![Аватар](https://0d314c86-f76b-45cc-874e-45816116a667.selcdn.net/6BE95E0A_DFD5_42E0_A9C9_4E8F6AEA5B96_avatar.jpg)
Андрей Кончаловский о своем деде
![Комната в Испании. 1910. Холст, масло. 81x100. ГТГ](https://snob.ru/indoc/attachments/snob2/00/14/00143a2c0ce9838a11ab9d28bc8f24f839f393f0861f8e362800e8cf859122bd.jpg)
![Портрет художника Георгия Богдановича Якулова. 1910. Холст, масло. 176x143. ГТГ](https://snob.ru/indoc/attachments/snob2/17/80/178075f729ae6f069050eb59c47b66c435f006b8f34dda475c791c477970db03.jpg)
![Автопортрет в сером. 1911. Холст, масло. 141,5x112,5. ГТГ](https://snob.ru/indoc/attachments/snob2/9d/d9/9dd9178a124b03c6e1c51c7a5a0e2160a47bf9f8c6017fcda915073397a3ad77.jpg)
![Семейный портрет (сиенский). 1912. Холст, масло. 226x290. ГТГ](https://snob.ru/indoc/attachments/snob2/ef/bd/efbdc381540c7e5d172888bae7ac36121c2112d53ed41a3614ce58eb6c16d066.jpg)
![Сухие краски. 1913. Холст, масло, коллаж, бумажные наклейки, печатные ярлыки.
105,6x86,6. ГТГ](https://snob.ru/indoc/attachments/snob2/26/79/2679068821fb8a479466bb3e5c9f1645475feb1577841a3b34decb9260836d92.jpg)
![Хлебы на зеленом. 1913. Холст, масло. 99x99. ГТГ](https://snob.ru/indoc/attachments/snob2/72/1d/721d2b25151e6852b09cd8c99b8c5c250139d9287fe77cf8b8b4b02f76d8e5d6.jpg)
![Мост в Наре. 1918. Холст, масло. 95x119,5. ГТГ](https://snob.ru/indoc/attachments/snob2/0c/b5/0cb5ff21645e088fc566a057269a7e13ca877cae14774ae50740fe9bd65d07a0.jpg)
![Портрет В.Э.Мейерхольда. 1938. Холст, масло. 211x233. ГТГ](https://snob.ru/indoc/attachments/snob2/05/3c/053c8d78a4ce246e61ebb551d9366259f032d3f33952e74dbdbf5a8440c438b4.jpg)
![Полотер. 1946. Холст, масло. 171x143. ГТГ](https://snob.ru/indoc/attachments/snob2/50/18/5018c09622d044ab46f1bfe082220a9b696fba590145397ab6e5ede323e375fa.jpg)
Есть расхожее мнение, что Петр Кончаловский перестал служить принципам искусства и стал соцреалистом. Это бред, который пишут наши малокультурные искусствоведы! Он не стал соцреалистом, потому что соцреализм — это идеологическое. Живопись не обязана быть реалистичной, люди просто не понимают разницы между реализмом и соцреализмом. Реализм — это фигуративное искусство, отражающее в большей или меньшей мере реальный мир так, что он узнаваем. А соцреализм — это отражающий не столько реальный, сколько выдуманный, идеологический мир, в котором люди счастливы.
Соцреализм служит идеологии и пропаганде, а реализм — просто искусство. Пушкин был реалист, но он не был соцреалистом — вот разница. Да, потом Кончаловский стал писать более реалистично, чем когда начинал, но его искусство письма, его техника остались основаны на законах, открытых Матиссом. А соцреалисты часто писали, не признавая законов Матисса, серое писали серым, условно говоря.
«Дед всегда оставался русским. И он вернулся в Россию, понимая, что на Западе со своими принципами не выживет»
В 1920-е годы движение в кубизм было уже неодолимо, все рванули либо туда, либо уже в концептуальное во главе с Дюшаном и его писсуаром. Пикассо толкнулся в образ уродства и уродливого искажения реальности. Это стало продаваться. Я думаю, что Пикассо, как хитрый, талантливый, даже гениальный художник, стал писать то, что продается, чтобы сделать себе имя.
Дома же он рисовал нежнейшие портреты Доры Маар, где она красавица, и это все был реализм. Когда он отвоевал себе место и стал зарабатывать деньги, то опять вернулся к реализму. Рисуночки эти были совсем домашние, и он делал их для души.
Кончаловскому все это претило, он не умел, как говорил Рахманинов, «писать под модную музыку», имея в виду Стравинского, который колоссально продавался. Дед сделал выставку своих картин в Париже в 1924 году. Она не имела никакого успеха, и он понял, что на Западе со своими принципами и традициями не выживет.
По темпераменту, по изложению и по мазку он всегда оставался брутальным, очень русским, славянским.
«У него не было электричества, радио, он ушел в свою башню из слоновой кости»
Дед вернулся в Россию и купил дом на 112-м километре от Москвы. Жить в самой Москве в атмосфере 30-х годов, когда стучали, сажали, ему было очень противно и тяжело. Ехать некуда: на Западе он вряд ли выживет, он не мог меняться согласно моде, а здесь его ругали, что он пишет «какие-то там картинки, цветы». Вместо того чтобы писать ударников труда и вождей социализма, в 1933 году он написал свой «Автопортрет с собакой».
Он и уехал туда, где мог жить спокойно. Продавал какие-то картины в Третьяковку, какие-то частным лицам и жил на это. В доме, где он поселился, не было электричества, радио. Он ушел, как Пастернак, который спросил в форточку, какое тысячелетье на дворе. Дед ушел в свою башню из слоновой кости. Там было старое имение, которое напоминало ему чеховские времена, у них были свои лошади, коровы, овцы, пчелы. Он жил такой жизнью маленького обедневшего помещика.
К каталогу этой выставки я написал предисловие в виде письма деду. Там я ставлю вопросы — не для того, чтобы на них отвечать, а чтобы думающий человек сам нашел ответы на них, потому что они есть и в документах, и в переписке.
Вряд ли я способен компетентно исследовать истоки твоего творчества — это серьезное занятие для знатоков и специалистов по мировой живописи. Но я знаю то, чего не знают и не могут знать другие: я знаю тепло твоих огромных мягких рук, которыми ты обнимал меня, держа на коленях, я знаю запах горячего кофе, который ты пил из большого кофейника в столовой. Я даже сейчас слышу твой баритон, когда после обеда ты наизусть читал нам, малолетним внукам, облепившим твое большое грузное тело на кушетке, подряд всего «Евгения Онегина», пока голос твой не затихал и мы засыпали вместе с тобой... Я знаю запах скипидара и тертых красок, -end-которые ты давал мне уложить на своей палитре... Твоя палитра! Эти магические названия изумительных цветов, происхождение названия которых ты мне терпеливо объяснял, — волконскоит, умбрия, сиена жженая, ультрамарин!..
Каждая твоя картина начиналась с подрамника, который ты строгал сам, — я помню торжественный ритуал его изготовления. Потом происходил выбор холста для картины — иногда какой-нибудь мешок из немыслимо грубой дерюги оказывался в твоих руках, и ты, прищурившись, говорил: «А на этом, после охоты, буду писать вальдшнепов».
Затем следовала натяжка холста, и я подавал тебе обойные гвоздочки. А как пронзительно пах казеиновый клей для грунтовки!.. И вот холст готов и сияет белизной. Если бы я знал тогда, что много лет спустя он будет висеть в Третьяковке и я буду стоять среди посетителей, слушать объяснения экскурсовода и думать: «А они и не догадываются, что маленьким мальчиком я принимал участие в создании этого шедевра!»
Вот, пожалуй, и все, что мне хотелось высказать тебе... Чуть не забыл — лакированные туфли. Туфли, которые ты сто лет назад купил в Лондоне и которые мне когда-то отдала мама, я надеваю каждый Новый год и по особенно важным для меня датам.
...И наконец, скажу тебе еще одно: большая часть моей жизни как русского человека, как художника, как отца семейства — это результат того времени, которое я провел с тобой в те детские, солнечные годы... Надеюсь, тебе не стыдно за меня.
Твой внук,
Андрей Кончаловский