Рэй Эмерсон, был адвокатом и юмористом-любителем с репертуаром, состоящим из сортирных шуток и злобных пародий на знакомых, соседей и учителей его чад. Пытка, которой он любил подвергать Патти, состояла в том, что он изображал няню Евлалию, когда та не могла их слышать. Он повторял все громче и громче: «Не иг’айте здесь, п’ек’атите этот шум!», пока Патти от стыда не вылетала из-за стола, а ее брат и сестры заходились визгливым хохотом. Источником бесконечной радости было также вышучивание Сэнди Мошер, капитана команды и наставницы Патти, – Рэю нравилось называть ее «Са-а-а-андра». Он постоянно спрашивал Патти, не было ли у Са-а-а-андры в последнее время каких-нибудь посетителей или же, хи-хи, посетительниц? «Са-а-а-андра, Са-а-а-андра!» – вторили сестры и брат. Кроме того, очень весело было прятать их пса, Элмо, и пытать Патти рассказами, что его усыпили, пока она была на тренировке по баскетболу. Или же припоминать Патти ее детские ошибки, спрашивая, как поживают кенгуру в Австрии, не попадался ли ей последний роман знаменитой современной писательницы Луизы Мэй Олкотт[3] и по-прежнему ли она считает, что грибы принадлежат к животному царству.

 

– Я на днях видел, как один из грибов Патти погнался за грузовиком, – заявлял отец. – Смотрите, смотрите, вот как он гнался за ним.

Обычно отец Патти снова уходил после ужина, чтобы встречаться с бедняками, которых он защищал в суде бесплатно или за совсем смешные деньги. Его офис находился через дорогу от суда в Уайт-Плэйнс[4], а среди его бесплатных клиентов были пуэрториканцы, гаитяне, трансвеститы и неполноценные – психически или физически – люди. Некоторые из них попали в такой переплет, что даже он не пытался насмешничать у них за спиной. Впрочем, их проблемы его по большей части забавляли.

В десятом классе Патти в рамках школьного проекта побывала на двух судебных заседаниях, в которых участвовал ее отец. На одном из них слушалось дело безработного из Йонкерса, который, напившись в День пуэрториканца[5], отправился на поиски свояка с целью его зарезать, но не нашел и зарезал какого-то незнакомого парня в баре. Не только отца, но и судью, и даже прокурора, казалось, забавляла тупость и никчемность подзащитного. Они почти подмигивали друг другу, словно горе, уродство и тюремный срок были чем-то вроде шоу, которое голытьба разыгрывает, чтобы скрасить свой скучный день.

Когда они ехали в поезде домой, Патти спросила отца, на чьей он стороне.

– Эге, хороший вопрос! – ответил тот. – Ты должна понимать, что мой клиент лжет. И жертва лжет – как и хозяин бара. Все они лгут. Мой клиент, конечно, имеет право на полноценную защиту. Но нельзя забывать и о служении правосудию. Иногда мы с судьей и обвинителем действуем сообща – так же как обвинитель действует сообща с жертвой, а я – с подзащитным. Ты слышала о нашей состязательной системе правосудия?

– Да.

– Хорошо. Иногда у нас с прокурором и судьей одна противная сторона. Мы пытаемся установить факты и избежать судебных ошибок. Хотя нет, хм, это не записывай.

– Я думала, что разбором фактов занимаются присяжные.

– Правильно. Запиши это. Суд равных[6]. Это важно.

– Но большинство твоих клиентов невиновны, так ведь?

– Не все из них заслуживают такого строгого приговора, который им пытаются вынести.

– Но многие из них совсем невиновны, правда? Мама говорила, что они плохо знают английский, а полиция не очень вникает, кого надо арестовать, к ним предубежденное отношение, и у них мало возможностей.

– Все так, детка. Вместе с тем… э-э-э… твоя мать иногда витает в эмпиреях.

Патти не так задевали его шпильки, когда их объектом была ее мать.

– Ты же видела этих людей, – сказал он. – Господь всемогущий. El ron me puso loco[7].

Важно помнить, что семья Рэя была очень богата. Его родители жили в большом родовом имении на холмах в северо-западной части Нью-Джерси. Красивый каменный дом в стиле модерн, проект предположительно Фрэнка Ллойда Райта, был увешан второстепенными работами знаменитых французских импрессионистов. Каждое лето клан Эмерсонов устраивал пикники у озера в своем поместье. Патти редко получала от них удовольствие. Ее дедушка Огаст любил ухватить старшую внучку поперек живота и усадить на свои подпрыгивающие колени, находя в этом одному Богу известный кайф; он явно не уважал неприкосновенность личной территории Патти. С седьмого класса ей приходилось в паре с отцом играть в теннис против его младшего партнера с женой на дедушкином земляном корте. Младший партнер откровенно пялился на нее, одетую в открытый теннисный костюм, и она чувствовала себя неловко под его взглядами.

Как и Рэй, дед приобрел право быть эксцентриком в семье, занимаясь адвокатской работой на общественных началах. Он сделал себе имя на трех войнах[8], защищая разных знаменитостей, ставших отказниками по религиозным соображениям или уклонистами от призыва. В свободное время, которого у него было предостаточно, он выращивал виноград и делал из него вино в одной из построек поместья. Его «винодельня» называлась «Бедро Лани» и была главным предметом шуток в семье. Во время пикников Огаст топтался в шлепанцах и мешковатых пляжных шортах, прижимая к себе бутылку с аляповатой наклейкой и наполняя стаканы, которые его гости втайне выплескивали в траву или в кусты.

– Как вам? – спрашивал он. – Недурное вино? Нравится?

Он был одновременно похож на страстно увлеченного мальчишку и на инквизитора, озабоченного тем, чтобы никого не обделить своей пыткой. Копируя европейский обычай, Огаст поил вином детей. Когда молодые матери отвлекались, чтобы налущить кукурузы или посоревноваться в украшении салатов, он разбавлял свое вино водой и вливал его детям – вплоть до трехлеток, – осторожно придерживая, если нужно, за подбородок и следя за тем, чтобы они глотали.

– Знаете что это? – спрашивал он. – Это вино.

Если же ребенок после этого начинал странно себя вести, он говорил:

– Ты чувствуешь опьянение. Ты слишком много выпил. Ты пьян.

Патти, старшая из детей, наблюдала эти сцены с молчаливым ужасом, никогда не мешая кому-нибудь из младших поднять тревогу: «Дедушка поит детей вином!» Пока матери ругали Огаста и разбирали своих чад, а отцы отпускали скабрезные шуточки насчет его пристрастия к ляжкам олених, Патти погружалась в озеро и там бесконечно плескалась на теплой отмели, отключая свой слух от голосов галдящих родственников.

Тут была одна подробность: на кухне каменного дома всегда имелась бутылка-другая сказочного старого бордо из легендарного Огастова погреба. Это вино появлялось на сцене стараниями отца Патти и стоило ему невероятной лести. Именно он давал знак – едва заметный кивок – своим братьям и друзьям мужского пола слинять с пикника и двинуться за ним. Несколько минут спустя мужчины возвращались с большими пузатыми бокалами, до краев наполненными восхитительной красной жидкостью. Кроме того, Рэй нес французскую бутылку, в которой оставалось, быть может, на дюйм вина, – для жен и не столь почтенных гостей. Никакие мольбы не заставили бы Огаста достать из погреба еще одну бутылку; вместо этого он предлагал «Выдержанное Бедро Лани».

То же самое повторялось каждое Рождество: бабка с дедом приезжали на «мерседесе» последней модели (Огаст обновлял машину каждый год-другой) из Нью-Джерси в перенаселенный одноэтажный дом Рэя и Джойс за час до того времени, раньше которого Джойс умоляла их не появляться, и раздавали оскорбительные подарки. В памяти навсегда остался тот год, когда Джойс получила в подарок два потрепанных посудных полотенца. Рэю, как правило, доставался один из больших альбомов по искусству с распродажи в магазине «Барнс и Ноубл», иногда на них сохранялись этикетки $3.99. Детей одаривали дешевой пластмассовой дрянью, сделанной в Азии: крохотными неработающими дорожными будильниками, кошельками для мелочи с названием некоего страхового агентства в Нью-Джерси, пугающе грубыми китайскими куклами на палец, наборами палочек для коктейля. Тем временем в альма-матер Огаста строилась библиотека его имени.

Так как брат и сестры Патти были возмущены скупердяйством дедушки и себе в утешение выдвигали возмутительные требования к рождественским дарам от родителей (Джойс каждый сочельник до трех часов ночи заворачивала подарки, сверяясь с бесконечно подробными списками), сама Патти пошла другим путем и решила не интересоваться ничем, кроме спорта.

Ее дед когда-то был настоящим атлетом, звездой колледжа на беговой дорожке и футбольном поле. Возможно, она унаследовала свой рост и реакции от него. Рэй тоже играл в футбол, но в его школе в штате Мэн едва набиралась одна команда. Настоящей игрой для него был теннис, единственный вид спорта, который Патти ненавидела, хотя играла хорошо. Она считала, что Бьерн Борг[9] на самом деле слабак. Были исключения (например, футболист Джо Намат), но в целом атлетические мужчины не впечатляли ее. Ее увлекали ребята, пользовавшиеся популярностью. По сравнению с ней они были либо ощутимо старше, либо ощутимо привлекательнее, так что у нее не было шансов. Будучи кроткой девочкой, она ходила на свидания почти со всеми, кто бы ее ни позвал. Она полагала, что застенчивым и непопулярным мальчикам живется тяжело, и, как могла, жалела их. По каким-то причинам многие из них занимались борьбой. Ее опыт говорил, что борцы были храбрыми, молчаливыми, увлеченными, хмурыми, вежливыми и не боялись спортсменок. Один из них открыл ей, что в средней школе он и его друзья называли ее Обезьянкой.

Первым сексуальным опытом для семнадцатилетней Патти стала та вечеринка, где ее изнасиловал старшекурсник Итан Пост. Единственным видом спорта, которым увлекался Итан, был гольф, но он был на шесть дюймов выше и на пятьдесят фунтов тяжелее Патти. Как выяснилось, женские мускулы сильно проигрывают мужским. У Патти не было и мысли, что ее насилуют. Когда она начала отбиваться, она отбивалась от всей души, хотя и не слишком успешно, и не слишком долго, поскольку впервые в жизни была пьяна. При этом она ощущала невероятную свободу! Возможно, в эту дивную теплую майскую ночь Итан превратно понял поведение Патти в просторном бассейне у Ким Маккласки. Она и в трезвом виде была довольно покладистой, а в бассейне у нее просто голова кружилась от желания нравиться и готовности услужить. Короче, ей было за что себя винить. Ее представления о романтике были словно почерпнуты из сериала «Остров Гиллигана» – «примитивнее некуда». Что-то среднее между Белоснежкой и Нэнси Дрю[10]. Итан, без сомнения, выглядел надменно, а именно это привлекало ее в то время. Он походил на любовника из девичьего романа, где на обложке красуются парусники. Изнасиловав Патти, он заявил, что сожалеет, что «это» вышло грубее, чем ему бы хотелось, и ему очень жаль.

Лишь на следующее утро, когда действие пинаколады закончилось, Патти, лежа в своей крохотной спальне, которую она делила со своей младшей сестрой, чтобы у их средней сестры была своя комната, где она могла бы Творить и мусорить, – так вот лишь тогда она позволила себе возмутиться. Ее возмутило то, что Итан счел ее ничтожеством, которое можно просто изнасиловать и как ни в чем не бывало отвезти домой. А она не была ничтожеством.

Помимо всего прочего, она, юниор, уже была постоянной рекордсменкой по пасам в школе Хораса Грили! А в следующем году она побьет свой же рекорд. Кроме того, она была членом основного состава сборной штата, в который входили Бруклин и Бронкс. И, тем не менее, практически незнакомый гольфист почему-то решил, что может ее изнасиловать. И сделал это!

Чтобы не будить младшую сестру, она поплакала под душем. Это был, без преувеличения, худший час ее жизни. Даже теперь, думая о чувствах жертв несправедливости во всем мире, она вспоминает этот час. Ей вдруг открылись вещи, не приходившие в голову раньше: несправедливость того, что старшая дочь должна делить комнату с младшей только потому, что бывшую комнату Евлалии в подвале завалили до самого потолка древними предвыборными материалами. Несправедливость (только что осознанная), что мать, так увлеченная театральными ролями средней дочери, не пришла ни на один матч с участием Патти. Она была в таком негодовании, что почти решилась с кем-нибудь поговорить. Нет, она бы не рискнула рассказать тренеру или товарищам по команде, что употребляла спиртное.

Но история выплыла наружу, как она ни пыталась ее скрыть. На следующий день тренер Нэйджел заподозрила что-то неладное и после игры подкараулила ее у раздевалки. Она усадила Патти в своем кабинете и потребовала отчета по поводу синяков и унылого вида. Патти унизительно сломалась, с рыданиями рассказав обо всем. К ее полному изумлению, тренер предложила отвезти ее в больницу и уведомить полицию. Патти только что засчитали три подачи из четырех, две пробежки, и она несколько раз отлично показала себя в защите. Было ясно, что случившееся не слишком ей повредило. А тут еще ее родители были политическими друзьями родителей Итана – короче, это было абсолютно невозможное дело.

Она понадеялась, что смиренное извинение за пропуск тренировки плюс сочувствие и доброта Нэйджел закроют дело. Но она заблуждалась. Тренер позвонила Патти домой. Трубку взяла ее запыхавшаяся мать, которая, как всегда, убегала на встречу и не имела ни времени для разговоров, ни моральных сил заявить, что у нее нет времени для разговоров. В бежевую трубку телефона, стоящего в физкультурном кабинете, были произнесены несмываемые слова: «Ваша дочь только что сказала мне, что вчера вечером ее изнасиловал парень по имени Итaн Пост».

Послушав с минутку, тренер вновь заговорила:

– Нет, она только что мне рассказала… Да… Вчера вечером. Да, здесь.

Она передала трубку Патти.

– Патти? Ты в порядке? – спросила мать.

– В порядке.

– Миссис Нэйджел рассказала мне о вчерашнем происшествии.

– Это происшествие было изнасилованием.

– Боже мой. Вчера вечером?

– Да.

– Я же была дома утром. Почему ты мне не рассказала?

– Не знаю.

– Почему? Почему ты мне ничего не сказала?

– Наверное, тогда мне это не показалось важным.

– Но ведь миссис Нэйджел ты рассказала.

– Нет, – ответила Патти. – Она просто оказалась более наблюдательной.

– Я тебя почти не видела утром.

– Я тебя не виню. Просто говорю.

– И ты думаешь, что тебя… что это могло быть…

– Изнасилование.

– Не могу поверить, – сказала ее мать. – Я сейчас за тобой приеду.

– Тренер Нэйджел хочет, чтобы я поехала в больницу.

– Что-то не так?

– Я же говорю, все нормально.

– Тогда оставайся там и ничего не делай, пока я не приеду.

Патти повесила трубку и сказала тренеру, что сейчас приедет ее мать.

– Мы засадим его в тюрьму надолго, очень надолго, – произнесла тренер.

– Нет, нет, нет, – запротестовала Патти. – Не надо.

– Патти.

– Этого не будет.

– Будет, если ты захочешь.

– Нет, не будет. Мои родители – политические партнеры родителей Итана.

– Слушай, – сказала тренер. – Это вообще не имеет отношения к делу. Понимаешь?

Патти была уверена, что тренер ошибается. Доктор Пост был кардиологом, а его жена происходила из богатой семьи. Им принадлежал один из тех домов, куда заглядывали Тедди Кеннеди, Эд Маски и Уолтер Мондейл, оказавшись на мели. На протяжении многих лет Патти постоянно слышала, как ее родители расхваливают «задний двор» Постов – по их словам, он был размером с Централ-Парк, но еще живописнее. Возможно, одна из ее сестер – Круглых Отличниц, Вундеркиндов и Творческих Личностей – могла бы доставить Постам неприятности, но представить себе, что им наносит ущерб неуклюжая дылда-хорошистка, было невозможно.

– Я просто больше никогда не буду пить, – сказала она. – И дело с концом.

– Для тебя, но не для других, – возразила тренер. – Посмотри на свои руки. Посмотри, что он с тобой сделал. Он сделает то же с кем-нибудь еще, если его не остановить.

– Это всего лишь синяки и царапины.

Тренер произнесла программную речь о том, как важно стоять грудью за своих – подразумевались все молодые женщины, которые могли оказаться на пути Итана. Из речи выходило, что Патти ради команды должна идти до конца, подтвердить обвинение и позволить тренеру связаться с Нью-Хэмпширской подготовительной школой, где учился Итан, дабы его могли исключить без диплома. Иначе Патти подведет свою команду. Зимой, когда у нее был грипп, она провела на поле почти полматча, после чего упала в обморок на боковой линии. Тогда ей ввели жидкость внутривенно.

Проблема была в том, что накануне она была не со своей баскетбольной командой. Она пошла на вечеринку с подругой из команды по хоккею на траве Амандой. И пока в Патти не влили всю пинаколаду, обильно представленную в баре у Маккласки, подруга не успокоилась. El ron me puso loca. Среди остальных девушек у бассейна спортсменок не было. В общем-то, просто появившись там, Патти предала свою настоящую команду. И понесла за это наказание. Итан изнасиловал не одну из доступных девочек, а Патти, потому что она была чужой, она даже не умела пить.

Она пообещала тренеру, что хорошенько все обдумает.

Увидеть мать в спортзале для Патти было шоком, для той же, очевидно, было шоком там оказаться. В своих повседневных туфлях-лодочках, она бросала неуверенные взгляды на металлическое оборудование, покрытые плесенью полы и сетчатые авоськи с мячами, всем своим видом напоминая лошадку Златовласку, заблудившуюся в темном лесу. Патти подошла к ней и дала себя обнять. Мать была гораздо меньше ростом, и Патти почувствовала себя дедушкиными напольными часами, которые та тщилась поднять и переставить. Она отстранилась и повела мать в маленький кабинет со стеклянными стенами, где должны были состояться намеченные переговоры.

– Здравствуйте, меня зовут Джейн Нэйджел, – представилась тренер.

– Да, мы уже встречались, – ответила мать.

– А, вы правы, мы один раз виделись.

К натужной манере речи Джейн прилагались неестественно прямая осанка и похожая на маску Доброжелательная Улыбка, уместная практически в любой ситуации. Она никогда не повышала тон (даже когда была в ярости, ее голос всего лишь дрожал сильнее, чем обычно, и звучал более напряженно), и Доброжелательная Улыбка могла сиять даже во время грандиозного скандала.

– Не один раз, – поправила она. – Несколько.

– В самом деле?

– Я в этом абсолютно уверена.

– Мне так не кажется.

– Я подожду снаружи, – сказала Патти, закрывая за собой дверь.

Переговоры длились недолго, и вскоре Джойс вышла из кабинета, постукивая каблуками.

– Пойдем, – сказала она.

Тренер, стоя в дверях, многозначительно взглянула на Патти. Помни о команде! – говорил ее взгляд.

Автомобиль Джойс остался последним на гостевой парковке. Она вставила ключ, но не повернула его. Патти спросила, что они будут делать теперь.

– Твой отец у себя в офисе, – сказала Джойс. – Мы едем к нему.

Но она не повернула ключ.

– Мне жаль, что так вышло, – сказала Патти.

– Я не понимаю, – вспыхнула мать, – как такая великолепная спортсменка, как ты… В смысле, как Итану, или кто это был, удалось…

– Итану. Это был Итан.

– Как кому-либо – или Итану – удалось… Ты уверена в том, что это был Итан? Как так получилось, что он – если это он… – она зажала себе рот. – Господи, был бы это кто-нибудь другой. Доктор и миссис Пост – друзья… всеобщие друзья. И хотя я плохо знаю Итана, но…

– Я его вообще не знаю!

– Тогда как это могло произойти?

– Давай поедем домой.

– Нет. Ты должна мне все рассказать. Я твоя мать.

Услышав собственные слова, Джойс смутилась, как будто осознав, как это странно – напоминать Патти, кто ее мать. Сама Патти была рада, что этот вопрос наконец-то был озвучен. Если Джойс была ее матерью, почему ее не было на первом туре соревнования штатов, где Патти получила тридцать два очка, побив тем самым абсолютный рекорд женских соревнований в школе Хораса Грили? Остальные матери нашли время прийти на эту игру.

Она показала Джойс запястья.

– Вот что произошло, – сказала она. – В смысле, это часть того, что произошло.

Джойс взглянула на синяки, поежилась и отвернулась, словно не желая вторгаться на личную территорию дочери.

– Какой ужас, – сказала она. – Ты права, это ужасно.

– Тренер Нэйджел говорит, что мне надо обратиться к врачу и сообщить полиции и директору школы Итана.

– Да, я слышала, чего хочет твой тренер. Она, кажется, считает, что оптимальным наказанием была бы кастрация. Мне бы хотелось понять, чего хочешь ты.

– Я не знаю.

– Если ты хочешь обратиться в полицию, мы это сделаем, – сказала Джойс. – Просто скажи, что хочешь именно этого.

– Наверное, сначала надо все рассказать папе.

Они двинулись в путь по аллее Соу-Милл. Джойс регулярно отвозила остальных детей на уроки Рисования, Игры на Гитаре, Балета, Японского, Риторики, Сценического Мастерства, Фортепиано, Фехтования и Юриспруденции, но Патти ездила с ней очень редко. Как правило, по будням она возвращалась домой поздним вечером на школьном автобусе. На игры ее подвозили чьи-нибудь родители. Если они с друзьями оказывались на мели, она даже не пыталась звонить родителям, а доставала двадцатидолларовую банкноту, которые ей «на всякий случай» выдавала мать, и заказывала такси. Ей никогда не приходило в голову потратить двадцатку на что-нибудь, кроме такси, или направиться после тренировки куда-нибудь, кроме дома, где она в десять или одиннадцать часов снимала фольгу со своей порции ужина и спускалась в подвал, чтобы постирать форму, поесть и посмотреть запись игры. Часто она там и засыпала.

– У меня есть чисто гипотетический вопрос, – сказала Джойс. – Как ты думаешь, достаточно ли было бы, если бы Итан официально извинился?

– Он уже извинился.

– За…

– За то, что был груб.

– И что ты ответила?

– Ничего. Сказала, что хочу домой.

– Но он извинился.

– Это было не настоящее извинение.

– Хорошо. Верю тебе на слово.

– Я просто хочу, чтобы он знал, что я существую.

– Все будет так, как ты захочешь… милая.

Слово «милая» прозвучало в устах Джойс как первое слово в новом для нее иностранном языке. В качестве то ли проверки, то ли наказания Патти произнесла:

– Может, если он действительно искренне извинится, этого и правда будет достаточно.

И она осторожно взглянула на мать, которая, как показалось Патти, пыталась скрыть свою радость.

– Мне кажется, что это практически идеальное решение, – сказала Джойс. – Но только в том случае, если ты считаешь, что этого действительно будет достаточно.

– Не будет.

– Что-что?

– Я сказала, что этого не будет достаточно.

– Мне показалось, что только что ты сказала, что будет.

Патти отчаянно зарыдала.

– Извини, – сказала Джойс. – Я неправильно тебя поняла?

– ОН ВЗЯЛ И ИЗНАСИЛОВАЛ МЕНЯ! МОЖЕТ БЫТЬ, Я ДАЖЕ НЕ ПЕРВАЯ!

– Патти, этого ты не можешь знать.

– Я хочу к врачу.

– Слушай, мы уже почти приехали в папин офис. Если у тебя нет серьезных повреждений, может…

– Я и так знаю, что он скажет. Я заранее знаю, что он скажет надо делать.

– Он поступит наилучшим для тебя образом. Ему порой трудно выражать свои чувства, но он любит тебя больше всего на свете.

Больше всего на свете Патти хотелось поверить, что ее мать говорит правду. Всем своим существом она мечтала в это поверить. Ведь ее отец столько дразнил и высмеивал ее, что это могло бы показаться жестокостью, если бы под этим на самом деле не таилась безграничная любовь. Но ей было уже семнадцать, и на самом деле она не была тупой. Она знала, что можно любить больше всего на свете и вместе с тем не так уж и любить, будучи занятым своими делами.

 

В кабинете отца пахло нафталином. Этот кабинет достался ему от заболевшего старшего партнера, и он не стал менять ковры и занавески. Откуда точно исходил запах нафталина, было загадкой.

– Маленькое дерьмо! – воскликнул Рэй, услышав рассказ о преступлении Итана Поста.

– Не такое уж маленькое, увы, – заметила Джойс с сухим смешком.

– Грязное маленькое дерьмо, – сказал Рэй. – Дурное семя.

– Ну что, мы поедем в больницу или в полицию? – спросила Патти.

Ее отец сказал матери позвонить и выяснить, свободен ли доктор Слипперштейн, старый педиатр, состоявший в демократах со времен Рузвельта. Пока Джойс звонила, Рэй спросил Патти, знает ли она, что такое изнасилование.

Патти уставилась на отца.

– Проверяю, знаешь ли ты юридическое определение.

– Он совершил со мной половой акт без моего согласия.

– Ты говорила «нет»?

– «Нет», «не надо», «прекрати». Это было очевидно. Я пыталась царапать и отталкивать его.

– Тогда он просто ничтожное дерьмо.

Она никогда не слышала, чтобы он выражался подобным образом, и теперь ей было приятно, но как-то отстраненно: слишком это было не похоже на отца.

– Дэйв Слипперштейн говорит, чтобы мы приехали к нему в пять часов, – доложила Джойс. – Он так любит Патти, он бы даже ужин отменил, если бы потребовалось.

– Конечно, – сказала Патти. – Я наверняка первая среди двенадцати тысяч его пациентов.

Затем она рассказала отцу все с начала до конца, а отец объяснил ей, почему тренер Нэйджел была неправа, утверждая, что надо сразу идти в полицию.

– Честер Пост – непростой человек, – говорил он, – но дело в том, что он сделал для графства много хорошего. Учитывая, гм, их позицию, такое обвинение получит широчайшую огласку. Все будут знать, кто их обвиняет. Все. Проблемы Постов тебя, конечно, не касаются. Но в результате предварительного заседания, самого суда и всей этой шумихи ты практически наверняка пострадаешь больше, чем уже пострадала. Даже если он признает свою вину до суда, даже если он получит условный срок, даже если разглашение информации будет запрещено. Все равно останется протокол заседания.

– Но это ей решать, – вмешалась Джойс.

– Джойс, – Рэй поднял руку, призывая ее умолкнуть. – Посты могут нанять любого адвоката. А когда обвинение предадут гласности, худшее для обвиняемого будет позади. Ему нет нужды форсировать события. На самом деле ему выгодно, чтобы до признания или заседания твоя репутация пострадала как можно сильнее.

Патти кивнула и спросила, как, по мнению отца, ей следует поступить.

– Я сейчас позвоню Честеру, – ответил он. – А ты езжай к доктору Слипперштейну, и пусть он тебя осмотрит.

– И выступит свидетелем.

– Да, при необходимости он может дать показания. Но суда не будет, Патти.

– И ему ничего не будет? И через неделю он сможет все повторить с кем-нибудь еще?

Рэй поднял руки.

– Позволь мне, э-э, позволь мне поговорить с мистером Постом. Ему может прийтись по вкусу идея отсрочки наказания. Испытательный срок, так сказать. Меч, зависший над головой Итана.

– Но это же просто ничто.

– Вообще-то, булочка, это довольно много. Это послужит гарантией, что он больше так ни с кем не поступит. И ему придется признать свою вину.

Странно было представлять Итана в оранжевом комбинезоне, сидящим в тюрьме за нанесение ущерба, который существовал только в ее сознании. Ей доводилось участвовать в забегах, от которых все болело гораздо сильнее, чем после изнасилования. После баскетбольного матча, например, она чувствовала себя еще более истерзанной, чем сейчас. К тому же, занимаясь спортом, привыкаешь к касанию чужих рук – тебе массируют сведенную судорогой мышцу, растягивают связки, тебя толкают и пинают во время защиты или борьбы за мяч.

И все же: почему-то она физически чувствовала несправедливость. Несправедливость была даже более реальной, чем ее ноющее, дурно пахнущее, потеющее тело. У несправедливости была форма, вес, температура, текстура и очень плохой вкус.

В кабинете доктора Слипперштейна она, как хорошая спортсменка, покорно перенесла обследование. Когда она оделась, он спросил, имела ли она половые сношения до того.

– Нет.

– Я так и думал. А контрацепция? Он предохранялся?

Она кивнула.

– Я тогда и попыталась убежать. Когда увидела, что у него в руках.

– Презерватив.

– Да.

Эти и другие сведения доктор Слипперштейн занес в ее карту. Затем он снял очки.

– Патти, у тебя все будет хорошо. Секс – это замечательно, и ты будешь наслаждаться им всю жизнь. Но это был не лучший день, да?

Ее сестры и брат были дома. Кто-то из них пытался жонглировать разновеликими отвертками на заднем дворе. Кто-то читал неадаптированного Гиббона. Одна из сестер, питавшаяся исключительно редиской и йогуртом, в очередной раз красила волосы в ванной. Настоящим домом для Патти была заплесневелая встроенная скамья в подвале у телевизора, обитая поролоном. Все эти годы, прошедшие с того момента, когда Евлалию отпустили, скамья сохраняла слабый запах ее масла для волос. Патти взяла упаковку мороженого с повидлом и пеканом, устроилась на скамье и, когда мать спросила сверху, будет ли она ужинать, ответила отрицательно.

 

Выпив мартини и поужинав, отец спустился к ней в тот момент, когда началась «Мэри Тайлер Мур»[11], и предложил прокатиться. В тот период «Мэри Тайлер Мур» была единственным источником знаний о Миннесоте в жизни Патти.

– Можно я сначала посмотрю сериал? – спросила она.

– Патти.

Чувствуя себя ущемленной в правах, она выключила телевизор. Отец отвез ее к школе и остановил автомобиль под фонарем на парковке. Они опустили окна, и в салон проник аромат весеннего газона, вроде того, на котором ее не так давно поимели.

– Итак, – произнесла Патти.

– Итак, Итан все отрицает, – сказал ее отец. – Говорит, что все произошло по взаимному согласию.

Девичьи слезы автор описал бы как дождь, который начинается внезапно, но на удивление быстро успевает намочить все вокруг. Она спросила, говорил ли отец с самим Итаном.

– Нет, только с его отцом, два раза, – ответил он. – Было бы ложью утверждать, что разговор прошел удачно.

– Очевидно, мистер Пост мне не верит.

– Ну, Патти, Итан его сын. Он знает тебя не так хорошо, как мы.

– Ты мне веришь?

– Да, я тебе верю.

– А мама?

– Конечно, верит.

– И что мне делать?

Отец повернулся к ней как юрист. Как взрослый, обращающийся к взрослому.

– Брось это, – сказал он. – Забудь. Живи дальше.

– Что?

– Стряхни это. Живи дальше. Учись осторожности.

– Как будто ничего не было?

– Патти, на вечеринке были только его друзья. Они скажут, что видели, как ты выпила и вела себя агрессивно. Они скажут, что вы были за навесом не больше чем в тридцати метрах от бассейна, и они не слышали ничего подозрительного.

– Было очень шумно. Играла музыка, все кричали.

– Еще они скажут, что видели, как вы двое садились потом в его машину. Общество увидит в нем юношу из Эксетера, который собирается в Принстон и у которого хватило чувства ответственности, чтобы подумать о предохранении, и галантности, чтобы покинуть вечеринку и отвезти тебя домой.

Предательский дождик намочил воротник футболки Патти.

– На самом деле ты не на моей стороне, – сказала она.

– На твоей, конечно.

– Ты все время повторяешь «конечно», «конечно».

– Послушай. Прокурор захочет знать, почему ты не кричала.

– Я стеснялась! Это же были не мои друзья.

– Ты же знаешь, что судья или присяжные вряд ли это поймут. Тебе всего лишь надо было закричать, и ничего бы не случилось.

Патти не помнила, почему она не закричала. Ей пришлось признать, что задним числом подобное поведение казалось необъяснимо покорным с ее стороны.

– Но я отбивалась.

– Но ты же выдающаяся спортсменка. Вы постоянно получаете синяки и царапины, так ведь? На руках, на бедрах.

– Ты сказал мистеру Посту, что я девственница? В том смысле, что была.

– Я счел, что его это не касается.

– Может, еще перезвонишь ему и скажешь?

– Слушай, – сказал отец. – Милая. Я понимаю, это ужасающе нечестно. Мне так тебя жаль. Но иногда лучше всего просто сделать выводы и больше не попадать в подобные истории. Сказать себе: я сделала ошибку, мне не повезло. И, э-э, забыть об этом.

Он повернул ключ зажигания наполовину, на приборной панели зажглись огоньки.

– Но он совершил преступление, – сказала Патти.

– Да, но лучше… Гм. Жизнь – не всегда справедливая штука, булочка. Мистер Пост сказал, что Итан, возможно, хочет извиниться за неджентльменское поведение, но… Гм. Тебе бы этого хотелось?

– Нет.

– Я тоже так считаю.

– Тренер Нэйджел говорит, что мне надо обратиться в полицию.

– Пусть тренер Нэйджел занимается своими мячами и корзинами.

– Софтбол, – сказала Патти. – Сейчас сезон софтбола.

– Если ты только не хочешь, чтобы тебя прилюдно унижали весь выпускной год.

– Баскетбол зимой. Софтбол весной, когда тепло.

– Я спрашиваю, ты так хочешь провести выпускной год?

– Карвер – бейсбольный тренер, – сказала Патти. – Нэйджел – софтбольный. Ты слышишь?

Отец завел двигатель.

Вместо того чтобы подвергаться прилюдному унижению, в выпускном классе Патти из просто одаренного игрока превратилась в настоящую спортсменку. Она только что не ночевала в спортзале.  Ее дисквалифицировали на три игры за удар в спину форварда Нью-Рошель, который пихнул локтем партнершу Патти, Стефани. Однако она по-прежнему била каждый школьный рекорд, который сама же установила в прошлом году. Вдобавок к упорной работе по периметру площадки она полюбила вести мяч к кольцу. Теперь она уже не обращала внимания на физическую боль.

Весной местный член Законодательного собрания штата покинул свое кресло после долгих лет службы, и руководство Демократической партии выдвинуло на его место мать Патти. Супруги Пост предложили организовать прием по сбору средств, который должен был пройти в зеленом великолепии их тенистого двора. Перед тем как принять предложение, Джойс спросила разрешения у Патти, говоря, что она не будет делать ничего, что было бы неприятно дочери. Но Патти были безразличны намерения Джойс, о чем она ей и сообщила. Когда семья кандидата позировала для обязательной семейной фотографии, никто особенно не горевал из-за ее отсутствия. Колючий взгляд Патти мог только все напортить Джойс.

Опубликовано в сентябрьском номере журнала «Сноб».

___________________________________________________________

[1] «Открытое пространство» – тип офиса, в котором все рабочие места находятся в большом открытом помещении без разделительных стен и традиционных кабинетов.

[2] Эдвард (Тедди) Кеннеди, младший брат убитых Джона и Роберта Кеннеди. В 1972 году его убеждали выставить свою кандидатуру в президенты, но он отказался из страха повторить судьбу братьев. В 1980 году сам попытался выдвинуть свою кандидатуру в президенты, но безуспешно

[3] Луиза Мэй Олкотт (1832-1888) – американская писательница, автор романа «Маленькие женщины» (1868).

[4] Пригород Нью-Йорка.

[5] Проводится в Нью-Йорке во второе воскресенье июня. Главное событие праздника – парад нью-йоркских жителей пуэрториканского происхождения, во время которого происходят непременные драки с представителями других общин.

[6] Старинная юридическая формула. Суд присяжных вырос из требования: «Судите меня судом равных мне по положению». Дворян могли судить только дворяне, купцов – купцы, крестьян – крестьяне. В неявной форме от этого принципа стараются не уходить слишком далеко и в наши дни.

[7] El ron me puso loco – «ром ударил мне в голову» (исп.)

[8] Американцам не надо объяснять, о каких трех войнах речь: о Второй мировой, корейской и вьетнамской

[9] Шведский теннисист, в 1977-1980 годах первая ракетка мира.

[10] Героиня 350 книг, выходивших с 1930 по 2003 годы, и многих экранизаций, неизменно восемнадцатилетняя девушка-детектив.

[11] Комедийный сериал «Мэри Тайлер Мур» повествовал о жизни успешной незамужней женщины, предпочитающей карьеру личной жизни, и пользовался огромной популярностью.

___________________________________________________________

Роман Джонатана Франзена «Свобода» выйдет на русском языке в издательстве Corpus в начале 2011 г.