В письме отцу Мария Пылькина сообщала, что работает волонтером в детской больнице в Питере, куда попадают отказники из разных детских домов и интернатов. Среди всех детских домов есть один, самый проблемный — №4 в Павловске, откуда дети всегда приезжают в больницу недокормленные, но довольно быстро поправляются, как только волонтеры начинают их кормить и ухаживать за ними. Проблема не только в диагнозе, писала Мария Пылькина.
За сутки «письмо дочери» стало главной темой блогосферы. Подключилась пресса: в «Деловом Петербурге» было опубликовано другое письмо — Марии Карабановой, матери, которая вместе со своим ребенком лежала в той же больнице и увидела там Илью. А со «Сноба» Сергей Тимофеев и его дочь решили убрать первоначальный текст, заменив его ссылкой на публикацию в «Деловом Петербурге». Правда, письмо к тому моменту было уже десятки раз повторено в блогах и оказалось в топе.
Мальчика тем временем выписали обратно в интернат, и появилось сообщение о том, что он пропал. «Был ли мальчик?» — вполне понятный вопрос, который задавали друг другу и блогеры в ЖЖ, и участники дискуссии на «Снобе». Мы с Марией Пылькиной постарались восстановить картину происходящего.
Да, мальчик Илья существует — Мария неоднократно видела его в больнице. Состояние Ильи немного улучшилось, пока он находился у врачей, а сейчас его выписали обратно в дом-интернат. С этим заведением у волонтеров давняя война. Павловский дом всегда поставляет в больницу особенно истощенных детей. Волонтеры имеют возможность сравнивать, но никак не могут повлиять на ситуацию: дом-интернат — «режимное предприятие», на котором все зависит от воли директора.
В октябре произошло обострение. В прессе появилось загадочное письмо воспитанников, которые сообщали, что с ними плохо обходятся. Начались проверки, которые не выявляли серьезных нарушений, но для всех внешних людей, включая волонтеров и журналистов, директор дома-интерната Галина Племянникова закрыла доступ, объявив карантин по ветрянке. У волонтеров есть свое объяснение происходящего: с января этого года действует новый закон об опеке, по которому директор детского дома отвечает за все, что в нем происходит, и поэтому Племянникова решила, что проще совсем никого не пускать, чем рисковать своей головой.
А тут в больнице появляется мальчик Илья — тот самый, с фотографии. Это стало последней каплей, говорит Мария Пылькина.
Агентству «БалтИнфо» директор прокомментировала ситуацию так: «У нас крайне тяжелые дети. Такие дети вообще должны лежать в больнице, но у нас почти весь персонал — медики. Мы следим за здоровьем ребят, но сотворить чудо не можем. Они все с врожденной патологией, не могут набрать вес, взрослые дети могут до сих пор вмещаться в кроватку годовалого малыша. Мы отвозим их в больницу полечиться, как только им становится лучше, забираем обратно».
Мы с подругами по возможности приходим поухаживать за отказниками в детской больнице и видели много печального. Печально, когда ребенок рождается больным, горько, когда родители бросают такого ребенка. Но когда его состояние усугубляется еще и действиями сотрудников детдома, это омерзительно. Осмотревшись в больнице и научившись обращаться с тяжелобольными детьми — как брать их на руки, как кормить, — мы обратили внимание, что при одинаково тяжелых диагнозах дети, поступающие из разных учреждений, выглядят по-разному. Точнее — из всех одинаково, а вот из Павловска тяжелые дети — с ДЦП, церебральной кахексией и т. п. — поступали в больницу в таком состоянии, что волосы вставали дыбом. Я клянусь, в жизни то, что вы видели на этой всем уже известной фотографии, выглядит в три раза страшнее.
Павловский детский дом-интернат №4 для детей с отклонениями в умственном развитии — самый большой в России и самый перенаселенный: более 550 детей. В нем четыре корпуса, и дети размещены в них согласно тяжести их состояния. Ужас там был всегда. В 1995 году, когда туда пришли первые волонтеры из организации «Перспективы», в самом «тяжелом» четвертом корпусе «Милосердие» умирало по 50-60 детей в год из 150 (эти цифры есть в архивах). При волонтерском уходе смертность снизилась в 10 раз — не потому, что сильно улучшились условия, просто у детей появился смысл жизни, они кому-то понадобились. С ними стали гулять, играть, да им просто улыбались наконец.
По мере того, как детей ставили на ноги, их переводили в другие корпуса, и для того, чтобы помогать им и дальше, были созданы «Подорожник» и «Шаг навстречу». Все это через постоянные трения с администрацией, но кое-как тянулось до прошлого года. А потом вышел закон об опеке, который максимально ужесточил личную ответственность директоров детских домов за все, что в них происходит. И, надо полагать, директор Павловского дома-интерната решила: пусть тогда не будет никаких свидетелей. Волонтерам объявили войну. Не пускали на территорию, не давали работать, не продлевали контракты. Вместе с волонтерами, кстати, из дома-интерната полностью вытеснили и церковь.
По словам волонтеров из Павловска, в детском доме нет мест для игр. С детьми мало гуляют, их не лечат, не оперируют, не снижают степень инвалидности, а родителей по правилам пускают два раза в месяц.
Нельзя сказать, что родители бросили детей на произвол судьбы — у многих действительно очень тяжелая жизнь. Многие стараются навещать детей, когда те попадают в больницу, и ухаживать за ними. Часть проверок дома-интерната, насколько я знаю, была проведена и по заявлениям родителей, но в них всегда речь идет только о еде, а доказать недокорм практически невозможно. Родители могут бояться — например, что их возмущение скажется на ребенке. А общество еще склонно осуждать их — и за то, что родили такого ребенка, и за то, что отдали в интернат.
Эту реплику поддерживают: