Кристиан Диор в 1947 году бросил вызов и послевоенной бедности, и простой человеческой усталости, и фактически создал праздник, в котором хотелось жить. Какое-то похожее действие для нас совершает выставка, превратившая  холодный и строгий Пушкинский  в бутик. Для встречи с Диором музей преобразился:  здесь за два месяца без единого гвоздя создали декорации для настоящего праздника жизни. «Новая газета» в своей рецензии сравнивает получившуюся атмосферу выставочных залов с Булгаковским варьете.

А нам это напомнило ни в коем случае не варьете — скорее уж, бальный зал из той эпохи, когда еще существовали балы и женщинам было куда надеть все эти невероятные платья с широкими шуршащими юбками из километров органзы и тафты. И эта ассоциация тем справедливее, что Диора действительно всегда вдохновляла Belle Epoque. Вообще, вся выставка построена так, что сразу понятно, что было источником вдохновения для художника в разные периоды жизни, и ведущий экскурсию Сергей Николаевич заботливо отмечает каждый  — и Belle Epoque, и Трианон, и путешествия...

Благодаря нашему гиду мы в этом же контексте узнаем о детстве Кристиана Диора, в котором он был послушным мальчиком, выросшим в кругу благополучных буржуа, о его путешествии в СССР и очарованности этой страной, об увлечении графикой, фотографией и кино… А все картины, обозначающие разные эпохи жизни дома Dior, все громкие имена — все они в этот раз только фон, только повод, только театральные подмостки.

Выставка, выстроенная затейливым лабиринтом, словно приглашает на танец, и Николаевич принимает это приглашение. Мимо Модильяни и Гойи, мимо платьев Гальяно и Диора, мимо работ Хельмута Ньютона — туда, где щелкают затворы фотоаппаратов и на экране щеголяют дивы в нарядах от Dior. А по дороге впитывать, и вслушиваться, и пропускать сквозь себя другое, чужое волшебное время. Время, меж тем, действительно уникально. В десятилетие своего творческого расцвета Диор ухитрился уместить 100 тысяч  платьев, 1500 километров ткани и 16 тысяч эскизов. Сергей Николаевич называет цифры по памяти, и они запоминаются мгновенно, как и все впечатления вечера.

Тем временем на стенах сменяются образы женщин — от классических линий Гойи до Пикассо и Малевича. В залах сменяются платья: только что звучала египетская тема, и вот уже вступают кастаньеты, слово берут испанцы — и работы Диора сменяются платьями Гальяно. Николаевич вспоминает, как присутствовал на показе именно этой испанской коллекции, которую Джон Гальяно представлял в эпоху своего правления в доме Dior. Как внезапно включался свет и одна за другой шли модели в испанских юбках, а замыкал шествие сам кутюрье в костюме матадора — и ровно после его появления свет снова внезапно гас, оставляя зрителя в приятном недоумении. Один на один с собой. Кажется, это чем-то похоже на то ощущение, которое остается внутри после этой экскурсии.