Мои родители — старик и старуха. Наш род вымирает. Я последний — поскребыш. Лоно моей древней матери уже не примет семя дряхлого отца. Ее чрево уже не способно выносить плод. Морщинистые руки родительницы месят тесто. Оно не хуже глины и может стать вместилищем души. Печь заменит материнское чрево, душу — слова с оживляющей молитвой, помещенные внутрь моего мучного тела.

[cut]

 

Я — пища моего рода. Старики хотят меня съесть. Мою силу, мою жизнь. Они поступали так всегда — поедали детей. Они не просто родители. Они — общество и государство. Я знаю, что в родовом амбаре уже пусто. Когда меня съедят, старики умрут от голода.

Меня скатали круглым — бока повторяют брюхатые формы. Так сделано, чтоб я помнил о животе матери. Животе, которого не было. Чтобы любил его и был готов туда вернуться разжеванной кашей. Я должен с восторгом приносить себя в жертву. Родители дали мне жизнь. Они вправе дать мне смерть.

Я кругл, как перекати-поле. И я могу сбежать. Я не хочу быть съеденным. Я не хочу быть пищей, не хочу быть человеком!

Для меня уже нет человеческих дорог. Ухожу тропой нелюдей. За мною гонится родительское проклятье. Это Звери. Животные Страсти. Демоны рода. Их цель — пожрать меня. Они — преображенные одичавшие рты моих родителей.

Навстречу Заяц. Он — Воплощенная Трусость. Заяц говорит мне: «Колобок, я тебя съем!» Мертвящий Страх заползает в мою душу, хочет выглодать ее желтыми сточенными резцами.

Чтобы вспомнить себя, произношу слова запеченной во мне охранной молитвы: «Я Колобок, Колобок, по амбару метен, по сусекам скребен, на окошке стужен. Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел, а от тебя, Заяц, и подавно уйду!»

Заяц каменеет, становясь бессильным истуканом. Я победил Страх!

На тропу выскакивает второй Зверь. «Я тебя съем!» — говорит Волк. Изнанка Трусости — Злоба. Бесноватая волчья пасть хочет пожрать меня. Дикий Гнев уже мутит разум. 

«Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел, я от Трусости ушел, а от тебя, Волк, и подавно уйду!»

Я победил Злобу. В моей душе нет места Гневу. Я навсегда успокоен.

«Я тебя съем!» — заволакивает разум Медведь. Это Лень. Вечный берложий сон.

«Я от Трусости ушел, я от Ярости ушел, а от тебя, Медведь, и подавно уйду!»

«Колобок, я тебя съем!» — говорит Лиса. Это Похоть. Она изнанка Лени. Лиса наводит бесстыжие мороки. Нагая отроковица повернулась ко мне открытым истекающим лоном. Дикое вожделение заливает ум. «Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел, от Зайца ушел, и от Волка ушел, от Медведя ушел, а от тебя, Лиса, и подавно уйду!»

Срамные губы липко шепчут: «Подойди ближе, Колобок, повтори свою молитву». Лоно прорастает зубами и становится лисьей пастью. Хлопают зубастые челюсти. Расколотым надвое сознанием я вижу старуху-мать. Она кладет мою откушенную половину в рот старика-отца…