Свободный мир

АВГУСТ

На третий день работы в Отделе информирования, стоя перед новоприбывшими эмигрантами во время консультации по местам общественного питания, Алек чувствовал себя обманщиком. Ему хотелось признаться, что еще и недели не прошло с тех пор, как он сидел на их месте, и что он знает об этом городе не больше, чем они. Но он понимал, что откровения такого рода могут посеять панику.

После консультации Алек отправился в обход по занятым эмигрантами гостиничным номерам. Он раздавал людям анкеты для въезда в Америку, объясняя им, как следует отражать историю гонений, которым они подвергались со стороны государства и, в отдельных случаях, партии. Кто-то прибыл с огромным списком обид, копившихся всю жизнь; кто-то без чужой помощи не смог бы толком сформулировать то, что от него требовалось.

У одной пары из Бердичева эта тема вызвала полное недоумение. Женщина посмотрела на Алека, как на дурачка.

— Зачем это нам нужно?

— Не вам. Американцам. Вы просите статуса беженцев. Беженцы — это те, кто подвергался гонениям.

— Им подвергалась вся страна.

— Вы с мужем учились в университете?

— Да. Оба.

— Поступили туда, куда хотели?

— Я не была такой уж блестящей ученицей. Никаких грандиозных планов не строила.

— А муж?

— У него способности к наукам. Он хотел изучать историю.

— И его приняли?

— Не на тот факультет.

— Почему?

— Что значит — почему? Посмотрите на его нос.

Алек очутился в Отделе информирования в результате краткой беседы с Матильдой Леви. Она провела его по всем офисам HIAS#, скороговоркой перечисляя должности и сотрудников.

— Почтой у нас занимается Константин, — сказала Матильда, когда они проходили мимо стола, отведенного для почтальона. — Он едет в Канаду. Уже через месяц мог ориентироваться без карты не только в Остии и Ладисполи, но и в Риме.

У дверей Отдела транспортировки, комнаты, где сильно пахло потом, сигаретами и жареной едой, Матильда Леви представила Алека троим из четверых работавших там мужчин. Они отрывали взгляд от документов, лежащих перед ними целыми кипами, и покорно, но нетерпеливо выслушивали Матильду, отнюдь не скрывая своего недовольства тем, что ради пустой формальности их заставляют лишний раз знакомиться со случайным человеком. Четвертый сотрудник, пояснила Матильда, находится в порту и следит за отправкой багажа. Малейшая ошибка может привести к катастрофе: какая-нибудь семья приземлится в Нью-Йорке, а их обеденный сервиз — в Мельбурне.

— Вы не кажетесь мне особенно представительным, — заметила Матильда.

— Представительным? — озадаченно переспросил Алек.

— Я имею в виду настолько, чтобы отдавать распоряжения другим, — пояснила Матильда. — Нет-нет, в порту вас живьем съедят.

Поскольку и порт, и эта душная комната были лишены для Алека всякой привлекательности, он не счел нужным возражать против оценки, вынесенной ему Матильдой. Кроме того, по сути она была права. Его отец — тот и правда выглядел представительным и любил раздавать указания и распоряжения. Карл тоже обладал этой способностью, хотя и не получал от этого такого удовольствия, как отец. А вот Алек был устроен совсем иначе: он терпеть не мог, когда командовали им, но еще больше ненавидел командовать другими. В целом он считал, что наш мир был бы гораздо более интересным и гостеприимным, если бы каждому — и гению, и идиоту — дали возможность ошибаться сколько ему вздумается. «Больше свободы для ошибок» — так можно было бы сформулировать причину его отъезда из Советского Союза.

— Вы относитесь к тем, кто предпочитает женскую компанию, — сказала Матильда Леви, когда они покинули Отдел транспортировки. — Я права?

Они остановились в коридоре, и Матильда дерзко устремила свой взгляд прямо в глаза Алеку, чуть прищурясь, будто бы так ей было легче проникнуть в недра его характера.

— Да, вы правы. Я всегда предпочитал женскую компанию, — сказал Алек и, помедлив чуть больше, чем нужно, улыбнулся.

Последнее, как мгновенно понял Алек, было ошибкой. Под пристальным взором Матильды Леви и давлением чужого языка он на минуту утратил способность вести себя естественно. Он хотел сделать простое утверждение на английском, немного приправив его обаянием, но из-за зияющего провала между словами и улыбкой перед Матильдой предстал образ человека либо распущенного, либо слабоумного, либо в той или иной мере обладающего обоими этими качествами.

Матильда Леви посмотрела на него, словно о чем-то размышляя.

— Да, — сказала она, — пожалуй, так и есть.

Алек не совсем понял, что это значит. Что «так и есть»? Он временно потерял нить разговора. Матильда Леви вдруг показалась ему преображенной, как будто с нее спала защитная сетка, прикрывавшая более живую Матильду. Алек почувствовал, что ее отношение к нему изменилось. Теперь они были уже не руководителем и потенциальным работником, а в первую очередь мужчиной и женщиной, с соответствующими желаниями и телами. Перед Алеком возникла физически осязаемая Матильда Леви — бедра, грудь, ноги, прическа — в отделке из нейлона, ожерелья, браслетов, крупных колец и помады.

Ничего больше не сказав, Матильда развернулась и, выпятив грудь, как нос корабля, поплыла по коридору к лестнице и далее. Алек следовал в ее фарватере. Давно уже он не оказывался в таком положении. Чаще он сам прокладывал путь. В других случаях акт совращения происходил в атмосфере взаимности — никто не выступал в роли лидера. Оба совершали падение рука об руку. Алек не мог представить себя падающим рука об руку с Матильдой. Он мог вообразить себе иные сценарии, но даже в самом благоприятном свете они выглядели или комичными, или абсурдными. Тем не менее, когда Матильда достигла основания лестницы и пересекла оживленную дорогу с четырехполосным движением, Алек почувствовал, что этот вариант необходимо рассмотреть серьезно. Возможно ли, что место в HIAS достанется ему только при условии, что он станет любовником Матильды Леви? Гораздо более странные вещи, и те случаются с поразительной регулярностью. Как-то раз во время полицейского рейда двоюродный брат его матери попытался проглотить поддельную ведомость. Когда один из полицейских хотел вытащить ее у него изо рта, он откусил ему палец. По сравнению с этим переспать с Матильдой Леви ради получения приличного места в HIAS казалось совершенно нормальным. И с каждым следующим шагом Алек спрашивал себя: должен ли я это сделать? Ответ, разумеется, крылся в самом вопросе. Если вы спрашиваете себя, должны ли вы что-нибудь сделать, вы не должны этого делать.

Матильда Леви вставила ключ в замок на двери невзрачного здания и ступила в сумрачный вестибюль. Она не обернулась, чтобы проверить, не отстал ли от нее Алек. Она шагала дальше с неумолимой напористостью, словно все было предрешено и определено, словно они с Алеком пришли к некоему соглашению. Алек опасался, что, сам того не заметив, согласился на нечто большее, чем предполагал. Когда речь идет о мужчине и женщине, даже мимолетный взгляд имеет сексуальную подоплеку. Почем ему знать — может, Матильда Леви приняла его улыбку за предложение выйти замуж? Он хотел что-нибудь сказать, по возможности дипломатично прояснить ситуацию, изменить возникшую атмосферу, но молчаливая целеустремленность Матильды не поощряла к разговорам.

Алек поймал себя на том, что невольно изучает вестибюль в поисках подходящего укромного уголка, где можно было бы совершить требуемый акт. Это было чисто машинальным действием, отзвуком советских лишений. Одно дело прельстить женщину и совсем другое — найти место, где можно уединиться с ней без помех. Как-то раз, когда совсем некуда было деваться, он уговорил свою девушку залезть на широкую ветвь кряжистого дуба. Она боялась упасть, порвать платье, потерять туфлю. Ему пришлось убеждать ее и вдобавок подсаживать на плечах. Она не была такой уж крупной, но и не обладала врожденной способностью лазить по деревьям. «Что мы, белки?» — пожаловалась она. «Если бы», — ответил Алек.

Но ведь это верно для любых человеческих деяний, хоть больших, хоть малых — ты должен быть от природы одарен талантом, позволяющим их вершить. Кому-то легко дается счет, другие никогда не забывают увиденного лица, у третьих отличный бросок — что же до него, он обычно умел найти более или менее пригодное, сносное местечко для совокупления. Естественно, если у тебя есть этот дар, ты не можешь просто его отключить. В этом отношении ты ведешь себя подобно вору или шпиону, автоматически оценивая свое окружение. Даже в присутствии Матильды Леви Алек не мог не заметить, что слева от почтовых ящиков имеется маленький коридорчик, ответвляющийся от вестибюля под тупым углом и ведущий только к двум комнатам. По его прикидке, в данное время дня этот закуток сулил вероятность благополучного исхода выше средней. И, как вора или шпиона, Алека так и тянуло испытать свою удачу, просто чтобы проверить, по-прежнему ли остры его инстинкты.

Матильда Леви шагнула к лифту и нажала кнопку вызова. Мгновенье спустя замигала лампочка, и Матильда отодвинула железную дверь-гармошку. Величественно подождала, пока Алек не присоединится к ней. Когда он тоже очутился внутри, она опустила в приемную щель механизма монетку и нажала кнопку четвертого этажа. Дверь скользнула на место, закрылась со щелчком, и элеватор натужно пополз вверх. По ходу этого медленно подъема кабинка наполнилась ароматами косметики и духов Матильды. Атмосфера стала плотной, интимной и секреторно-насыщенной. Казалось, будто находишься не в лифте, а в корзине с Матильдиным бельем, приготовленным для стирки. Всего лишь стоя здесь, Алек уже ощущал себя скомпрометированным. Против своей воли он начал мысленно представлять себе, как это происходит. Он расстегнул ей ожерелье, потом блузку, попросил ее отодвинуться чуть назад и смотрел, как она расстегивает юбку и переступает через нее в нейлоновых чулках с подвязками и туфлях на высоком каблуке.

На четвертом этаже лифт, содрогнувшись, остановился, Матильда протянула руку и отодвинула решетчатую дверь.

— Помогите, пожалуйста, — сказала она, стоя на пороге открытой двери.

Лифт не доехал до площадки сантиметров на тридцать, создав заметное, но отнюдь не непреодолимое препятствие. По сути дела, это была обычная ступенька, но Матильда замерла перед ней, отведя руку в сторону в ожидании помощи.

Алек подумал, не достигнута ли в их отношениях решающая точка, в которой абсолютно недвусмысленное сексуальное предложение хлопнули на стол, точно воблу. Это был момент, когда одна сторона просит другую сделать нечто необязательное. Уйти с вечеринки, например, или залезть на дерево, или подать руку, чтобы выбраться из лифта.

Но что делать? — подумал Алек. Он не мог сказать Матильде, что она, по его мнению, способна вылезти из кабины своими силами.

Он подал ей руку.

— Этот аппарат несовершенен, — сказала Матильда, — но то, чего ему недостает в возможностях, он возмещает характером.

Опершись на руку Алека, Матильда Леви взобралась на площадку, сделала несколько шагов по коридору и опять подождала своего спутника.

С каждым очередным кабинетом, мимо которого они проходили, Алек все больше и больше покорялся неизбежному. Это будет нечто вроде благотворительного акта, а вовсе не преступление против Полины. Из-за двери первого кабинета доносился голос итальянского диктора, говорящего то ли по радио, то ли по телевизору. За следующей дверью было тихо. Из-за третьей раздавалось звяканье тарелок. Матильда остановилась около четвертой и вынула ключи. С самого начала Алеку показалось странным, что ее квартира расположена так близко от офиса HIAS. С другой стороны, это жилище вполне могло быть не основным. Они же в свободной стране. Здесь человек может иметь столько квартир, на сколько у него хватит денег. То, что Матильда держит квартиру через дорогу от штаб-квартиры HIAS исключительно для свиданий с русскими эмигрантами, определенно находилось в пределах возможного.

Матильда Леви повернула ключ и отворила дверь. Алек заглянул внутрь, ожидая увидеть конкретный предмет, но вместо этого увидел несколько молодых итальянок, которые читали документы, сортировали папки и копировали что-то на большом ксероксе. Кроме них, в комнате были двое русских мужчин среднего возраста, один из них в очень внушительных толстых очках.

— Это Отдел информирования, — сказала Матильда Леви. — Прием и первичная обработка. То, что здесь делается, крайне важно, и многие хотят устроиться именно сюда. Но последний мужчина, которого мы наняли, очень грубо вел себя с девушками. У него был какой-то комплекс. Очень тяжелый характер. А я не могу допустить грубости с девушками — они все славные и трудятся не жалея сил. Но с вами, думаю, подобной проблемы не будет. Я это уже вижу. Женщине такие вещи видны сразу. А теперь, если вам понадобится что-нибудь выяснить, обращайтесь к Олегу в очках или к Лючии в белой юбке.

Офис выглядел неплохо, и перспектива работать с десятью девушками-итальянками была соблазнительной, но в первую очередь Алек чувствовал себя осужденным, которого вдруг помиловали. Дневной отчет останется незапятнанным. Что случилось сегодня? Ничего плохого. Как оно обычно и бывает в этом мире — в промежутках между недоразумениями, банкротствами и раками желудка.

— Матильда права, — сказал позже Олег, глядя сквозь свой офтальмологический шедевр, — люди хотят сюда попасть. Эта работа предоставляет некоторые возможности. Но я не советую ими пользоваться. По крайней мере, без большой оглядки.

Именно эти возможности стали причиной того, что через два дня перед зданием, где располагался Отдел информирования, появился Изя Юдо. Когда Алек выскочил из дверей, Изя повел себя так, будто их встреча — абсолютно непредвиденная счастливая случайность. На его лице отразилось самое что ни на есть простодушное изумление: вот он, Изя Юдо, решил передохнуть от жары у входа в первый подвернувшийся дом, и надо же — на пороге вдруг возникает его старый приятель Алек Краснянский!

— Ты не поверишь, — сказал Изя.

— Чему? — спросил Алек.

— И пяти минут не прошло, как я рассказывал о тебе Миньке, — сказал Изя, кивая на парня, прислонившегося к стене. Парень был весь белый, настоящий альбинос — если и не в медицинском смысле, то практически. Рукава его серой футболки оставляли открытыми руки, испещренные тюремными татуировками.

— Верю, верю, — с улыбкой сказал Алек.

— Он верит. Ай, молодец! — радостно воскликнул Изя. — Минька, разве я не говорил тебе, что он умница?

— Точно так, — подтвердил Минька и поглядел вверх, прикрыв глаза от солнца.

— Жара зверская, — сказал Изя. — Может, найдем прохладное местечко и глотнем чего-нибудь?

— Меня ждут напротив, — сказал Алек.

— Работа? — спросил Изя. — Понимаю. Но что такое четверть часа туда-сюда? Картер не будет менять иммиграционную политику только из-за того, что ты выпил с друзьями кофе.

— Или пива? — сказал Алек.

— И из-за пива тоже не будет, — согласился Изя, обнимая Алека за плечи и увлекая его по улице к заведению с навесом.

Минька оторвался от стены и зашагал почти вплотную за ними.

Жуть как печет, — пробормотал Минька.

— В Израиле всегда такая жара, — сказал Изя.

— Лишняя причина не ехать в Израиль, — сказал Минька.

— Минька никак не может пробиться в Америку.

— Я квалифицированный механик, — сказал Минька. — По дизелям. Только не говорите мне, что Америке некуда девать еще одного механика. При том что у них столько дорог. И грузовиков.

Они вошли в кафе, и Изя заказал у стойки три пива.

— Сесть не хочешь? — спросил Алек.

— За это дополнительная плата, — сказал Изя.

— Да ну? — удивился Алек.

— Такая у них система. По всей стране. Поди пойми, почему.

— Интересней всего по утрам, — сказал Минька, — когда они все сбиваются в кучу у стойки, как бараны, и пьют свой кофе, а столики пустые, ни одной жопы на стуле.

— Так для кого тогда столики? — спросил Алек.

— Для туристов, — сказал Изя и поднял свое пиво. — Лехаим!

— Чтоб через год в Лос-Анджелесе, — добавил Минька и тоже поднял бутылку своей разрисованной рукой.

В детстве у Алека был друг, чей старший брат, Ваня, отсидел срок в тюрьме и после освобождения с гордостью демонстрировал свои наколки. В то время он казался героем, экзотической личностью, хотя на самом деле был просто мелким жуликом, который наслаждался звуком собственного голоса. Позже он попался снова и опять угодил в тюрьму, где его жестоко изуродовали. Ходили слухи, что те, кто на него напал, свалили его с ног и гвоздями приколотили ему язык к полу. Но когда язык у него был еще цел, он объяснил Алеку и другим соседским мальчишкам тайный смысл блатных татуировок. Инициация проводилась в обмен на пачку сигарет, которую каждый из них должен был раздобыть нечестным способом. Алек стащил деньги на сигареты из кошелька у бабушки, когда она спала. Дотошная старуха заметила недостачу и принялась сокрушаться по поводу своей забывчивости. Ей даже в голову не пришло обвинить Алека, но Самуила было не так легко обмануть. «Грязный вор!» — закричал он и, расстегнув ремень, побежал по квартире искать Алека.

После того как его выдрали, Алек ходил с друзьями гоголем. Все они казались себе дерзкими и искушенными, словно поднялись ближе к разряду настоящих мужчин. В автобусах, на улице, в ларьках и кафе — везде они читали биографии, закодированные тушью на коже незнакомцев. Этот — вор. Этот — вор высокого класса. Этот — обычный хулиган. Этот отмотал восемь лет. Этот — дрянь, мальчик на побегушках, «шестерка». Этого посадили за военное преступление. Этот сидел в одиночке. Этот — «вафлеед», хуесос.

Судя по тому, что он видел на Миньке, парень времени зря не терял. Цифры «1962», оплетенные колючей проволокой, подсказывали, когда он впервые попал в заключение. Наколка в виде перстня — черный алмаз с белым ободком — удостоверяла, что он перешел из малолетних преступников во взрослые. Улыбающийся кот на тыльной стороне ладони свидетельствовал о том, что он является членом воровского братства. На второй татуировке-перстне стояли буквы «МИР» — «Меня исправит расстрел». Третья, голова тигра на пересечении двух плетей колючей проволоки, значила, что он совершил преступление, находясь в тюрьме.

— В Риге было получше, но и это ничего, — сказал Изя, возвращая бутылку на стойку.

— Я бы лошадиную мочу пил, лишь бы спастись от этой жары, — сказал Минька.

— Миньке уже надоел Рим, — пояснил Изя.

— Если б не эти чертовы жиды, я бы завтра был в самолете, — сообщил Минька.

— Семка пробовал поговорить с кем-то в Обществе, чтобы Миньку выпустили, — сказал Изя, — но он, конечно, не может всем помочь.

— Говнократы, вот они кто, — сказал Минька. — Посади дурака за стол, и он сразу начинает смотреть на всех сверху вниз.

— Это он не про тебя, — заметил Изя.

— Понятно, — сказал Алек.

— Изя говорит, ты правильный парень, — заявил Минька и предостерегающе поднял палец. — Не давай им превращать себя в говнократа, вот что я скажу. Не делайся глухим к чужим нуждам.

— Постараюсь, — сказал Алек.

— Обязательно постарайся, — кивнул Минька. — Если служба дает человеку возможность помогать другим, он должен им помогать.

— Иммиграция — это ужасный стресс, — сказал Изя.— Мне не надо тебе объяснять, ты сам видел. И не каждый может его перенести. Есть старики. Больные. Просто порядочные люди. Их следует защищать.

— Ты знаешь, в чем заключается моя работа, Изя? — спросил Алек.— Я и еще несколько человек приветствуем тех, кто приезжает, и помогаем им заполнять анкеты. Иногда предлагаем: «То пишите, а это не надо». Потом отдаем анкеты в другой отдел. А оттуда, наверно, их пересылают в посольство. Но я тут работаю всего три дня. Почти ничего не знаю. Я еще не решил, годится мне это или нет.

— Конечно, — сказал Изя. — Я надеюсь, ты меня правильно понял. Я знаю, что происходит в Отделе информирования. Случай с Минькой тут ни при чем. Это не ради меня и не ради Миньки.

— Да? — спросил Алек. — А ради кого же?

На мгновение ему почудилось, что Изя и впрямь поддался какому-то альтруистическому порыву.

— Известно, что Отдел информирования отвечает за устройство новоприбывших в гостиницах. Вам заранее сообщают, сколько их прибудет и когда, чтобы вы могли закрепить за ними пособия. Но что происходит потом? Не успевают они приехать и толком осмотреться, как на них набрасываются стервятники, чтобы урвать свой кусок. Это же несправедливо, правда?

— Да, — ответил Алек, прекрасно понимая, что он мог бы сказать что угодно: да, нет, помидор.

— Кто-то должен их защитить. Но кто?

— Ты? — рискнул предположить Алек.

— Я? Нет, не я, — сказал Изя. — Ты.

— Я?

— Конечно, а почему нет? — сказал Изя. — Почему бы тебе их не защитить? Думаешь, это так трудно? Это легко.

Дальше Изя набросал стандартную схему. Она в незначительной степени отличалась от той, которую обрисовал Олег. В обмен на заранее переданную Изе информацию о прибывающих и их планируемом местонахождении Алек получает определенный задаток. Благодаря этой информации Изя с Минькой могут стать первыми, кто позаботится о новичках. Они заплатят им за их добро хорошую цену и таким образом защитят слабых и невинных от злых и корыстных.

— Я подумаю, — сказал Алек.

— О чем тут думать? — спросил Минька.

— Если в Обществе узнают, это может стоить мне не только моей работы. Может выйти совсем плохо. Например, отправят на меня телегу в канадское посольство.

— За то, что ты помогал людям? — спросил Минька.

— Ты же сам сказал, говнократы. Не все такие отзывчивые, как вы.

— Это верно, — сказал Минька с неожиданной деликатностью. — В мире полно мерзавцев.