Костя Новоселов: Нобелевский графен достали нечаянно из мусорной корзины
Когда я дозвонился до Манчестера и представился журналистом из Москвы, на том конце провода спросили по-русски: «Ну как в России? Шуму много?» Я честно ответил: много, и процитировал вице-президента РАН Геннадия Месяца: «Русский гений может пробиться даже в Манчестере». Премьер, подумав два дня, шлет британским лауреатам поздравительную телеграмму: «Вы вписали яркую страницу в историю мировой и российской науки». То есть официальная реакция такая: премия досталась русским ученым, а работа в британском университете — досадное недоразумение, которое слегка путает карты.
Даже по телефону ясно, что нобелевский лауреат Новоселов не похож на типичного русского академика с регалиями. Во-первых, ему 36. Во-вторых, научный мир знает его по имени Kostya Novoselov – так он подписывает научные статьи. В-третьих, он не стесняется признаться, что способом получения графена (самого тонкого в мире материала: толщина слоя — один атом) он обязан лабораторной мусорной корзине: «Наш коллега из Харькова Олег Юрьевич Шкляревский работал у нас со сканирующим туннельным микроскопом. Там нужен чистый графит. Стандартная практика очистки во многих лабораториях такая: берут скотч, отдирают им верхний слой с образца графита и выбрасывают. После того как я это увидел, глупо было не подобрать этот скотч и не попробовать найти на нем графен. Хотя мы и перепробовали уже много разных способов».
Новоселов уточняет: «Это было побочное исследование — такое часто случается в нашей лаборатории. В 2004 году я защитил диссертацию, которая не была связана с графеном. Я был занят другим проектом, а графен делал в свободное от работы время». Получается, что Нобелевскую премию Новоселов заработал, будучи еще аспирантом.
Сказать, что нобелевский лауреат порвал с родиной окончательно, нельзя: Костя Новоселов часто бывает в России. «Как правило, раз в год-полтора приезжаю на конференцию на три-четыре дня и успеваю повидать родных и друзей». Я спросил, как он относится к идее приехать надолго — например, по грантовому конкурсу Минобрнауки, который дает «возвращенцу» возможность организовать свою исследовательскую группу в России. Новоселов меня поправил — не только «возвращенцу»: «На сайте и в документах анонсировалось, что этот конкурс открыт для всех. Это абсолютно нормальная практика, которая принята в мировой науке. Я считаю, что это правильный шаг. Мне это не было интересно, по причине... я уже сейчас не помню причины».
Позже причина всплыла в разговоре сама собой: «То, что на Западе работать удобнее (по крайней мере в тех местах, где я работал), — это правда. Это, быть может, проявляется в мелочах, но эти мелочи накапливаются, и это, конечно, сохраняет огромное количество времени, которое высвобождается для работы. Когда вы позвонили, трубку снял мой коллега Сергей Морозов из России; чтобы поддерживать жизнеспособность своей лаборатории, ему нужно получать несколько грантов из различных фондов. Все время писать грантовые отчеты. Для меня, чтобы я получал свою зарплату, никакого гранта не нужно, а чтобы заниматься работой, мне нужен еще, может быть, один... два гранта. Отличие громадное».
Все это не мешает лаборатории Новоселова работать с российскими учеными, а самому Новоселову — консультировать «Роснано»: «Я беседовал буквально неделю назад с людьми из «Роснано», и я им рассказывал про свойства графена. Мы с ними общались по телефону, и я не уверен, какая позиция у этих людей. Я им сказал, что думаю про перспективы этого материала». Про «Сколково»: «Кроме названия ничего про это не слышал».
Подробного разговора про российскую научную политику у нас не вышло: «Я уехал из России, будучи аспирантом, я очень мало знаю про устройство российской науки и не смогу, наверное, ничего прокомментировать. Эта тема немножко скользкая. Я готов говорить про науку, но когда вы начинаете говорить про политику, я пугаюсь и просто пытаюсь говорить наиболее корректно».
Новоселов без тени сомнения отвечает на вопрос, могло ли открытие быть сделано в России: «Конечно, разумеется. Более того, мы использовали технологию и знания людей из России, чтобы они помогли нам наладить процесс в Манчестере».
Часто говорят, что графен одновременно открыли две группы: из британского Манчестера и из подмосковной Черноголовки. Но на самом деле группа была одна, и открытие произошло в Англии — ученые работали вместе. Направляющая рука Российской академии наук, по большому счету, ни при чем. Сотрудник института в Черноголовке Сергей Морозов, чье имя стоит третьим в списке авторов статьи 2004 года в Science, которая принесла Гейму и Новоселову Нобелевскую премию, признается: «Половину года я пропадаю в Манчестере. Чаще вы меня застанете там, чем в Черноголовке. Я последние восемь лет сюда езжу, и именно поэтому с графеном знаком с самого первого образца». Так что даже российские физики в этой истории тоже отчасти британские.